Домби и сын
Шрифт:
Видъ Флоренсы теперь, какъ и прежде, возбуждаетъ нжнйшія страсти въ сердцахъ молодыхъ джентльменовъ, кром, однако, Байтерстона, который, по духу противорчія, остается холоднымъ и твердымъ какъ гранитъ. Мрачная ревность возникаетъ въ сердц м-ра Тутса, особенно, когда Бриггсъ открыто выразилъ мнніе, что онъ, Тутсъ, собственно говоря, отнюдь не старше своихъ прежнихъ товарищей. Дерзкая мысль немедленно опровергнута торжественнымъ и громогласнымъ обращеніемъ къ Фидеру, магистру всхъ искусствъ:
— Какъ ваше здоровье, Фидеръ? — воскликнулъ м-ръ Тутсъ, — я, вы знаете, остановился въ гостиииц «Водфордъ». Не угодно ли вамъ сегодня пожаловать
Магистръ Фидеръ вжливо раскланивается и благодаритъ. Посл такой демонстраціи ни одинь дерзновенный не сметъ сомнваться въ неоспоримомъ старшинств м-ра Тутса.
Слдуютъ затмъ церемонные поклоны, пожатія рукъ и пламенныя желанія со стороны каждаго джентльмена унизить Тутса въ глазахъ миссъ Домби. Обозрвъ съ приличными улыбками и остроумными замчаніями свою прежнюю конторку, м-ръ Тутсъ выходитъ изъ классной залы съ м-съ Блимберъ и миссъ Корнеліей Блимберъ. Докторъ всхъ наукъ выходитъ послднимъ и, затворяя дверь, громогласно произноситъ:
— Господа, мы начнемъ теперь наши занятія!
Эти слова мерещатся доктору и въ говор морской волны, и въ мечтахъ его фантазіи, и ничего больше, кром этихъ словъ, не слышитъ д-ръ Блимберъ всю свою жизнь.
Затмъ м-съ Блимберъ и Корнелія Блимберъ ведутъ Флоренсу наверхъ, туда, гд покоился ея маленькій братецъ. Деликатный Тутсъ, признавая себя лишнимъ въ такомъ обществ, разговариваетъ съ докторомъ въ его кабинет, или, правильне, вслушивается въ разговоръ д-ра Блимбера и дивится, какъ онъ нкогда былъ столь глупъ, что считалъ докторскій кабинетъ великимъ святилищемъ, a самого доктора съ его круглыми ногами, похожими на валы церковнаго органа, — страшнымъ человкомъ, способнымъ возбуждать благоговйныя размышленія и чувства. Вскор Флоренса спускается внизъ и прощается съ докторской семьей. М-ръ Тутсъ длаетъ то же. Діогенъ, теребившій все это время подслповатаго швейцара, выбгаетъ изъ дверей и весело лаетъ на сосднюю мловую гору.
М-ръ Тутсъ, замтившій слезы на глазахь Флоренсы, чувствуетъ отчаянную неловкость и теперь только догадывается, что ему не слдовало предлагать ей этого визита. Но Флоренса говоритъ, что ей очень пріятно было взглянуть на вс эти мста, и Тутсъ успокаивается совершенно. Вотъ уже они подходятъ къ жилищу м-съ Домби. Голоса морскихъ волнъ и нжиый голосокъ прощающейся Флоренсы отуманиваютъ опять Тутса, и онъ никакъ не можетъ разстаться съ маленькой ручкой своей спутницы.
— Миссъ Домби, прошу извинить, — говоритъ м-ръ Тутсь въ жалкомъ смущеніи, — но если вы позволите мн… мн… позволите…
Невинная простодушная улыбка Флоренсы совсмъ сбиваетъ его съ толку.
— Если вы позволите мн или не сочтете слишкомъ большою дерзостью, миссъ Домби, если бы я могъ, разумется безъ всякаго повода съ вашей стороны, могъ надяться, вы знаете сами, миссъ Домби…
Флоренса бросаетъ на него вопросительный взглядъ. М-ръ Тутсъ чувствуетъ настоятельную необходимость продолжать начатую рчь:
— Миссъ Домби, право, то есть, клянусь, миссъ Домби, я такъ васъ обожаю, что не понимаю, что со мною длается. Я жалкая скотина, миссъ Домби. Будь мы теперь не на площади, миссъ Домби, я бы сталъ передъ вами на колни и со слезами началъ бы васъ умолять, — разумется, безъ всякаго повода съ вашей стороны, — чтобы вы оставили мн надежду, что я, то есть, что я могу… когда-нибудь… со временемъ… счастье всей моей жизни…
— О, перестаньте,
Озадаченный Тутсъ стоитъ съ разинутымъ ртомъ и не говоритъ ни слова. Невинное лицо двушки опять обращается къ нему съ простодушной и откровенной улыбкой.
— Благодарю васъ, м-ръ Тутсъ. Вы были такъ добры ко мн и столь любезны, что я надюсь, я уврена, вы теперь хотли со мной только проститься, и ничего больше; не правда ли?
— Ей Богу, правда, миссъ Домби; я… я вотъ только и хотлъ съ вами проститься, ничего больше. Вы угадали.
— Ну, такъ прощайте, м-ръ Тутсъ!
— Прощайте, миссъДомби! Надюсь, вы больше не станете объ этомъ думать. Покорно васъ благодарю. Это ничего… то есть, совершенно и ршительно ничего. Прощайте!
Бдный Тутсъ съ отчаяніемъ въ душ отправляется въ свою гостиницу, бросается на постель, мечется во вс стороны, и долго лежитъ, и горько тоскуетъ, какъ человкъ, сраженный непредвиднными ударами рока. Но приходитъ м-ръ Фидеръ, Тутсъ вскакиваетъ съ постели и готовится устроить великолпный обдъ.
Благодтельное вліяніе гостепріимства, этой патріархальной добродтели, неразлучио соединенной съ вліяніями Бахуса, открываетъ сердце м-ра Тутса и развязывалъ его языкъ для дружескаго разговора. Онъ не разсказываетъ м-ру Фидеру о происшествіи на углу Брайтонской площади; но когда магистръ искусствъ спрашиваетъ: "ну, что?" — м-ръ Тутсъ отвчаетъ, что "оно ничего, совершенно и ршительно ничего", и этотъ отвтъ ставитъ втупикъ м-ра Фидера. Потомъ м-ръ Тутсъ прибавляетъ, что ему неизвстно, съ чего взялъ этотъ Блимберъ длать обидные намеки насчетъ его прогулки съ миссъ Домби; если это наглая дерзость, онъ раздлается съ нимъ по-свойски, будь онъ докторомъ милліонъ разъ. "Впрочемъ, — заключаетъ м-ръ Тутсъ, — это, разумется, сдлано по глупости, ни больше, ни меньше, и въ такомъ случа не изъ-за чего бсноваться". М-ръ Фидеръ совершенно согласенъ съ этимъ мнніемъ.
Впрочемъ, Фидеръ, какъ искренній другъ, удостаивается боле откровенныхъ объясненій съ тмъ только, чтобы все оставалось между ними въ глубокой тайн. Посл двухъ-трехъ бокаловъ предлагается тостъ за здоровье миссъ Домби:
— Фидеръ! — воскликнулъ м-ръ Тутсь, — теб никогда не понять благоговйныхъ чувствъ, съ какими я предлагаю этотъ тостъ!
— О, да, любезный Тутсъ, — отвчалъ м-ръ Фидеръ, — я очень хорошо понимаю тебя. Эти чувства всегда обращаются къ твоей чести!
И м-ръ Фидеръ крпко жметъ руку своего друга.
— Вотъ что, любезный Тутсъ, если теб понадобится братъ, радушный, кровный братъ, готовый за тебя въ огонь и въ воду, ты знаешь, гд найти такого брата. Два, три слова черезъ какого-нибудь пріятеля, и я весь къ твоимъ услугамъ. На этотъ разъ, любезный другъ, вотъ теб мой искренній совтъ: выучись играть на гитар, непремнно выучись. Женщины любятъ музыку и благосклонно смотрятъ на всякаго виртуоза. Это ужъ я знаю по собственному опыту.
Затмъ м-ръ Фидеръ, магистръ всхъ искусствъ, открываетъ тайну, что онъ иметъ виды на Корнелію Блимберъ. И почему же не имть? Бды нтъ никакой, что Корнелія носитъ очки: это даже къ ней очень идетъ. Ужъ докторъ довольно пожилъ на своемъ вку, хлопоталь, возился, и ему пора бы теперь сдать свое заведеніе въ надежныя руки; a кого, спрашивается, найдетъ онъ надежне Фидера и своей возлюбленной дочери?