Долины Авалона. Книга Первая. Светлый Образ
Шрифт:
– Извини за бестактность.
– Да ладно, это же действительно смешно.
– Ботта, ты же не считаешь, что я глупо одеваюсь, неправда? – а вот такой вопрос был достаточно внезапным.
– Тебе идёт то, что ты носишь сам, просто представь себя в моей одежде и…
– Да я как-то раз надевал твою футболку, но ты не заметил даже, знаешь.
– Что?.. – а вот это вот сейчас было немного странно. – Ты это, с каких пор берёшь мои вещи, пока меня в комнате своей нет?
– Да постоянно таскаю их. У тебя глаза, наверное, не совсем, где положено, хы. – А задорить меня этот проныра ещё не разучился. Я принял решение не реагировать больше на это, иначе никогда
– Например, эм, когда в последний раз такое было?
– Вчера я весь день проходил в твоей тёмно-синей футболке.
– Да ладно… А у тебя что, совести нет?
– Есть, это просто у тебя внимательность на нуле.
– Ну, тогда, если ты так на том настаиваешь… – Я призадумался и осмотрел Эдвине получше. Он замолчал и вместо того, чтобы разглядывать половицы под нами, как он это только что делал, его голубые глазёнки тут же перескочили на меня, заставив нас встретиться испуганными и ничего не понимающими взглядами. – Эй, не лезь ко мне в душу!
– Если не я, то кто это сделает?
– Не знаю, мне как-то не особо приятно, когда на меня долго и пристально смотрят…
– Ха, не делишься ты чем-то, это и значит. Когда не можешь спокойно в глаза смотреть… всегда означает, что есть секрет. Люди не читают мысли, одного ты не учёл. Не бойся так.
– Да ничего я не скрываю! – поджимаю под себя ноги, настораживаюсь и как-то встаёт поперёк горла куча невысказанных слов. Мне было невероятно приятно, что Эдви полностью понял мою проблему с этими ничтожными гляделками, но я не хотел загружать брата своими переживаниями. Он и так был чем-то подавлен в последнее время, напоминая мне меня самого.
– Ты нервничаешь…
– Не правда!
– Вот, кричать стал. Ботта… – Я замираю, жду, что он скажет. Я заметил, что Эдвине со вчера мне так футболку и не вернул. Понравилась видать… Что ж, придётся мне ему оставить тогда, кто я такой, чтобы поступить иначе. Чёрт, странное что-то ощущаю, словно не должно так быть. Он сейчас чем-то расстроен, а я не понимаю, чем. Не должен это я без внимания оставлять, у меня ближе его и семьи никого ведь и нет совсем. Я должен это ценить. – Прости меня, если что. Знай, что я зла не желаю. Мне просто было очень весело тебя задорить, это всё.
– Я и не обижаюсь, я сам люблю над тобой смеяться, это непринуждённость такую в разговоре создаёт, что может лучше быть?
– Действительно. А одежда… Ты лучше в ней смотришься. По-взрослому, как то папа хочет, чтобы мы были такими вот. Мне одно только обидно, что у тебя это лучше получается.
– Тебе так кажется.
– Вот ты всё увиливаешь… Так может быть скажешь мне, что ж мне так в тебе не нравится сейчас?
– Ты и правда знать хочешь? А не сдашь меня?
– Не было и мысли.
– Я подслушивал разговор последних гостей отца. И он мне совершенно не понравился.
– А что эти люди вообще хотели? Ты понимаешь же, что я не разбираюсь в политике.
– Тут совершенно другое зло. Они про нас говорили.
– Прям про меня и тебя?! – он побуждается мыслью вскочить, но я быстро затыкаю ему рот своей ладонью и останавливаю его, схватив другой рукой за плечо:
– Ты мне обещал никому не рассказывать. – Смотрю в его глаза ровно с таким же напором, пытаясь что-то изучить, как то делал до меня и он сам, но Эдвине нисколько не противится, ему, похоже, даже очень нравится это моё внимание. Очи того сверкают надеждой, что я продолжу изливать свою душу в любопытных для него секретах. – Если я отпущу, кричать не станешь? – мычит мне в руку, я улыбаюсь с щекотки, после чего душевно прошу подождать
– Не. Может. Быть! – только выкрикивает он последнее слово, как я поднимаю свои руки, но вместо просьб остановиться и не затыкать его опять, как я сделал это только недавно, меня просто пластом выгибают назад, и я отчаянно падаю, стукнувшись головой о деревянный порог.
– Эдвине!
– Как тут не радоваться, брат?! Ботта, да мы же… – он вроде и кричит, но как-то шёпотом. Меня не протрезвляют его объятья, лишь больней моей голове, а под напором веса хочется просто помереть, но как уж то нравится Эдвине, я сейчас ничего не решаю. – Нас заберут во дворец! Будем настоящими джентльменами. Знаешь, такими, с накрахмаленными воротничками, помпезно одетые и рука – вот так, – неестественно выгибает он кисть, – и походка от бедра, такая манящая в танец. Светские разговоры, никаких хлопот, а ещё… – Отталкиваю его без какой-либо грубости, вновь сев по-прежнему:
– И тебе это нравится? Бездельничать днями напролёт? Да к чему так жить вообще! – поднимаюсь, Эдвине подскакивает, смущённый отсутствием моей поддержки, да идёт следом в дом, оббегая длинный лакированный деревянный стол в столовой, спеша за мной пройти вверх, чтобы вместе подойти отпроситься у мамы в город.
– Постой, ты правда не согласен будешь?
– Только если придётся.
– Так я тоже! Мне нравится моя жизнь, я бы не хотел многое менять, просто смотрю с позитивной стороны, хотел придать тебе боевой дух, но ты…
– Я не боец, пойми. Папа мечтает сделать из нас себе замену, а мне нравится маме с садом помогать, но не более.
– Ты отлично стреляешь. И меч в руках уверенно держишь, я бы так никогда не смог.
– Это дело практики. Эдвине… – Прямо перед самой дверью, как стучаться, я решаю шепнуть ему наш уговор, придуманный мной и сформулированный только что. – Не подстрекай никого забирать нас во дворец, и на воинское поприще тоже. Нас вероятнее всего разделят. И маме про этот разговор не говори, хорошо?
– Я понял. Не буду. – Он опускает глаза, смотрит мне на одежду и мнёт низ моей футболки, что была на нём, стараясь явно уйти от чувства неприятного разговора. Я сделал всё правильно, так или иначе, по крайней мере мне хотелось так полагать.
Уже в мастерской находясь, Эдвине убежал вперёд меня, чтобы тут же отвлечь маму, насколько серьёзной её работа сейчас бы ни была. Она не особо любила, когда мы приходили во время прилива вдохновения на очередную картину, но сейчас что-то не шло у неё с творчеством, либо искусность новой работы оставляла прежние думы в лёгкой тени своего профессионализма. Скорей, это был портрет на заказ, испортить который ни в коем случае нельзя, иначе не восстановить потом краски и время. Я всё это знал, потому что любил за ходом рисования подглядывать, ну и помнил мамины впечатления.