Долгожданная кража
Шрифт:
Возвращаясь в свой кабинет, я столкнулся с Утягиным. То есть не совсем, чтобы столкнулся. Он как раз выходил из кабинета начальника следствия, но при моём приближении быстро юркнул назад, а вышел снова, когда я уже миновал опасную для него зону.
— Тебя ещё не посадили? — донеслось мне вдогонку. Я не отреагировал.
Странный вопрос. Если он видит меня здесь, значит не посадили. Только что-то его голос слишком уж откровенно звенит злорадством. Не иначе какую-то пакость Утягин всё-таки затеял, и судя по всему, я скоро об этом узнаю.
[1]
Глава 7
«Запорожец» — тоже машина
«Тук-тук-тук!»
«Кто там?»
«Это я, почтальон Печкин, принёс повестку в прокуратуру».
Только я не почтальон Печкин, поэтому так поступать не буду. Не дождётесь, товарищ новый заместитель прокурора. Сначала мы зайдём к воспитателю общежития.
Казалось бы, странное дело: в общаге не дети живут, а повидавшие всякого разного мужики. Какой им воспитатель, особенно если следовать старой поговорке о том, что воспитывать надо, пока дитя поперёк лавки лежит? Здесь с этим уже поздновато, вроде как. Но воспитатели в каждом общежитии были. Правда, я про себя называл их комиссарами. Светлана Николаевна была как раз из комиссаров. Гражданский опер почти что. Она всё знала, всё видела, всё помнила, но милицию по пустякам не беспокоила, управлялась сама, и весьма неплохо. И контингент свой держала в руках крепко.
Слово «контингент» мне сильно не нравилось, но что поделаешь? В таком месте, как общежитие, может проживать только контингент. Слово «общежитие» мне тоже не нравилось. К нему, слову этому, конечно, все давно привыкли и перестали замечать его странную сущность, но вдумайтесь — «общее» — «житие». Чем-то неправильным, противоестественным попахивает от этого слова. А ведь известно, что «как вы яхту назовёте, так она и поплывёт». Тут я вспомнил, что и сам проживаю в общежитии, и, стало быть, являюсь неотъемлемым элементом этой противоестественности. Я сконфузился и немедленно прекратил свои лингвистические исследования, дабы не впасть в ещё большую ересь.
Светлана Николаевна по-мужски протянула мне руку. А чего ж тут удивительного? С кем поведёшься, как говорится. Когда мы обсудили все насущные дела, я вытащил повестку и посмотрел, кому она адресована. Та-ак, Михаилу Михайловичу Михайлову. Шутка что ли? Или в этом роду Михайловых фантазии совсем ни на грош? Я представил себе длиннейшую вереницу Михал Михалычей, уходящую куда-то в глубь веков к своему первому прародителю, тоже Михаилу, от которого и пошла фамилия. Кстати, такой персонаж в этом общежитии мне был пока не известен. Или новенький, значит, или из тихих.
Всеведущая воспитательница подтвердила — из недавних. Сорок лет, а ни кола, ни двора. Приехал из Архангельска с одним вещмешком. Поюжнее, говорит, решил перебраться. Интересно, он карту видел когда-нибудь? Тоже мне, нашёл юг!
— Не судим? — спросил я.
Светлана Николаевна отрицательно покачала головой и сокрушённо заявила:
— Да лучше бы судимый был. С ними-то у меня контакт как раз налажен. А этот
Ага, вот с этого места поподробней, как будут говорить в мои поздние времена. А воспитательницу и подгонять не пришлось.
— В цедээре[1] как раз стимуляцию выплатили. Понятно, «рексы»[2] тут же отметить решили. А как дошли до кондиции, Михайлов кого-то петухом обозвал. Ну и всё. Этого хватило, чтобы ему, значит, популярно и объяснили, что он и есть тот самый петух. А чтобы закрепить урок велели забраться на подоконник да из форточки кукарекать. Он, конечно, ни в какую. Тогда заменили ему эту кару на пару фингалов да выбитый зуб. У нас ребятки из бывших сидельцев ох как не любят таких шутников.
Светлана Николаевна закончила рассказ и выглянула в окно:
— Да вот он, собственной персоной! Не желаете познакомиться?
Вот поди ж ты! Удача сегодня так и прёт! Не иначе впереди какая-нибудь каверза зарыта, чтобы уравновесить маленький нынешний успех. А воспитательница тем временем выглянула в коридор, немного подождала, пока нужный субъект появится в пределах видимости, и зычно крикнула:
— Михайлов! Ком цу мир!
Когда невзрачный человечек появился на пороге, Светлана Николаевна легонько подтолкнула его в спину:
— Проходи, не стесняйся. Тут вот с тобой побеседовать хотят.
— А я отлучусь пока по делам. — Это уже мне. Молодец, тётка, всё понимает.
Я махнул перед носом Михайлова «корочками», не беря за труд открывать их. В нынешние времена этого было вполне достаточно.
— Уголовный розыск. Инспектор Воронцов. А вы, стало быть, гражданин Михайлов, Михаил Михайлович?
— Так точно, гражданин начальник! — отрапортовал мужичок.
— А почему гражданин? Опыт имеется?
Михайлов осклабился.
— Не-е, гражданин начальник, отводит бог покуда. На нарах не бывал. Но зарекаться на будущее не могу. От тюрьмы да от сумы, как известно… А гражданин потому, что мы как есть, люди противоположные. Мы для вас — быдло, так сказать, пыль на ветру. Ну, а вы для нас — му…
Он сделал расчётливую заминку и почти без паузы продолжил:
— Ой, чуть не согрешил, слово плохое могло вырваться. Но не вырвалось ведь?
И ехидненько посмотрел на меня. Говорунчик какой попался, блин. Да ещё с философским уклоном. Пыль на ветру, понимаете ли. И обозвать умудрился, да так, что вроде и претензий не предъявить. Ну ничего, ещё не вечер.
— Ты смотри, чтобы у меня не вырвалось. — пообещал ему я. — Расскажи-ка лучше, по поводу какой травмы ты обращался за медицинской помощью?
— Это когда же? — фальшиво полюбопытствовал Михайлов. Но переиграл. По глазам было видно, что всё он понял сразу. Но попробовал узнать «на шару», что мне известно.
— А у тебя что, много таких случаев было за последнее время? — не дал я ему шансов.
— Всё, гражданин начальник, всё вспомнил. Как есть всё! В августе дело было, ага, точно в августе. На Ильин день аккурат. Второго числа, стало быть.