Долго и счастливо?
Шрифт:
Тем временем двое умпа-лумпов с жутким сценическим гримом а-ля клоун Пого и накладными носами выходят к барьеру, волоча за собой странный агрегат и продолговатый предмет в черном футляре. Расстегнув последний, они под бурные овации зала демонстрируют ножовочную пилу, огромную, как акульи челюсти, и принимаются деловито затачивать ее на принесенной машинке. Красочным фейверком во все стороны разлетаются оранжевые брызги.
Меня прошибает холодный пот, я в ужасе зажимаю рот, борясь с волной подступившей тошноты. Язык будто в песок превратился, я едва выдавливаю из себя несколько слов:
– Это… это…надо прекратить. Сейчас
Меня удивляет, что никто из Бакетов не разделяет моей реакции: все словно остолбенели, один лишь Вонка в ответ капризно надувает губы:
– Элли, какая же ты зануда! Фокусы – это так здорово!
– Это будет не фокус! – позабыв о всяческой деликатности, я хватаю его за локоть. – Ты что не видишь, они же реально собираются ее распилить!
Вонка раздраженно дергает рукой:
– Ты говоришь вздор.
– Нет, вовсе нет, - я умоляюще оглядываюсь на Бакетов. – Для этого фокуса нужен второй человек. Это его ноги должны быть с противоположной стороны. А здесь Шарлотта с обеих сторон! О Боже, они распилят ее, они ее распилят…
– Элизабет, - утешающе шепчет бабушка Джозефина. – Не волнуйтесь, ничего плохого не случится. Никто никого не распилит. Вилли этого не допустит.
– Это просто такой фокус, - поддерживает ее дедушка Джо, впрочем, его голос звучит не так уверенно.
– А если даже и распилят, - триумфально улыбаясь, добавляет Вонка, – То мы отведем ее в потакатель патоки. Там ее быстренько склеят.
– Потакатель патоки, - упавшим голосом повторяю я.
– Да-да, Элли. Чтобы патока получилась достаточно липкой, ей нужно постоянно во всем потакать. Даже дети знают это.
Мне становится совсем дурно, на миг я закрываю глаза, чувствуя, что вот-вот потеряю сознание.
– Останови это, пожалуйста, - умоляюще говорю я, вновь схватив Вонку за локоть и требовательно сжав его, чтобы показать серьезность своих намерений. – Пожалуйста, прошу тебя, пожалуйста. Пожалуйста.
– Не надо хныкать, Элизабет, это дурной тон, - закатывает глаза Вонка. – Я не могу их остановить: они обидятся. Да и зачем? Им так хочется нас порадовать.
– Ну, пожалуйста! Ради меня.
Его лоб прорезает морщинка, но он не отвечает: то ли не знает, как противостоять жесткому аргументу, то ли не считает его за аргумент вовсе.
– Мистер Вонка вас не обманет, миссис Вонка, - улыбается Чарли. – Поверьте ему. С девочкой ничего не случится.
– Действительно, что это за чувства такие, когда нет доверия, - бормочет себе под нос дедушка Джордж.
Одолеваемая страхами и опасениями, сомнениями, граничащими с животным ужасом, я перевожу взгляд на Вонку. Тот, невинно улыбаясь, качает головой в такт непрекращающейся песенке умпа-лумпов, но в его выражении лица, таком пасторально-идиллическом, по-детски счастливом в неведении, мне чудится хорошо контролируемая злоба, ищущая выход, а в глазах - огоньки кровожадного блеска, и вот - само лицо его кажется мне наспех надетой маской, через которую просвечивает жестокая расчетливость и решимость в стремлении довести до конца свои идеи. Озноб проходит по моей коже. В неверном свете софитов, заливающем арену, он кажется дьяволом, затаившим ухмылку, пребывающим в нетерпении, ожидая триумфа своего величия.
Могу ли я действительно ему доверять? Я любила его, не задаваясь этим вопросом, сетуя на то, что магнат не доверяет мне, пока внезапно не осознала, что
Спотыкаясь на ровном месте, я сбегаю вниз по ступенькам:
– Остановитесь!
Разумеется, умпа-лумпы делают вид, что не замечают меня.
– Я - Элизабет Вонка и я приказываю вам остановиться! – сжав пальцы в кулаки, в пароксизме бешенства восклицаю я, адресуя эту волну гнева в сторону двух клоунов-зачинщиков, покончивших с пилой и пальцами поочередно проверяющих остроту лезвия. Но мой голос тонет во всеобщем гвалте, как шепот прихожанки во время хорала. – Стоп! Приказываю! Или… или будете уволены!
Кое-кто из маленьких человечков начинает покатываться со смеху. Больше никакого воздействия мои слова не имеют.
Как птица коршун, я налетаю на Вонку и, яростно сомкнув пальцы на лацканах его сюртука, с силой встряхиваю его, отчего голова магната мотается из стороны в сторону, как на пружинках, – он едва не теряет цилиндр – а взгляд становится до того обескураженным, что я проклинаю про себя свою импульсивность. Но сделанного не воротишь.
– Останови это! – в панике кричу я, дергая его на себя: не ожидая такой силы напора, он стукается носом о мой лоб, и болезненно кривится. – Останови немедленно! Если хотя бы чуточку любишь меня, останови это!
Я кричу первое, что приходит мне в голову, и начинаю заливаться слезами от бессилия, от отсутствия поддержки, от того, что выставляю себя такой вульгарной, капризной и вздорной. И от того, что знаю: после моей выходки, Вонка растеряет последние теплые чувства ко мне.
– Элли, - укоризненно произносит он, кончики его губ подрагивают, словно он еле сдерживается, чтобы не улыбнуться. – Это попросту неприемлемо.
Душевный порыв, сокрушительный, как плач ребенка, застает меня врасплох, я взрываюсь, как пороховая бочка, вся сминаюсь, продавливаюсь под властью суетных чувств, понимая, что не могу противостоять самой себе, что уже не властна над собственными эмоциями, заполонившими плоть, стремительно выходящими из берегов. Словно душе становится тесно в худосочном теле, меня начинает колотить дрожь, злые слова режут язык, и в одно мгновение я спускаю все на тормоза, забывшись в упоении собственными страстями:
– Ты… монстр! Просто монстр! Ненавижу тебя!
И немедленная расплата - горечь, запоздалое сожаление, стыд.
Только слова уже произнесены – их не отменишь. Я вовсе не имела в виду того, что сказала, но кто будет это выяснять. Вонка отшатывается, словно наотмашь ударенный. Его лицо принимает оскорбленное выражение, он, помрачнев, отворачивается, поджимает губы и складывает руки на груди.
– Элизабет… как же так?
– слышится среди Бакетов смущенный ропот, и я только сейчас понимаю, что все это время они были здесь.