Дом проблем
Шрифт:
— Нефть Чечни должна принадлежать чеченскому народу. Нефтекомплекс будет национализирован. Сделки по приватизации, совершенные в период военных действий, не могут быть законными. Если я Президент Чеченской Республики — будет только так!!!
Это было вечером, как говорится, прайм-тайм. Смотрели многие, в том числе и Ваха, который в это время находился в «Президент-отеле». И первая его реакция — восторг, а следом испуг — он обречен! — сам себе подписал приговор. И в тот же момент телефонный звонок:
— Мастаев? — сух и суров голос Кнышевского. — Срочно, немедленно ко мне.
От «Президент-отеля»
— Впредь держись подальше от своего президента, или, как его, муфтия.
— А-а-а, — от волнения Ваха вновь стал заикаться.
— Я знаю, что ты тоже болван, — рявкнул Кнышевский, — и не задавай мне более дурацких вопросов. Проводите его.
Очутившись на улице, Ваха первым делом достал мобильный. Телефон президента-муфтия молчал. Уже была ночь, темно. И на душе мрак. Однако центр Москвы весь в огнях, правда, кругом ни души. И вдруг будто земля провалилась. Появилась огромная щель, как голодная пасть чудовища, а оттуда выкатил блестяще-черный лимузин, прямо около Вахи притормозил. Опустилось затемненное стекло, ухмыляющийся Кнышевский с сигарой во рту процедил:
— Мастаев, узнаешь это место? Ха-ха, Лобное называется — место для казней. Как сказал вождь: «Мы никому не изменяем, мы никого не продаем, мы не отказываем в помощи своим собратьям». [178] ПСС, том 38, страница 87. Хе-хе, беда в том, что ваш муфтий, иль президент, — великого Ленина не читает, а Коран устарел. Окно стало закрываться, лимузин было рванулся, вновь остановился, вновь опустилось стекло, и Кнышевский уже вынужден высунуть голову, оглядываясь: — Мастаев, справка дурака спасает тебя.
178
В. И. Ленин. Речь в Московском совете. ПСС. Т. 38 — С. 87.
— Сам ты дурак, — по-ребячески огрызнулся Ваха и, словно пытаясь догнать, побежал вслед умчавшейся машине.
На удивление, около номера президента-муфтия никого, хотя он на месте. Своей тяжелой, если можно так сказать, несгибаемой походкой, он ходит по апартаментам и собирает все, что принадлежит ему, явно выезжая навсегда, хотя этот номер закреплен за ним.
— О, Ваха, — президент-муфтий возбужден, — ты видел передачу?.. Давно я не был так доволен собой. Проходи, поговорим напоследок.
— Почему напоследок? — вырвалось у Мастаева. И только войдя в гостиную, он сразу все понял: президент не курит и не пьет, а в воздухе терпкий запах сигары. На столе початая бутылка дорогого коньяка, на донышке рюмки еще осталась бордовая капелька, а в пепельнице с силой сплющенный вонючий табачный лист.
Этот взгляд президент-муфтий перехватил и, вмиг как-то погрустнев, сказал:
— Ваха, ты ведь почитаешь мифологию, а не ленинский атеизм? Поэтому должен знать, что приносящий жертву и сама жертва за кулисами
— Я не понимаю вас.
— А что тут понимать? Ясно из мифов, то есть жизни, что вчерашний герой завтра станет деспотом и тираном, если не принесет себя в жертву сегодня. Я выбрал участь героя, — и тоскливо: — Лишь бы, как в мифе, — отца, а не сына, — и чуть погодя: — Кстати, тебе оставили направление в «Академию гос-службы» на переподготовку, ты там, кажется, уже учился.
— Да, только тогда заведение называлось «Академия общественных наук при ЦК КПСС».
— Только знание — сила! — безапелляционно постановил президент-муфтий. — А теперь оставь меня одного, помолиться надо, — и совсем печально: — Если бы люди не умирали, то не испытывали бы жалости друг к другу. Слава Всевышнему, что он есть!
Скорее машинально на одной из своих учебных работ Мастаев написал «Академия общественных наук при ЦК КПСС». Это не осудили, даже не зачеркнули, просто через дефис приписали «Академия Госслужбы при президенте России». Так сказать, преемственность.
Его поселили в ту же комнату, где он жил прежде, где его впервые изолировали от общества.
Правда, только номер тот же, а саму комнату, как и все общежитие, не узнать: евроремонт — блеск и роскошь. Это не удивительно: в рыночной экономике обучение платное (цена колоссальная, и Мастаев даже не знает источника финансирования, хотя догадывается — Кнышевский). Видимо, оплата — основной критерий данного учреждения, потому что сам процесс обучения не утруждает, за дополнительную плату по любому предмету поставят соответствующую негласному прейскуранту оценку. Последнее отнюдь не осуждается, ибо не афишируемый лозунг неолиберализма по-российски гласит: «если ты такой умный, то почему же так беден?»
Вот это как раз относится к Мастаеву. Не имея возможности переплачивать, он постоянно пропадает в библиотеке, благо, этот фонд сохранен. Однако наступили затяжные майские праздники: атрибутику 1 Мая — «Слава труду» и 9 Мая — «День Победы» из советских времен сохранили, а вот «ленинскую комнату» или «красный уголок» в общежитии, где можно было в любое время поработать, теперь превратили в элитное кафе, позволить ходить в которое Мастаев себе не может. Да вот 9 мая с утра неожиданно позвонил Кнышевский, назначил встречу в этом кафе.
Заказав только чай, Ваха с противоречивыми чувствами смотрел парад Победы на Красной площади, который демонстрировали по всем каналам. Глядя на эту суперсовременную, мощную военную технику, Ваха испытывал восхищение и даже гордость. Но когда ракурс съемок менялся и показывали собор Василия Блаженного и Лобное место перед ним, он невольно думал, что произойдет, если эта техника «заговорит». А она не может, в конце концов, не «заговорить», ибо над нею властвуют прагматичные люди, что еще с улыбками на лицах машут дружелюбно всем, стоя на национальной святыне — Мавзолее Ленина. И вдруг что Ваха видит? Средь этих правителей, что принимают парад, находится сам Кнышевский, крупный план, словно он лично Мастаеву посылает привет и по губам он вроде произносит: