Дом старого барона
Шрифт:
– Что за господин рыцарь? Что случилось с господином бароном?
– Матильда вытянулась, чтобы не пропустить ни единого слова.
– Его тяжело ранили вчера, - солдат наклонился, с усилием стянул с ноги сапог и размотал серую портянку. Он пошевелил пальцами и дотронулся до большого пятна на лодыжке, где не росли волосы и кожа была гладкой и блестящей, как полированное дерево, если не считать нарывавшей середины.
– Сильно?
– тревожно спросила Матильда.
– Бог знает, - рассеянно ответил солдат.
– Смажь-ка мне язву, малец. Мне трудно наклоняться с тех пор, как переночевал на голой земле с пяток лет назад.
"Я
– Дай-то Бог, господин рыцарь скоро оправится, - сказал наконец старик после долгого молчания, и Матильда чуть не уронила из рук дурнопахнущую мазь. "Но как же дед?" - спросила она безмолвно у ночи, но никто ей не ответил.
Их разбудили на рассвете, когда лагерь уже собирался. Заспанная Лене никак не могла открыть глаза и чуть ли не разлепляла их пальцами, Матильда же встала с тяжелой головой: всю ночь ей снилась погоня и чьи-то похороны, только она никак не могла пробиться к гробу. Капитан полка, рослый и толстый швейцарец, увидев их, немедленно приказал гнать детей в три шеи, потому что, добавил он, "у нас нет столько еды, чтобы прокормить всех оборванцев на полковой кухне". На прощанье им дали немного сушеных прошлогодних яблок и две лепешки из гороховой муки; большой и красивый фургон капитана, который тянули две рыжих мускулистых лошади, прогрохотал мимо. Матильда с презрением взглянула на сытых слуг, выглядывавших оттуда, и взяла Лене за руку, пока солдаты снимались с места.
– Я забыл спросить, далеко ли нам до города, - сказала она почти растерянно.
Лене исподлобья поглядела на нее и, вывернувшись из ее ладони, подбежала к последним из солдат. Она стянула с головы платок, теребя его в руках, и солдат хмуро обернулся к ней, а затем его лицо осветилось улыбкой. Матильда видела, как он терпеливо толковал Лене что-то, взял ее за плечо и развернул в другую сторону, откуда они пришли, указывая пальцем куда-то за лес. Сердитый оклик сержанта заставил его оставить девочку, но он дважды оборачивался, придерживая холщовую солдатскую сумку и ружье, и махал рукой на восток.
– Всего день пути пешком, - уныло сказала Лене, когда вернулась к Матильде.
– Это для них, - заметила Матильда.
– Мы будем идти дольше.
– Почему?
– девчонка так удивилась, что открыла рот.
– Потому что у нас ноги короче, глупая. И мы не солдаты, - Матильда почесала голову и поморщилась, взглянув на свои ногти - под каждым была чернота, словно она копала ими землю.
– Наверняка там есть какая-то деревня впереди. Или церковь.
Лене робко обернулась вслед уходящим солдатам, а затем взглянула на Матильду.
– Нет, мы не пойдем назад в деревню, - отрезала та.
– И не смей ныть! Мы дойдем до города, и там нас примут так, как должны принять знатных людей! Мой дед - барон, между прочим.
Девчонка ничего не ответила и только потерла заспанный рубец от одеяла, алевший на ее щеке. Она была такой потешной в своих серых одежках и такой боязливой, что Матильда
– Если хочешь назад в деревню, догоняй солдат, - сказала Матильда, но Лене переступила с ноги на ногу и опустила голову.
– Тогда пошли, - и Матильда кивнула подбородком туда, где должен был быть город.
Руди стоило немалых трудов удержать барона, который рвался немедленно вернуться домой в одиночку. Солдаты, злые, сонные и растерянные, собрались быстро, и их сержант злобно поглядывал на нанявшего их господина. Он явно желал накинуть больше уговоренной суммы и ждал лишь удобного момента, чтобы потребовать ее. Барон фон Ринген потребовал себе еще один пистолет, вдобавок к сабле, и стал похож на мальчишку, который решил продемонстрировать взрослым всю свою амуницию. Ведьма не отходила на него ни на шаг и время от времени наставительно что-то ему говорила, после чего он ненадолго успокаивался и переставал требовать, чтобы они выходили немедленно.
Молча, сумрачно они пустились в путь. Край неба уже посветлел, но волнение и быстрый шаг так разгорячили их, что они не замечали рассветного холода. Лес примолк, и только черный дым, закрывавший небо, напоминал, что они идут сражаться с неизвестным.
– Кто мог поджечь дом барона?
– тихо спросил Руди, поравнявшись с Магдой, которая не пожелала оставаться в деревне со своей семьей, дрожавшей от ужаса от грядущих перемен, и теперь бодро, совсем как молодая девушка, шагала позади солдат, придерживая юбки.
– Я думала, вы знакомы, - вопросом на вопрос ответила она.
– Откуда мне знать? Я могу только догадаться, что если человек покупает землю в глуши и приезжает сюда только с проверенными слугами, то он почему-либо скрывается от внешнего мира. Ну а тогда - почему бы этому миру не прийти за ним?
– Как ты умно говоришь, - Руди был озадачен: крестьянке не пристало строить слова, как делала Магда.
– Словно училась риторике.
– А если бы и так?
– она наконец-то посмотрела на него.
– Поживи с мое, испытай с мое, узнаешь сам, сколько знаний может найти простая женщина.
– Приведи пример.
– Что, если я скажу тебе, что лет тридцать назад я ела с серебра, и у меня была собственная камеристка, как у испанской королевы?
– усмехнулась старуха.
– Пока у моего мужа были деньги, я и мои дети купались как сыр в масле. Но стоило знатному человеку захотеть забрать эти деньги и нашу землю, мы оказались в нищете, и прежние друзья отвернулись от нас, а обращаться к новым мы были слишком горды. Мой младший сын, который сейчас доволен тем, что он деревенский кузнец, совсем забыл о том, как капризничал, когда ему приносили не ту игрушку, что он хотел, и о том, что у него была собственная лошадка в пять лет. Зато старшие не забыли, - мрачно добавила она.
– И не смирились. Как не хотел мириться сам Ганс. Это мой муж, - пояснила Магда, и ее лицо неожиданно посветлело.
– Его забрали, после того, как я уговорила его не собирать людей и не идти мстить... Перед этим он написал письмо императору, но наш добрый император, славный своей трусостью, оставил его без внимания...