Дом Ветра

Савански Анна

Йен Фергасон стал красиво ухаживать за Еленой, которая за две недели поняла, что сдалась. Нет, она не любила или привыкла считать, что, кроме Тома, ей никто не нужен. Но испытывала к Фергасону нежные чувства. Тем более, как бы она не упиралась, ей нужен был мужчина. Ей хотелось ощущать себя любимой и желанной, чтобы дарили подарки, оказывали знаки внимания и восхищались, как богиней.

Йен родился в Берлине, ему было уже тридцать, но он был несчастен. Его отец умер рано, и в семнадцать юноша бежал в столицу, понимая, что новая власть в Германии ведет страну в тупик. Когда ему было двадцать три, мать нашла ему невесту, он влюбился, а она уже давно сгорала

от страсти к нему и хотела выйти замуж. Она знала о его бурной молодости, что он менял женщин как перчатки, приминая деньги от богатых любовниц, но, несмотря на это, три года они прожили счастливо. Потом ей стало скучно, и она соблазнила его друга; так продолжалось еще три года. Йен был ни сном ни духом об изменах жены, потом узнал, что, возможно, бесплоден и что его жена неверна.

Все открылось тогда, когда она сказала, что ждет ребенка. Йен знал, что не может быть его отцом, и подал на развод. Целый год они делили имущество, затем он уехал в Нью-Йорк развеяться, где и начался бурный роман с одной замужней дамой. А следом были приключения в США, там он узнал, что у него есть шансы стать отцом. Йен ушел из ее жизни, ничего не сказав, просто уехал обратно в Лондон. Сейчас он встретил Елену, и ему нужны были серьезные отношения, по крайне мере, так казалось ему самому. Так быстро Елена не собиралась падать в его объятья и поэтому постоянно держалась на расстоянии.

***

Отворив дверь квартиры на Бонд-стрит, Джордж впустил серую кошку на счастье. Сегодня они по-настоящему переехали в свое жилье. Он помнил, как все лето Джулия постоянно ездила сюда, следя за процессом ремонта, почти забросив работу. Когда открылись Олимпийские игры, Джулия стала все чаще бывать в городе, делая новые и новые кадры, наслаждаясь этим зрелищем. Все медленно, но верно вставало на свои места. Джордж ухмыльнулся, ставя Дженнифер на пол, она, быстро распахнув, свое малиновое пальтишко, бросилась прямо по коридору в спальню, прыгнув на большую кровать.

Джулия села на кушетку, Диана здесь жила недолго, и поэтому ее присутствие здесь не так сильно ощущалось, как в Гарден-Дейлиас. Квартира была огромной. У Дженни была своя комната, где она могла спокойно рассаживать своих кукол в домике, носиться, как угорелая. Джорджу достался бывший кабинет Виктора, который к тому же являлся библиотекой. Еще одна большая и две небольших комнаты пустовали, Джулия пока не придумала, как применить их. Гостиную они совместили со столовой, что позволило сделать проявочную комнату для Джулии. Интерьеры были мягкими, нежными и в то же время небрежными, Джулии не хотелось помпезности, чтобы достаток бросался в глаза, ей больше нравился слегка потертый лоск, какой у них был сейчас. Она многое сохранило из того, что осталось в наследство от Виктора.

Ей еще не было двух, а она говорила будто старше своих лет. Дженни взяла его за руку, ведя в свою комнату. Как куколка, подумала Джулия, она совсем не похожа на его родню, нет, в ней еще ярче проявилась испанская кровь — смуглая, будто она каждый день проводила под палящим солнцем, яркая шатенка, задиристый вздернутый носик, а глаза уже сейчас очаровали, такие бездонные, такие глубокие, как два карих колодца. До Джулии доносились обрывки их разговора, Дженни смеялась.

После сытного ужина Дженнифер ушла спать, а Джордж и Джулия остались у камина в столовой. Им было хорошо вдвоем, гораздо лучше, чем раньше. Теперь, когда познали друг друга, оставив некоторые тайны в сердце, они стали как два сплетенных растения, как два слившихся воедино ствола деревьев. Джулия до сих пор боялась очнуться от сладкого

дурмана, проснуться и понять, что всего этого у нее никогда не было. Все и в правду было как во сне: замечательная дочь, любимая работа, а теперь и свое жилье. Их жизнь приобретала форму и цвет, давая ответы на простые вопросы.

В октябре всегда такая погода: безжизненное небо с вечно серыми тучами, застилающий дороги туман и непрекращающийся дождь напоминали: лето уже не вернуть. Джулия потянулась в теплых объятьях Джорджа, спрыгивая с постели. Она умылась и отправилась готовить завтрак. Она заварила себе этой противной травы, конечно, Джулия мечтала подарить Джорджу сына, это было нужно не только ему, но и Виктору, ведь Джордж — старший сын, он будущий глава семьи.

Сегодня же Джулия ощущала неготовность стать вновь матерью. На запах свежих тостов и жаренного сыра и бекона пришли домочадцы. Джордж поцеловал ее в щеку, помог накрыть на стол.

После завтрака Джулия поехала к отцу проведать его и Флер. Сестре в этом году исполнилось тринадцать, и она уже превращалась в дивную красавицу, совсем не похожую на их мать, пошедшую в английскую породу. Флер стала ветряной и романтичной, и это иногда беспокоило Джулию. Флер вечно сомневалась в себе. Джейсон же не считал, что во Флер что-то не так, зная особенности психики ее возраста. Флер превращалась в женщину, и изменения в ней стали неизбежностью.

— У нас все хорошо, — ответил Джейсон, успокаивая дочь. — Флер учиться отлично, взрослеет, ты тоже такая же была в ее возрасте.

— Была и поняла, что не могу быть такой дольше, — Джулия вздохнула. У этих двух сестер еще много будет виражей, крутых взлетов и падений. Осталось только гадать, какие сюрпризы преподнесет судьба их поколению.

Глава 36

Порою женщины, чья красота совершенна, а достоинства редкостны, так трогают наше сердце, что мы довольствуемся правом смотреть на них и говорить с ними.

Жан де Лабрюйер

Весна 1949.

Йена Фергасона не было в Лондоне уже полгода — он уехал в Европу, чтобы привезти оттуда материал для новой выставки. Елена впервые за эти месяцы при встрече почувствовала, как соскучилась. Он очаровывал, привлекал к себе, с ним она забывала все ужасы старого романа, мало-помалу приходя в себя от предательства и равнодушия Тома Саттона.

Однажды она увидела его ужинающим со своей женой, они улыбались друг другу, нежно, будто нечаянно касались рук, лежащих на столе, и Мириам светилась от счастья. Елена не смогла пройти незамеченной, она ждала одного художника, Нила Бакстера, который привлек ее своей картиной «Весна», которую продавал на Трафальгальской площади. Том остановил ее, подходя и видя, как к ней спешит симпатичный высокий мужчина.

— Здравствуй, — процедил Том. — Как у тебя дела?

— Все хорошо, — вежливо бросила Елена, уходя к Нилу.

Если раньше ревность глодала ее, то сейчас она будто бы вылечилась и могла свободно дышать, жить и мечтать. Звонок Йена привел ее в приятное замешательство, Вера подняла трубку и услышала вежливую просьбу позвать Лену; мать заметила, как она расцвела, как легкий румянец заиграл у нее на щеках, и в комнате появился заливистый смех.

Она шла с ним на свидание! Это было то замечательное свидание, которое совсем не планируешь и не знаешь, что ждет тебя. Они гуляли по городу. Эта была весна, которая все меняет в этой жизни, одна из тех, положивших причудливую традицию, переворачивания с ног на голову и одаривания ощущением важности и счастья.