Дом в глухом лесу (Северные огни - 2)

Барлоу Джеффри

Глава 11

ШЭНК В РАЗДУМЬЯХ

Покинув "Пики", трое всадников поскакали прямиком в Грей-Лодж, где мисс Моубрей предложила спутникам ненадолго остановиться и навестить миссис Филдинг. В тот день тетушка немало потрудилась среди цветочных клумб - в садовых перчатках и с совком в руках (это призвание она разделяла с племянницей), - так что выглядела она еще милее и приветливее, чем обычно, как всегда после того, как посадовничает всласть. Миссис Филдинг полюбопытствовала у своего нового друга мистера Лэнгли, понравился ли ему капитан и капитаново хозяйство и что он об этом обо всем думает. Оливер отозвался о "Пиках" в общем и целом одобрительно, выразил восхищение необычным домом-обелиском и "виллой" в ветвях и с несколько меньшим энтузиазмом упомянул о зловещем госте с небес. Миссис

Филдинг, в свою очередь, заверила его, что капитан - человек превосходнейших качеств, невероятно занимательный собеседник, высокоученый, но не педант, и в деревне весьма уважаем, несмотря на некоторую чудаковатость. Оливер всей душой согласился с хозяйкой, добавив, что и слуга капитана, Слэк, личность весьма примечательная, в особенности же тем, как ловко он управляется с могучим тераторном.

Когда джентльмены наконец собрались уезжать, уже сгущались сумерки: ведь от любезного приглашения миссис Филдинг остаться к ужину отказаться они ну никак не могли. Нет нужды говорить, что ужин был достоин всяческих похвал, ибо отменная кухня неизменно ассоциировалась с тетушкой Джейн и прислугой Грей-Лоджа. В ходе данной конкретной трапезы на стол подали такие вкуснейшие сельские яства, как пирог с крольчатиной, тушеные угри, несколько порций свиных ножек, гренки с сыром, слойки с гусятиной и, конечно же, листвянниковый пудинг, а в придачу - изрядное количество местного сидра. Засим стоит ли удивляться, что джентльмены - к тому времени, как они вновь уселись в седла, выехали на каретный тракт и поскакали домой, к Далройду, преисполнились довольства и благодушия.

Не прошло и минуты, как до слуха их донеслось чье-то пение, справа от дороги, из лощинки за деревьями. Хриплый и скрипучий голос явно принадлежал джентльмену, коему исполнилось немало зим. И хотя разобрать слова возможным не представлялось, мелодию сквайр узнал: этот сентиментальный меланхолический напев об утрате и горе у жителей гор был весьма в чести. Поскольку Оливер заинтересовался происходящим, сквайр предложил исследовать загадочное явление - при том, что про себя уже отлично знал, кто таков этот певец, и решил, что им подвернулся еще один обитатель деревни, знакомство с которым развлечет мистера Лэнгли.

Всадники направили коней по незаметной тропке, спустились в мрачноватую лощину и поскакали к погосту: впереди у них, точно стройная белая ель на фоне неба, вздымалась колокольня церкви Святой Люсии Озерной. Джентльмены обогнули ряды могил, где в мире почивали навеки покинувшие земную юдоль добрые христиане, и Оливер вновь подметил, сколь задумчив сделался его друг при виде этих печальных пределов. Не укрылось от его внимания и то, что пение, теперь зазвучавшее громче, вроде бы доносилось из лачужки или, может, мастерской за церковью; в окнах же домика мерцал красный отсвет очага.

–  Это наш церковный сторож, - сообщил Марк, выходя из задумчивости, чтобы просветить Оливера насчет личности неведомого певуна. Всадники спешились и привязали коней у древней затейливой покойницкой под нависающей щипцовой крышей.
– Мистер Шэнк Боттом, вот как его зовут; это наш здешний патриарх. Старина Боттом за долгую свою жизнь служил при пяти викариях; да он, надо думать, скоро сам тебе все расскажет.

Гости направились к хижине под купой раскидистых деревьев и постучали в дверь. Певец тут же смолк; заскрипел стул, и ворчливый голос громко осведомился, кто ж это его беспокоит. Ответ, предоставленный сквайром, хозяина, по всей видимости, удовлетворил, поскольку дверь распахнулась, и перед джентльменами, упираясь рукой в косяк, возник мистер Шэнк Боттом собственной персоной.

Мистер Шэнк Боттом оказался упитанным коротышкой; одет он был в черное, порыжевшее от времени латаное-перелатаное платье со стоячим воротничком, что некогда сиял белизной, а на голове топорщилась взлохмаченная накладка из волос, что некогда радовала аккуратностью. Суровые и резкие черты человека лет шестидесяти пяти или около того; обтрепанные усы; двойной подбородок, истыканный назойливой щетиной; широкий, весь в морщинах и складках, лоб; похожий на темный клубень нос; близко посаженные глаза, подозрительно поблескивающие в свете очага, - вот что представлял собой портрет хозяина. Однако

нерасполагающая внешность мистера Боттома оказалась обманчивой, ибо, едва сквайр и Оливер вошли в хижину, благоухающую плесенью, табачным дымом и aqua vitae* ["Живая вода" (лат.) - шутливое название для крепкого алкогольного напитка. (Прим. перев.)], как хозяин сделался куда общительнее, и стало понятно: недружелюбная манера его - по большей части блеф, рассчитанный на то, чтобы отпугнуть нежеланных гостей. Серые грязевые разводы на ладонях и щеках, двухфутовая линейка, молоток каменщика и незаточенное железное полотнище пилы у стены, а также мешок с песком и осколки камня, разбросанные по всему полу, - все наводило на мысль о том, что сегодня мистер Боттом не покладая рук занимался своим ремеслом, то есть шлифовал и обтесывал камень. Однако же большую часть отпущенного ему времени он исполнял обязанности церковного сторожа, ибо таковых было немало: помимо всего прочего, мистер Боттом подготавливал могилы, проветривал и подметал церковь, звонил в колокола, приносил воду для крещения, зажигал свечи, впускал паству, а во время службы не допускал вторжения собак и нарушителей спокойствия. Как выразился бы его преподобный работодатель в посеребренных очках, мистер Боттом был человеком весьма достойным, истинным благословением для прихода. В силу своей деятельности мистер Боттом, как и следовало ожидать, немало времени проводил в собственном обществе; впрочем, это не мешало ему знать в деревне почитай что всех и каждого, а также и почитай все, что происходит, ведь он всю свою жизнь в Шильстон-Апкоте прожил, при пяти викариях состоял, как он не преминул сообщить навестившим его джентльменам.

–  Тоскливое это занятие, что и говорить, сэры, - промолвил Шэнк, раскуривая трубку. Он уже возвратился к своему месту близ уютного камелька, предварительно раздобыв в недрах мастерской еще два стула для Марка с Оливером.
– Живешь тут под сенью вон тех деревьев и вон того домика при церкви, близ вон тех холодных камней, и зимой, и летом, как тут не задуматься о том и о сем! А работа по камню, сэры, занятие тоже не из веселых и много чему человека учит, здесь уж вы мне поверьте.

–  Чему же?
– бодро осведомился Оливер.

–  Ну, например, сэр, такой штуке, как изменчивость всего сущего.

–  А я бы предположил, что камень наводит на мысли прямо противоположные: о неизменности всего сущего. Стоит лишь вспомнить какой-нибудь на совесть построенный дом из доброго талботширского камня.

Мистер Боттом кротко покачал головой:

–  Ничуть не бывало, сэр! Ибо каково истинное и священное предназначение камня, спрошу я вас? Служить напоминанием, сэр, памятником для тех, кто жил и любил задолго до нас, а теперь вот сыграл в ящик. Камень, сэры, отмечает место, где упокоилась в гробу тленная оболочка, когда лучезарный дух воспарил к бодрствованию в ином мире. Жизнь наша, даже самая долгая, мимолетна и быстротечна, слишком скоро наступает страшный конец; в один прекрасный день всех нас ждет одна и та же участь. Вот чему камень учит человека. Все страшатся могилы, как дитя - темноты, уж здесь вы мне поверьте.

–  Господи милосердный, да вы только послушайте эту чушь- вопиющий спиритизм как есть!
– воскликнул Марк не то в шутку, не то всерьез, ибо он понимал, что мистер Bottom, нанятый приходом, в некотором роде обязан утверждать догматы веры; в то время как сам сквайр был не раз и не два замечен в том, что посылал к дьяволу все молитвы и доктрины. Но тут Марк вспомнил, что старина Боттом в некотором роде служит и ему тоже, поскольку из средств Далройда выделялись немалые суммы на приход Шильстон-Апкота, а также на содержание церкви и домика священника.

–  При моих-то занятиях, сэр, многое подмечаешь, а уж знаешь-то сколько... Ибо, сэры, вокруг вас духи так и реют, уж здесь вы мне поверьте!

С этими словами мистер Боттом неуютно огляделся по сторонам - скользнул глазами по оштукатуренным стенам, на которых так и плясали тени от огня в очаге, а само пламя, пожирающее торф, отражалось в оконном стекле в самом дальнем, полутемном углу мастерской за пределами круга света, - итак, он огляделся по сторонам, словно ожидая увидеть сам не зная что, и надеясь, что на самом деле ничего такого не увидит.