Дом для демиурга Том 2: Реальность сердца

Kriptilia

– С чего нужно начинать?

– Для начала, - улыбнулся монах, - вам следует умыться.

Подготовка затянулась, но это Араона уже ничуть не печалило. Ему нравились и неспешные беседы с братом Жаном, и возможность разговаривать с Элграсом, когда захочется, и даже жития святых вдруг оказались не нудными записями, которые нужно зубрить к уроку, а историями живых людей, которые совершали и ошибки, и подвиги; грешили и находили в себе силы покаяться.

– Признать проступок труднее, чем совершить его, - сказал как-то монах.
– Совершая что-то дурное, мы убеждаем себя, что делаем доброе или необходимое, и это легко. Куда

сложнее сказать себе, что это было злое дело, лишнее, несправедливое. Мы стыдимся поглядеть в свой поступок, ибо в его зеркале отражается что-то уродливое, и нам страшно. Но дело только в зеркале. Кривые поступки - как кривые мутные зеркала. Лучше окружать себя чистыми и ровными, верно?

– А если не получается?

– Араон, никто не рождается с умением поступать верно. Мы сами отливаем свои зеркала. И если будем учитывать прежние ошибки, то и зеркала будут исправляться. У подмастерья они плохонькие, а у опытного мастера - ровные, без щербинки. Но чтобы не допустить ошибку вновь, ее нужно увидеть и понять, откуда она взялась.

– Мне всегда не то говорили!
– выкрикнул юноша, саданув кулаком в каменную стену.
– Мне... почему никто... епископ... он...

– Не ищите чужих ошибок прежде, чем поймете свои, - довольно резко ответил брат Жан, потом положил руку юноше на плечо.
– Его преосвященство Лонгин - тоже человек, Араон. И не всех Сотворившие благословляют умением объяснять. Простите ему это.

– Почему... за что со мной так? Я не просил меня... чтобы мной подменили... и врать мне тоже не просил! За что все это мне?..
– слезы катились по лицу, Араону было стыдно за них, но боль рвалась из груди криком.
– Это несправедливо! Я не понимал, я им всем верил!..

– Да, это несправедливо. С вами не раз обошлись жестоко и подло. Только вы живы, в рассудке, и вас простили те, по отношению к кому были несправедливы вы. Будете ли вы и дальше нести несправедливость, зная, как больно быть ее жертвой? Или остановитесь?

– Помогите мне...
– шепотом сказал Араон.
– Я не хочу больше...

– Конечно же, я вам помогу.

С того разговора прошло семь дней; почти все время юноша проводил то с братом Жаном, то с Элграсом. Брат-король редко был готов выслушивать исповеди, признания и сожаления. Для него все было просто: "Насвинячил - усовестился? Ну так и не свинячь больше!". Сия нехитрая мораль обычно подкреплялась тычком в бок и улыбкой во всю физиономию. От этого делалось только хуже: кающийся грешник каждый раз остро и больно осознавал, что едва не сгубил единственного человека, который его любит, готов защищать и простить.

У него было два чудесных брата, и старшего Араон считал пустым местом, а младшего - врагом и помехой на пути к трону... а оба оказались настоящими братьями, даже узнав, что не было между ними и Араоном никаких уз крови. Думать о содеянном было жутко, и даже не удавалось свалить все на герцога Скоринга, "заветников", покойного дядю Агайрона и остальных, кто так или иначе оказался причастен. Это Элграс мог злиться и обещать Реми и герцогу Гоэллону "немножко веселой жизни" - у Араона подобного права не было. Все, что бывший король делал, он делал своими руками и по своей воле; он еще помнил удивление и злость ночного гостя, узнавшего об отравленном вине и ложном обвинении в адрес Мио и Реми - никто не советовал, никто не велел так сделать, все Араон придумал сам...

Развязал узел веревки,

стискивавшей горло Араона, брат Жан.

– Похвально, конечно, что вы так опечалены своей виной, ибо натворили вы немало дурного. Но, Араон, не довольно ли? Вы любите брата?

– Да!

– Так перестаньте стенать о том, что уже случилось и сделайте для него что-нибудь хорошее. От самого маленького дела больше радости, чем от стократ повторенного сожаления.

– Но что?

– Это вы уж сами придумайте. Хотя... Видите вон того брата с лысиной?
– Жан показал вниз, во двор.
– Это пекарь. Если его очень хорошо попросить, то можно разжиться пирожками.

– С капустой...

– Непременно с капустой, - подмигнул наставник.

Его величество король Элграс удивился миске с пирожками больше, чем всем прежним выходкам Араона, вместе взятым. Горячие пирожки были разделены пополам и немедленно слопаны, потом братец куда-то умчался, презирая вновь начавшийся ледяной ливень и вернулся через пару часов - промокший до нитки, радостный, бесстрашный...

– Если завтра дождя не будет, поедем гулять, - сказал Элграс.

– Нас отпустят?
– удивился юноша; послушников никогда не выпускали за стены замка, а оба жили по тем же правилам, что и остальные мальчишки в Тиаринской обители.

– Ну, я все-таки немножко король...
– брат щелкнул по венцу.
– Так что отпустят.

Араон уныло прикусил губу. Ему все казалось, что за высокими каменными стенами его ждет ненавидящая толпа, готовая растерзать, едва увидев.

– Хватит бояться, - сердито фыркнул Элграс.
– Я тебя в столицу заберу, ты мне нужен.

– Я? Зачем?

– Пирожки добывать!

Брат расхохотался, потом потянулся и двумя пальцами ткнул Араона под ребра, тот возмущенно перехватил руку, другой шлепнул брата по носу. Элграс отпрянул и свалился с лавки, старший плюхнулся на него сверху, пытаясь добраться до ребер и отомстить за коварный тычок в чувствительное место. Через минуту оба завязались в хохочущий узел, щедро обменивающийся тумаками и оплеухами.

– Что это здесь происходит?
– холодный брезгливый голос был Араону отлично знаком и вызывал панику; но Элграс страха перед архиепископом Жераром не разделял.

– К исповеди готовимся, ваше высокопреосвященство!
– отмахнулся юный король.
– Не мешайте!

Архиепископ прищурился, уже собрался было сказать что-то резкое, потом вздохнул и улыбнулся. Араон на мгновение увидел себя и брата его глазами - двое растрепанных мальчишек на полу, тяжело дышащих и с трудом сдерживающих смех. Непорядок, полный и законченный непорядок, с какой стороны не взгляни - и послушникам полагается соблюдать тишину и молчание, и королю Собраны негоже драться, словно уличному бродяжке, а Араону и вовсе место в подвале на хлебе и воде... но ни малейшего желания пресекать это нарушение у Жерара не возникло.

– Что ж... готовьтесь, - долговязый алларец пожал плечами и прикрыл тяжелую дверь.

– Как у тебя получается?
– спросил Араон.

– Я же это... истинный король, кровь от крови Сотворивших!
– Элграс состроил пресерьезную рожицу, впору на парадный портрет, а потом в очередной раз расхохотался.

Такого короля Собраны не осмелился бы запечатлеть и самый отчаянный живописец.

"Я, Фиор Алларэ, милостью Сотворивших герцог Алларский, приказываю..."