Дом на мысе Полумесяц. Книга вторая. Накануне грозы
Шрифт:
— А не лучше было бы, если бы он плакал и позволил чувствам выплеснуться? Он может сломаться под таким давлением и вниманием прессы.
— Он плакал, но не при всех. После похорон ты был слишком занят и увидел Люка лишь намного позже. А я заметила, как тот тихонько ускользнул. Он пошел в свою комнату, и я его ненадолго оставила, а потом зашла еще раз убедиться, что с ним все в порядке. У него стояли слезы на глазах, но он пытался крепиться; тогда я с ним поговорила, и вдруг его прорвало, как плотину. Люк плакал и не мог успокоиться; плакал сильно, но знаешь, что хуже всего? — Финнеган покачал
— А ты что ему сказала?
— Сначала я не знала, как реагировать, но потом объяснила, что, судя по тому, что видела и что сообщили нам пожарные, они умерли еще до того, как Люк проснулся.
— Верно, — кивнул Финнеган. — Начальник пожарной бригады сказал, что те, кто был ближе всего к источнику пожара, вероятно, задохнулись угарным газом во сне. И Люк успокоился?
— Кажется. Он долго плакал, а потом уснул. Думаю, ему было полезно выплакаться.
* * *
У Ханны Каугилл был железный стержень, о котором многие не догадывались по ее ласковой манере поведения. Но даже ее стойкая натура дрогнула от известий, которые принес ей Патрик Финнеган. Она была одна в доме на мысе Полумесяц, когда пришло письмо, переданное через Ральфа Френча. И хорошо, что рядом никого не было, иначе реакция Ханны выдала бы секрет, который она так ревностно охраняла.
Ханна прочитала письмо в гостиной, а затем, боясь, что ее увидят, ушла в свою спальню. За запертой дверью еще раз изучила отчет Патрика о трагических событиях. Боль исказила ее лицо, когда она узнала о смерти своего сына Джеймса, невестки Элис и внучки Мэри, но стоило ей прочитать заключительную часть рассказа Финнегана, как ей немного полегчало.
Ханна, верьте, что даже в невыразимой печали этой трагедии есть лучик надежды. И этот лучик — ваш тринадцатилетний внук Люк.
Далее он описывал, как Люк спас брата и сестер, и добавил:
Мы с Луизой тоже обязаны Люку и едва ли когда-либо сможем выплатить долг: благодаря его героизму выжили не только его брат и сестры, но и наша дочь, наша дорогая Изабелла.
На глазах Ханны навернулись слезы, но, когда женщина прочитала последний абзац письма, они покатились ручьем.
Люка считают героем во всей Австралии, и, чтобы вы в этом убедились, я шлю вам газетные вырезки. Повсюду его приводят в пример как образцового австралийского парня, но даже всенародное обожание меркнет в сравнении с чувствами, которые испытывают к нему его семья, я и Луиза.
В завещании Джеймс назначил меня опекуном детей. Я бы с радостью выполнил этот долг ради нашей с ним дружбы и из уважения к Джеймсу и Элис, но теперь считаю это своей священной обязанностью. Вы будете скорбеть, как скорбим мы, находясь на другом конце света, но я не сомневаюсь, что ваше сердце будет согрето гордостью за Люка, ведь именно это чувство помогает Цисси, Эллен, Филипу, Дотти и всем нам смириться с трагедией.
Ральф Френч напишет Конни и Майклу и сообщит им о трагедии, сохранив конфиденциальность, так как именно этого хотел бы Джеймс.
Ханна долго оплакивала утрату, но, как и предсказывала Луиза, мысли о
* * *
По завещанию Джеймса Фишера большая часть его акций в «Фишер-Спрингз» и филиалах компании должна была со временем перейти к Филипу и Люку Фишерам. До достижения ими двадцати одного года их общая доля — восемьдесят процентов акционерного капитала — помещалась в трастовый фонд. Оставшиеся же двадцать процентов Джеймс завещал Патрику Финнегану.
Таким же образом распределили акции всех австралийских филиалов: генеральный директор филиала получал двадцать процентов акций, но лишь на срок, пока оставался в должности. В случае увольнения, выхода на пенсию или смерти директора его доля акций распределялась между Филипом, Люком и Патриком в тех же пропорциях, что и акции основной компании.
Столь щедрый жест был призван защитить стабильность и слаженную работу всей группы предприятий. Акции становились для директоров серьезной мотивацией; они не стремились перейти на другую работу и прилагали максимум усилий для достижения прибыли, так как теперь им полагались щедрые дивиденды.
Помимо трастового фонда для мальчиков, Джеймс учредил такие же фонды для Цисси, Эллен и Дотти. Им полагались крупные суммы денег, которые Джеймс инвестировал; полный контроль над капиталом девочки должны были получить в тридцать пять лет, но даже до этого срока могли пользоваться трастовыми фондами и жить в роскоши.
В завещании Джеймс также упомянул, что семья после его смерти должна продолжать жить в особняке, и выделил отдельную сумму на долгосрочное содержание дома. Это стало проблемой для попечителей, так как от дома остался лишь обугленный черный остов и едва ли кто-то из Фишеров захотел бы в ближайшее время туда вернуться и жить там. До поры до времени попечители решили не делать ничего, лишь расчистить развалины и поддерживать территорию в порядке.
Джеймс назначил трех попечителей. Естественно, Патрика Финнегана и своего школьного друга, лондонского адвоката Ральфа Френча. Поскольку Ральф жил на другом конце света и не знал тонкостей австралийских законов, дела велись через местного адвоката, а Ральф был лишь наблюдателем.
Третьим попечителем Джеймс выбрал дядю Луизы Финнеган Рэндольфа Чарльза, что тоже было неудивительно. Чарльз возглавлял медиахолдинг «Фишер-Спрингз Пабликейшенз». Изначально в холдинг входили только газеты, затем добавились журналы, а в последнее время и радиостанции. Помимо завещания и трастовых договоров, Джеймс оставил каждому попечителю письмо, в котором давал указания и надеялся, что попечители им последуют. В этих письмах он подчеркнул необходимость соблюдать осторожность, пусть даже ценой уменьшившейся прибыли.