Домби и сын
Шрифт:
— Разв я искушала васъ искать моей руки? Разв я употребляла какое-нибудь средство побдить васъ? Была ли я къ вамъ боле благосклонною, когда вы меня добивались или посл совершенія нашего брака? Разв теперь я не та же, какою была прежде?
— Не къ чему входить во вс эти подробности, — сказалъ м-ръ Домби.
— Неужели вы думали, что я васъ любила? неужели вы не знали, что я не могу васъ любить? Гордый человкъ, заботились ли вы пріобрсти мое сердце? Ршались ли вы когда-нибудь позаботиться о такой ничтожной вещи? Было ли объ этомъ произнесено хоть одно слово въ нашей торговой сдлк, съ вашей и моей стороны?
— Эти
Эдиь быстро поднялась съ мста и остановилась между дверью и мужемъ, чтобы загородить ему дорогу. Она вытянулась во весь ростъ, и ея взоръ прямо упадалъ на его глаза.
— Вы отвтили мн на каждый изъ этихъ вопросовъ, отвтили прежде, чмъ я заговорила, и могли ли не отвчать, когда вамъ извстна жалкая истина во всей ея нагот. Теперь скажите, если бъ я любила васъ до обожанія, могла ли бы не предаться вамъ всмъ существомъ своимъ, какъ вы этого требуете? Если бы мое сердце находило въ васъ божество, если бы оно было чисто и неиспытано, могли ли бы вы въ настоящій часъ явиться ко мн со своими упреками и наставленіями?
— Вроятно, нтъ, — холодно отвчалъ м-ръ Домби.
— Теперь вы знаете меня, — продолжала Эдиь, устремивъ на него тотъ же проницательный взглядъ, — вы смотрите теперь на мои глаза, и конечно читаете пламень страсти, пылающій на моемъ лиц… Вы знаете всю мою исторію, вы заговорили о моей матери. Неужели вы думаете, что тмъ или другимъ способомъ вы можете меня унизить до покорности и повиновенія вамъ?
М-ръ Домби улыбнулся точно такъ, какъ могъ бы улыбнуться при вопрос, можетъ ли онъ поднять десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ. М-съ Домби, поднявъ свою руку, продолжала:
— Если, при необыкновенныхъ чувствахъ, есть въ моихъ словахъ что-нибудь необыкновенное, то ничего, по крайней мр, не будетъ необыкновеннаго въ этой апелляціи, которую я намрена вамъ сдлать. Смыслъ ея очень ясенъ, и вы должны меня выслушать.
М-ръ Домби принужденъ былъ ссть на софу. Ему показалось, что на глазахъ Эдии сверкали слезы, возбужденныя, какъ онъ думалъ, его строгою рчью.
— Если теперь я ршилась высказывать мысли, почти невроятныя для меня самой, и высказывать человку, который сдлался моимъ мужемъ, при томъ такому мужу, какъ вы, м-ръ Домби, то, надюсь, вы поймете, можетъ быть, важность моего объясненія. Впереди передъ нами мрачная цль: если бы намъ однимъ суждено было достигать до нея, бда была бы небольшая, но къ судьб нашей припутаны другія.
Другія! м-ръ Домби догадывался, кого должно разумть подъ этими другими, и нахмурилъ брови.
— Я говорю вамъ ради этихъ другихъ: ихъ судьба одинаково касается и васъ и меня. Со времени нашей свадьбы вы поступали со мной горделиво, и я отплачивала вамъ тою же монетой. Каждый день и каждый часъ вы показывали всмъ на свт, что я не помню себя отъ радости, удостоившись чести сдлаться вашей супругой. Я, съ своей стороны, не чувствовала никакой радости и показывала другимъ, что не чувствую. Вы не хотите понимать, что каждый изъ насъ идетъ своей особой дорогой, a между тмъ ожидаете отъ меня постоянной внимательности и уваженія, котораго никогда вамъ не дождаться.
Это «никогда» произнесено было съ оглушительною выразительностью.
— Я не чувствую къ вамъ никакой нжности, — это вы знаете. Вы и не заботитесь о ласкахъ своей жены, если бы
М-ръ Домби поднялъ голову, перевелъ духъ и будто хотлъ сказать: "о, только-то!" Глаза Эдии засвтились необыкновеннымъ блескомъ, и лицо ея поблднло какъ мраморъ.
— Этихъ словъ и значенія, съ ними соединеннаго, не купить отъ меня никакими сокровищами міра. Если разъ вы отвергнете ихъ, какъ безсмысленные звуки, будьте уврены, никакое богатство и никакая власть не заставятъ меня къ нимъ возвратиться. Я ихъ обдумывала давно, взвсила всю ихъ важность и не измнила великой истин, сокрытой въ ихъ значеніи. Если вы согласитесь на уступки, съ своей стороиы, я могу общать такую же уступчивость. Мы — самая несчастная чета, и различныя причины искоренили въ каждомъ изъ нась всякое чувство, которое благославляетъ или оправдываетъ супружество; но съ теченіемъ времени могли бы еще между нами водвориться нкоторыя дружественныя отношенія. По крайней мр, я стану стараться объ этомъ, если и вы употребите такое же стараніе. Заглядывая въ будущность, я могу общать лучшее и боле счастливое употребленіе изъ своей жизни, нежели то, какое было сдлано мною изъ первыхъ лтъ моей молодости.
Все это произнесено было тихимъ и ровнымъ голосомъ безъ повышенія и пониженія. Окончивъ рчь, она опустила свою руку, но глаза ея продолжали съ одинаковою внимательностью наблюдать физіономію мужа.
— Милостивая государыня, — сказалъ м-ръ Домби съ искреннимъ достоинствомъ, — я не могу согласиться на такое необыкновенное предложеніе.
Не измняясь въ лиц, Эдиь все еще смотрла на него.
— Я не могу, — продолжалъ м-ръ Домби, возвышая голосъ, — заключать съ вами никакихъ условій, никакихъ договоровъ. Все и всегда будетъ зависть отъ моего собственнаго мннія. Я сказалъ свое п_о_с_л__д_н_е_е с_л_о_в_о, свой ultimatum, сударыня, и требую, чтобы вы серьезно объ этомъ подумали.
Съ какою быстротою измнилось теперь это лицо, прежде свтлое и спокойное! Какое зарево презрнія, негодованія, гнва, отвращенія запылало въ этихъ открытыхъ, черныхъ глазахъ при встрч съ ненавистнымъ и низкимъ предметомъ! Не было больше тумана принужденности въ этой гордой фигур, и м-ръ Домби къ невыразимому ужасу ясно прочелъ свой приговоръ.
— Ступайте вонъ, сэръ! — сказала она, указывая на дверь повелительною рукою, — наше первое и послднее объясненіе кончилось. Ничто съ этой минуты не можетъ насъ оттолкнуть сильне другъ отъ друга.
— Я приму свои мры, сударыня, — сказалъ м-ръ Домби, — и вы можете быть уврены, грозныя восклицанія меня не испугаютъ.
Она поворотилась къ нему спиной и, не сказавъ ни слова, сла передъ зеркаломъ.
— Время, надюсь, образумитъ васъ, сударыня, и возвратитъ къ своему долгу. Совтую вамъ успокоиться.
Эдиь не отвчала. М-ръ Домби не замтилъ въ зеркал никакого вниманія къ его особ, какъ будто онъ былъ невидимымъ паукомъ на стн, или тараканомъ на полу, или, наконецъ, такою гадиною, о которой не стоитъ думать, какъ скоро ее раздавили своими ногами.