Домохозяйка
Шрифт:
— Да ладно тебе — «умирать». Как только у тебя закончится вода, ты поймешь, что надо сделать.
В этот раз я почти не слышу его удаляющихся шагов за собственными воплями.
Я держу все три книги у себя на животе уже два часа и пятьдесят минут.
Эндрю был прав. Как только опустела последняя бутылка воды, мое отчаянное желание вырваться из каморки усилилось стократ. Когда перед моими глазами затанцевали призрачные водопады, я поняла, что нужно выполнить его требование. Конечно, гарантии, что он сдержит свое слово, у
Задание и вправду очень, очень неприятное. Не буду лгать. Бывают мгновения, когда я чувствую, что больше не выдержу ни секунды, что вес этих томов в буквальном смысле раздавит мне тазовые кости, но потом я делаю вдох поглубже — насколько это позволяют дурацкие фолианты на животе — и держусь дальше. Скоро все закончится.
А когда я отсюда выйду…
Но вот три часа подходят к концу, и я сбрасываю с себя книги. Испытываю бешеное облегчение, но когда пытаюсь сесть, живот болит так зверски, что на глаза слезы наворачиваются. Наверное, на животе останутся синяки. Несмотря на это я кидаюсь к двери и колочу в нее:
— Я сделала это! Сделала! Теперь отпусти меня!
Но, конечно, он не приходит. Возможно, он меня видит, но я-то понятия не имею где он — дома? На работе? Он может быть где угодно. Он знает, где я, а я этой привилегии лишена.
Чертов ублюдок.
Проходит час, прежде чем я слышу шаги за дверью. Мне хочется вскрикнуть от облегчения. Раньше я никогда не испытывала приступов клаустрофобии, но сегодняшний опыт меня изменил. Не думаю, что отважусь когда-нибудь зайти в лифт.
— Милли?
— Я все сделала, говнюк, — рычу я двери. — Выпусти меня!
— Хм-м. — Его небрежный тон вызывает во мне желание вцепиться ему в шею и сдавить изо всех сил. — Боюсь, я не могу это сделать.
— Но ты же обещал! Сказал, что если я продержу книги на животе три часа, ты меня выпустишь.
— Верно. Но видишь ли, какое дело. Ты сбросила их на одну минуту раньше положенного срока. Боюсь, тебе придется повторить все сначала.
Мои глаза выкатываются из орбит. Если бы настал момент, когда я превратилась бы в Невероятного Халка и сорвала бы эту дверь с петель, то это как раз тот самый момент.
— Ты издеваешься?! — ору я.
— Мне очень жаль, но таковы правила.
— Но… — бормочу я, — у меня не осталось воды…
— Какая жалость, — вздыхает он. — В следующий раз тебе придется научиться нормировать воду.
— В следующий раз?! — Я бью по двери ногой. — Ты сбрендил? Никакого следующего раза не будет!
— А я думаю, что будет, — говорит он задумчиво. — Ты же на условно-досрочном, так? Если ты украла что-нибудь из нашего дома — а Нина подтвердит, что это так — как думаешь, куда ты тогда попадешь? Да прямиком обратно за решетку. Тогда как, если ты будешь плохо себя вести, сидеть в этой комнате тебе придется только один-два дня за раз. Так ведь гораздо лучше, не находишь?
Окей, момент, в который я превратилась бы в Халка, наступил бы сейчас.
— Итак, — продолжает он, — мне нужно вернуться на работу. А ты — ты скоро ощутишь
На этот раз я выжидаю десять минут сверх положенных трех часов. Не хочу, оставлять Эндрю даже малейшего шанса потребовать, чтобы я проделала то же самое в третий раз. Это меня убьет.
Такое чувство, будто кто-то непрестанно бил меня в живот последние несколько часов. Больно так, что поначалу я не могу даже сесть. Я была вынуждена перекатиться набок и привести себя в сидячее положение, опираясь на руки. Голова ноет от обезвоживания. Я ползу к кровати и, подтянувшись на руках, залезаю на постель. Сижу и жду прихода Эндрю.
Проходит еще полчаса, и только тогда из-за двери раздается его голос:
— Милли?
— Я сделала это, — отзываюсь еле слышным шепотом. Я даже встать с кровати не в силах.
— Я видел. — В его голосе звучат покровительственные нотки. — Отличная работа.
И тут я слышу самый прекрасный звук из всех, что я когда-либо слышала — звук отпираемого замка. Он даже еще лучше, чем когда меня выпускали из тюрьмы.
Эндрю входит в каморку, неся в руке стакан воды. Протягивает его мне, и в этот миг у меня мелькает мысль, а не насыпал ли он туда какой-нибудь гадости, но мне все равно. Я одним глотком выдуваю весь стакан.
Он садится рядом на койку, обнимает меня за талию, и я съеживаюсь.
— Как ты себя чувствуешь? — интересуется он.
— Живот болит.
Он наклоняет голову.
— Мне очень жаль.
— Да ну?
— Но ведь когда ты совершаешь проступок, надо же преподать тебе урок! Только так ты чему-то научишься. — Его губы кривятся. — Если бы ты все проделала правильно с первого раза, мне не пришлось бы просить тебя сделать это второй раз.
Я поднимаю глаза и вглядываюсь в его красивое лицо. Как я могла влюбиться в этого человека? На вид он добрый, и нормальный, и вообще расчудесный. У меня не было ни малейшего подозрения, какое он чудовище. Его цель не сделать меня своей женой. Его цель — превратить меня в свою узницу.
— Как ты можешь с такой уверенностью утверждать, сколько времени я продержала на себе книги? — спрашиваю я. — Вряд ли тебе так уж хорошо все видно.
— Напротив.
Он вытаскивает из кармана телефон и открывает какое-то приложение. Экран заполняет четкое цветное изображение моей комнаты в невероятно высоком разрешении. Я вижу нас обоих, сидящих на кровати; мое лицо бледно, плечи ссутулены, а волосы свисают сосульками.
— Не правда ли, отличная картинка? — торжествует он. — Совсем как в кино.
Какой подонок. Он смотрел, как я мучаюсь целый день. И намерен проделать это со мной снова. Только в следующий раз моя пытка будет длиться дольше. И Господь знает, что еще он заставит меня делать в дальнейшем. Один раз я уже была узницей, и не позволю этому повториться. Ни в коем случае.
Вот почему я засовываю руку в карман своих джинсов.
И вытаскиваю оттуда баллончик с перцовым спреем, который нашла в ведре.
53
НИНА