Доминант
Шрифт:
Вопрос «а как?» застревает у меня в горле.
– Я сделаю, как ты скажешь, Госпожа, - уже тише.
– Кла-ас-с, - выдыхает удовлетворённо она и задирает головку кверху, но тут же опускает бесстрастный взгляд на меня снова.
– Покажи мне свою преданность.
Вскочить и сделать ей кофе? Конечно она не об этом. И ноги гладить я не могу, это можно расценить, как сексуальное домогательство, да и разве я могу дотрагиваться до своей Госпожи без её разрешения? А главное, я вообще забыл, что я хотел, чтобы у нас всё происходило как с Мартой…
Поворачиваю голову и начинаю лизать её сапоги.
– Вот та-а-ак, кла-ас-с, а теперь тут, - она подставляет к моему рту
Лижу другой сапог.
– Забирайся языком выше.
Отрываю голову от пола.
– Теперь, ещё выше.
Приподнимаюсь на локтях.
– Другой.
Переключаюсь на другой сапог.
– Выше.
Миную границу сапога и перехожу языком на чулок.
– Выше.
Поднимаюсь своим лобзанием выше её колена.
– А сейчас не говорила «выше».
Возвращаюсь языком на прежние пару сантиметров вниз, с которых инициативно устремился вверх по внутренней части бедра.
– А теперь выше и задери чуть-чуть юбку. Да-а, - снова выдыхает удовлетворённо она на выполненную мной команду.
Теперь это были команды, но команды, в которых ещё не появилось силы, но исчезла слабость.
– Задери юбку выше трусов.
Выполняю чётко.
– А теперь лижи их.
С щемящим удовольствием вцепляюсь в бугорок на её трусиках, и начинаю делать, что мне приказали, пытаясь нащупать и массировать языком то место, после ласки которого она уже не захочет останавливать меня. Наташа даёт нам обоим потерять голову, я продолжаю выполнять команду, и уже где-то позади, что теперь это не будет не происходить.
– А теперь отстань, - и она отталкивает меня коленом, - это будет тебе уроком, чтобы больше не давал мне то, что я не хочу. Понял?
– Да, Госпожа.
– То, что я заставила сделать тебя сейчас, больше от тебя не потребуется. Ты для этого не нужен – неподходящая персона.
Состояние от ожидания, что следующий момент будет ещё приятней, и никак не наоборот, с окончанием её фразы сменяется на такое разочарование, что я оказываюсь близок к тому, чтобы всё остановить.
– А тебя можно иметь, - говорит Наташа.
– Да, Госпожа.
– Да? – Наташа изготовляется.
От её интонаций всё приятное опять возвращается, хоть я и не понимаю ход её мыслей, и не могу определить, что она хочет услышать.
– Госпожа?
– Госпожа Наташа, - поправляет она меня.
– Да, Госпожа Наташа.
Она умолкает. Я застываю в ожидании.
– Я хочу шампанского? – спрашивает она.
Бросаюсь к бокалу с шампанским, который стоит тут же на подоконнике, и подаю его ей.
– Пошли, - говорит она, приняв от меня бокал и отпив один глоток.
Я следую за ней. Поведение Наташи начинает отдавать развязностью, сквозь которое пытается пробиться дерзость.
Она следует в душевую, я за ней, потом покидает её, отпивая на ходу шампанское, идёт к двери, которая ведёт в хозяйственное помещение. Наташа нагло осматривает один за другим помещения моей квартиры, открывает тумбочки, шкафы, трогает вещи – это определённым образом начинает сказываться на моём состоянии. Её ухоженные ручки, хватающие за мои пиджаки, висящие на вешалках, и резко раздвигающие их в стороны, будто она ожидает за ними что-то увидеть, доставляют мне неописуемое удовольствие своими замираниями после резких движений; цоканье её каблучков, резво перемещающейся из одного помещения в другое, действуют на меня как маятник Ньютона. Мне начинает казаться, будто с каждым ударом каблучка я утрачиваю какую-то свою часть, и всё уменьшаюсь и уменьшаюсь... На время, когда ей нужны две руки, она протягивает мне, не глядя в мою сторону, бокал с шампанским,
(Я не поверю, что она сознательно устроила это шоу, потому что она не могла спрогнозировать последствия, которые явились. В противном случае она чудовищно умна! Или мудра. Ну не могла она знать, что все эти её наглые лапание, двигание, тормошение и прочие действия в отношении моих вещей, перемещение предметов с одного места на другое и невозвращение их на свои места, приведут к тому, что я постепенно буду утрачивать осознание себя, как хозяина тут, как собственника всех этих вещей, но это постепенно стало происходить, пока, в конце концов, я не перестал думать вообще. Я не мог думать!)
– Мне жарко, сними с меня блузку! – круто выговаривает она, продолжая неистовствовать по моей квартире.
– Да, Госпожа Наташа! – лихорадочно бормочу я.
Незакрытый до конца шкаф посылает мне в висок копьё за копьём, из открытых шуфлядок тумбочки вытекает зелёная пузырящаяся слизь, норовя оторваться и плюхнуться на паркет, я слышу треск выгибающихся ножек невидимых моим глазам стульев в столовой, оставленных там стоять в бессистемном порядке, и я со страхом рассматриваю Наташу, грудь которой видится мне единственной шевелящейся вещью в застывшем мире, когда она останавливается у своего наряда, который я ей купил, и, указывая на него пальцем, уставляется на меня. Я опешивший, встрёпываюсь и…пугаюсь. Но пугаюсь не её. Я не понимаю, почему она без блузки. Я всегда был рядом и я бы увидел, как она её снимает. Но я не помню, чтобы это случилось. Я с десяток раз прокручиваю всё от начала до конца, и везде помню, что она была в чёрной прозрачной блузке, она должна была быть в ней, потому что так была одета Марта, но сейчас передо мной стоит женщина в одной юбке, чулках, сапогах и лифчике. У меня проскакивает мысль сказать «стоп», чтобы разобраться в этом вопросе, и для меня это принципиально, и для этого мне требуется точка, на чём остановить свой взгляд… Но вопрос о блузке испаряется, как его и не бывало, за проблемами, которые я вынуждено начинаю отмечать: брошенный на пол бокал, сдвинутая со своего места и теперь уродующая интерьер, чёрная, пупырчатая, почти метровая ваза с искусственными чёрными и одной белой розами, незакрытая дверь в хозяйственное помещение(!)…
Я не могу выговорить ни слова, лишь пару раз дёргаюсь, а не качаю головой, протягивая руку в сторону «её» вещей.
Наташа опускает руку, я свою. Затем она наклоняется и берёт туалетную воду. Читает название, открывает крышечку и, поднеся флакон к своему носику распределительной головкой, втягивает запах.
– Тебя нравятся эти духи?
– Д-да, Госпожа Наташа!
– Очень-очень?
– Да, Госпожа Наташа, очень-очень.
– Они подойдут мне?
– Более чем, Госпожа Наташа!
На самом деле, я стою и не могу вспомнить ни самого запаха, ни того состояния, которое он во мне вызывает, ни тех мыслей, которые он у меня запускает. А ведь при моей нулевой памяти на запахи, помнить этот было для меня всегда предметом изумления, не говоря уже о действии, которое он оказывал на меня. И вот, это оказывается следующим, за что я не могу ухватиться, чтобы начать раскручивать происходящее в другую сторону закручивающемуся, подобно водовороту, и утягивающему меня по спирали в бездну, где мыслей становится всё меньше, а оставшиеся всё слабее, где небо перестаёт иметь оттенки, и исчезают люди, но лишь голос неизвестной мне женщины сохраняет силу, лишь маячивший передо мной её милый женский образ имеет власть и волю, лишь её мысли остаются единственным, на что можно опереться, чтобы жить.