Дом на мысе Полумесяц. Книга первая. Братья и сестры

Китсон Билл

Сонни уже проявлял интерес к семейному бизнесу, и Ханна ждала того дня, когда младший сын сможет наконец сменить отца, а Альберт поддастся ее уговорам уйти на покой. Она также знала, как расстроила Альберта выходка их дочери Ады. В этот раз он не стал в припадке ярости выгонять Аду из дома, как поступил с ее братом Джеймсом. Но, узнав о сексуальной ориентации дочери и образе жизни, который та намеревалась вести, Альберт и Ханна испытали глубокое чувство утраты, оставившие в их душе неизгладимые шрамы. Цисси умерла, Джеймса и Аду вычеркнули из семьи, а из-за Майкла отношения с Конни стали прохладными; в результате Альберт стал возлагать все надежды на Сонни, а это пугало Ханну.

* * *

Ни

Сонни, ни зрители не догадывались о том, что за иннингсом наблюдал один весьма заинтересованный человек, эксперт в мире крикета. Новости о талантливом бэтсмене просочились за пределы Скарборо, где, помимо участия в школьных матчах, Сонни поражал мастерством игроков и противников в крикетном клубе. Первое представление о том, как высоко оценили его талант, Сонни получил через месяц после рекордного иннингса, когда ему пришло письмо с почтовым штемпелем Лидса. За этот месяц Сонни успел заработать еще триста очков в матче против школьных соперников, плюс двести на матче крикетного клуба и восемьдесят семь в игре местных команд.

В письме, написанном официальным языком, мистера Марка Каугилла приглашали посетить тренировочную сессию на крикетном поле Хедингли, где в игре с прославленными боулерами тренеры смогли бы оценить его способности и понять, годится ли он для высшей крикетной лиги. Подпись гласила: «Секретарь крикетного клуба графства Йоркшир». Сонни сверил дату сессии со своим каталогом матчей первого уровня; хотя дата, названная секретарем, приходилась на самый пик крикетного сезона, в тот день у сборной графства — сильнейшей сборной чемпионата — матчей запланировано не было. Из чего Сонни сделал вывод, что ему предстоит выступить против лучших боулеров страны; следовательно, его техника была сопоставима с техникой выдающихся бэтсменов. Сложно сказать, чья радость, гордость и волнение от письма были сильнее — Сонни, его родителей или бабушки с дедом.

* * *

Испытания были сложными; впрочем, иначе и быть не могло. Сонни пробыл на поле более часа и все это время отбивал самые точные и молниеносные подачи боулеров. При этом за каждым движением его ног, каждым замахом биты и поворотом головы тщательно наблюдали и критически их анализировали. Оценочная комиссия серьезно подходила к своим обязанностям; это было очевидно. Они стояли у края поля, по очереди становясь то по правую, то по левую сторону площадки, и спокойно наблюдали за перспективным юным игроком. Ничего не советовали, не подбадривали, вслух не критиковали. Не улыбались удачным ударам, когда не к чему было придраться, и не хмурились с неодобрением, когда Сонни промахивался или ударял по краю мяча. Они просто смотрели.

Если подобное отсутствие реакций подразумевалось протоколом испытаний, то Сонни об этом думать было некогда: он был слишком занят решением проблем, которые подкидывали ему боулеры с каждой новой подачей, а между подачами не успевал даже перевести дух. Когда в конце испытаний ему велели покинуть площадку, результат никто не сообщил. Наблюдатели собрались в кружок, повернувшись к нему спинами. Уходя с поля, вспотевший и запыхавшийся Сонни услышал лишь одну похвалу — «молодец, парень», — и то от бэтсмена, сменившего его на испытательном поле.

Лишь позже, уже в раздевалке, где Сонни пытался собраться с мыслями, он припомнил похвалившего его бэтсмена и понял, что это всемирно известный игрок в крикет. Он зашел в кабинет секретаря и забрал компенсацию на проезд по железной дороге — ее выплачивали даже игрокам любительской лиги; затем сел на трамвай, идущий в сторону городской площади Лидса. Оттуда до станции можно было дойти пешком и сесть на обратный поезд

до Скарборо. Сонни уехал из Лидса, так и не узнав, удалось ли ему впечатлить комиссию на испытании или же он позорно провалился.

Предложение, озвученное во втором письме, было сформулировано осторожно. Комиссия решила дать ему шанс сыграть в некоторых матчах следующего сезона в составе второй сборной крикетного клуба графства Йоркшир, более известной как «Йоркширские жеребцы». Так он смог бы получить ценный опыт выступлений в высшей лиге, а отборочная комиссия на уровне графства смогла бы далее оценить его талант и игру. Негласно подразумевалось, что, если в этих пробных матчах он покажет себя достойным игроком, в дальнейшем ему дадут возможность перейти в первую сборную. Естественно, все это время за Сонни сохранялся статус игрока любительской лиги. Предложение клуба, в те времена служившее важным показателем социального статуса, в семействе Каугиллов даже не обсуждали. Несколько недель семья пребывала в эйфории. Впрочем, той не суждено было продлиться долго: вскоре ее жестоко развеяли тревожные новости из Брэдфорда.

Глава пятнадцатая

Конни и Майкл вызвали врача к старшей дочери, Нэнси; та серьезно заболела, и ей диагностировали круп. Одно лишь это вызывало тревогу, но еще сильнее тревожила Конни заразная природа болезни. Младшей дочери Конни Маргарите было всего два года, и все боялись, что та заразится от сестры, учитывая опасные последствия крупа для малышей.

Ханна быстро собралась с мыслями и составила план действий. Без лишних промедлений они с Альбертом поехали в Брэдфорд, как только до них дошли новости. Дома у Конни Ханна прямо и недвусмысленно растолковала дочери сложившуюся ситуацию. Состояние Нэнси ухудшалось; Маргарите грозила опасность заболеть, и лучше всего увезти ее от источника инфекции. Поначалу Конни, естественно, не хотела расставаться с ребенком, но вскоре ее сомнения развеялись, так как препоручить малышку заботам бабушки представлялось самым разумным выходом из положения. Мало того что это убережет Маргариту, рассудила Ханна, Конни сможет целиком посвятить себя уходу за Нэнси. Когда Альберт и Майкл вернулись домой тем вечером, женщины все решили. Альберту осталось лишь вернуться в Скарборо в сопровождении уже двух леди после того, как более юная из них попрощалась с мамой и папой.

Альберт и Ханна окружили свою маленькую подопечную заботой и вниманием, а Сонни развлекал и веселил ее в долгие дни, когда малышка тосковала по дому, где остались родители и старшая сестра. Он часами играл с Маргаритой в ее любимые игры, катал ее на спине по лестнице дома на мысе Полумесяц, а в погожие деньки первым предлагал отвести крошку-племянницу на ближайший пляж. Мать была очень благодарна ему за помощь, так как с ее плеч спал значительный груз. Из всех домашних Маргарита больше всех любила Сонни и радовалась его обществу. Если ей не удавалось найти его в большом особняке, она звала его, хоть и с трудом выговаривала его имя и вместо «дядя Сонни» у нее выходило что-то вроде «Дидисон». Но все прекрасно понимали, что это значит.

Через десять дней после прибытия Маргариты в дом на мысе Полумесяц Генри открыл входную дверь, и Альберт, вернувшийся из Брэдфорда, переступил порог. Дворецкий взглянул на хозяина и сразу понял, что случилось. Альберт Каугилл словно в одночасье состарился. Генри молча взял у него пальто и шляпу и указал на гостиную. Альберт кивнул, прошел по коридору, сглотнул комок в горле и расправил плечи, прежде чем войти.

На миг он замер на пороге. Слабо улыбнулся, когда Ханна, Сонни и Маргарита его увидели.