Дом с золотыми ставнями
Шрифт:
– Никто не может доказать, что я с ним спал!
– Этого даже не требуется. Важнее другие вещи.
– Какие вещи?
– Одна – сам факт скандала. Даже подозрения в содомском грехе означало бы конец респектабельной персоне из общества. Вторая – что в вашем случае подозрения не были бы беспочвенными.
– Никто ничего не докажет, потому что никто ничего не знает.
– Если никто не знает, откуда же знаю я?
– Что ты-то знаешь?
– О, несколько пикантных вещей. Во-первых, белошвейку Линду, которая на поверку
Тут-то стало заметно в свете свечки, как переменился в лице капитан. Кулаки его сжались.
– Ты не сможешь его найти. А даже если найдешь, его показания не будут считаться действительными. Раб не может давать показаний против хозяина.
– Положим; да ведь слухи-то все равно поползут. Ну, а хорошенький беленький сиротка Вальдес – он-то вам не раб.
– Ублюдок, он увел мою дочь!
– Он только выбрал, с кем из вас двоих ему спать удобнее.
– Я до него скоро доберусь. Объявить его слова клеветой будет просто раз плюнуть.
– Хм… дорогой друг, все можно объявить клеветой по отдельности. Но все пойдет одно к одному: и портняжка, и зять, и почтенные господа с Ямайки – а острова, как мы знаем, очень близко расположены… Ваша репутация будет уничтожена совершенно. К тому же я уверена, что если поискать, можно еще найти хорошеньких мальчиков, близко знакомых с одним сеньором, что любит себя ублажить.
– Ты не посмеешь появиться в Гаване и вынюхивать там!
– Посмею, и еще как. Смела раньше и посмею снова, когда мне это понадобится. Да пусть даже я не поеду сама на Кубу – у меня достаточно друзей из числа респектабельных господ, которые сделают для меня много что.
– Ну конечно! У тебя полно денег, награбленных на большой дороге с твоим другом Каники.
– Скажем так, я не бедствую. Я не постою за ценой, чтобы утопить вас, сеньор, если потребуется, и сумею это сделать, даже если вы дадите ход вашим бумагам.
На этот раз он замолчал надолго – требовалось время, чтобы переварить услышанное. И чем дальше он молчал, тем больше мрачнел.
– Ну, хорошо, – сказал он наконец. – Ты, конечно, хочешь, чтобы я оставил в покое тебя и твоего мужа?
– Не только. Не вступайтесь больше в судьбу ниньи Сесилии. Она выбрала ее сама и вполне довольна ею.
– С ублюдком неизвестных кровей? – фыркнул капитан.
– Наша общая знакомая, Ма Обдулия, говаривала по этому поводу так: "Чей бык ни прыгал, а телята наши".
Какая-то смутная догадка обозначилась на его лице, и он спросил:
– Послушай, Сандра, тебе-то какое дело до нее и до ее муженька?
– А почему бы не похлопотать за хорошую девочку? Она мне понравилась от души.
Она человек что надо – умна, бесстрашна, решительна. Да, она в породу Суаресов – знаю я эту породу.
– И все?
Мы сидели за низеньким столом напротив друг друга – он на диване с плетеной спинкой,
– Ай-ай, дружище капитан, где хваленая жандармская проницательность? Проще простого догадаться.
– Но о чем, боже мой?
– Она замужем за моим сыном! Энрике приходится вам двойной родней, – через вашего кузена Фернандо Лопеса.
Казалось, после всех потрясений того дня ничем нельзя было удивить Фернандо Суареса. Но эта новость его словно по затылку ударила.
– Ах, старый дурак, – сказал он, – как я не… ах ты, ведьма!
– Есть немного, – охотно согласилась я. – Вы видели, сеньор, вашу – точнее нашу – внучку? Она само очарование. Представьте, блондиночка, в деда. Не в вас, а в другого – по отцовской линии. Интересно, да?
Он не ответил – докурил сигару, потом достал бутылку коньяка, налил себе стопочку для успокоения нервов. За каких-нибудь полчаса он превратился из бодрого пятидесятилетнего мужчины в старика.
– Сандра, – спросил он, – а почему ты перестала говорить мне "ты"?
– Ты только заметил, куманек?
– Да, только сейчас… значит, мы теперь родственники?
– Значит, так.
– Значит, внучка, говоришь? Ну ладно. А ты мне, выходит, свойственница. Так…
А если я тебя убью и покончу со всем разом?
– Ты этого не сделаешь.
– Почему?
– Потому – не сделаешь, и все. И пулю в лоб себе не пустишь. Я же ведьма, – кому, как не мне, это знать.
Федерико подвинул стул ближе к моей качалке и опустился на сиденье.
– Ты права, – сказал он. – Ты всегда одерживала надо мной верх, а в этот раз, похоже, окончательно. Мне разве что-нибудь остается, кроме сдачи на твоих условиях?
– По-моему, нет.
– Я хотел бы сделать одну оговорку заранее.
– Какую?
Снова потащил из коробки сигару и закурил ее, не отводя от меня глаз – таких глаз, что начинал ныть затылок.
– Сандра… Ты знаешь, почему я преследовал тебя. Только потому, что любил тебя и люблю, и никогда не переставал любить. Никто никогда не привязывал меня так, как ты, я проиграл безнадежно. Но я не потерял права спросить: ты не останешься со мной на эту ночь?
– Нет.
– Почему?
Я промолчала.
– Из-за мальчишек?
– Я не белая дама из общества, я всего-навсего негритянка. Меня такие вещи мало волнуют.
– Понимаю… Ты не можешь простить смерти Каники. Все же его кровь на моих руках. Не могу поверить, что он не был твоим любовником – вы друг друга стоили.
– Моим любовником он не был, хочешь – верь, не хочешь – не надо. Он умер, потому что хотел умереть, иначе бы ни ты, ни кто другой его не достал. Нет, я не виню тебя в его смерти.
– Но… почему?
– Потому что ты только десять лет спустя заметил, что я снова начала обращаться к тебе на "вы".