Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)
Шрифт:
На разсвт, Ансельмъ, не замчая, что возл него нтъ Камиллы, поспшно всталъ, желая поскоре узнать тайны, которыя общала открыть ему Леонелла. Отворивъ ея комнату онъ, однако, не нашелъ тамъ своей горничной, и только связанныя у окна простыни указали ему путь, которымъ она ушла. Грустный пошелъ онъ сообщить эту новость Камилл, но не находя нигд и Камиллы, онъ совершенно растерялся. Напрасно спрашивалъ онъ прислугу, не видлъ ли это нибудь его жены; никто ничего не отвтилъ ему. А между тмъ, отыскивая Камиллу въ комнатахъ, онъ неожиданно увидлъ открытые сундуки, въ которыхъ не оказалось самыхъ дорогихъ вещей; тогда только открылась предъ нимъ ужасная истина.
Полуодтый, встревоженный, мрачный побжалъ онъ къ Лотару, но узнавши отъ его слугъ, что ночью, забравши вс деньги, Лотаръ покинулъ городъ, Ансельмъ готовъ былъ сойти съ ума, особенно же, когда, возвратившись
— Самыя странныя новости, отвчалъ незнакомецъ. Говорятъ, будто Лотаръ, этотъ искренній другъ богатаго Ансельма, живущаго возл святого Іова, увезъ, сегодня ночью, жену своего друга, который также исчезъ изъ города. Это извстіе сообщила горничная Камиллы, пойманная губернаторомъ въ то время, когда она спускалась на простыняхъ изъ окна Ансельмова дома. Я не знаю всей этой исторіи, подробно, скажу вамъ только, что она поразила весь городъ, потому что ничего подобнаго нельзя было ожидать отъ дружбы Ансельма и Лотара, которыхъ называли не иначе, какъ двумя друзьями.
— А не знаете вы, куда ухали Лотаръ и Камилла? спросилъ Ансельмъ.
— Не могу вамъ этого сказать, отвтилъ флорентинецъ, знаю только, что губернаторъ употребилъ все стараніе открыть бглецовъ.
— Позжайте съ Богомъ, милостивый государь, сказалъ Ансельмъ.
— А вы оставайтесь съ нимъ, отвтилъ незнакомецъ, пришпоривая своего коня.
При ужасномъ извстіи, сообщенномъ ему незнакомымъ флорентинцемъ, Ансельмъ готовъ былъ потерять не только разсудокъ, но даже жизнь. Онъ приподнялся съ земли и дотащился кое какъ до деревни своего друга, не знавшаго еще о несчастіи, постигшемъ Ансельма. Увидя его блднаго, дрожащаго и смятеннаго, другъ его подумалъ, что онъ опасно болнъ, тмъ боле, что Ансельмъ просилъ поскоре приготовить ему постель и дать чернила и бумаги. Просьбу его поторопились исполнить и оставили его одного въ комнат, заперевъ въ ней, по его просьб, двери. Увидя себя одного, томимый мыслью о постигшемъ его несчастіи и чувствуя смертельныя муки, раздиравшія его сердце, Ансельмъ понялъ, что жизнь его покидаетъ. Желая объяснить причину своей преждевременной смерти, онъ взялъ въ руки перо, но прежде, чмъ усплъ докончить письмо, у него занялось дыханіе, и онъ испустилъ духъ подъ тяжестью горя, причиненнаго ему его безразсуднымъ любопытствомъ.
На другой день, видя, что уже довольно поздно, а Ансельма между тмъ не слышно, хозяинъ дома вошелъ въ комнату Ансёльма, чтобы спросить о здоровьи, и нашелъ его, лежащимъ недвижимо. Половина тла его лежала на кровати, другая на письменномъ стол; въ рукахъ онъ держалъ еще перо, которымъ писалъ наканун, и возл лежалъ листъ бумаги. Приблизясь къ Ансельму, хозяинъ навалъ его по имени, и, не получая отвта, взялъ его за руку, но она была холодна; тогда другъ его понялъ, что Ансельмъ умеръ. Пораженный и опечаленный онъ кликнулъ своихъ слугъ — быть свидтелями этого роковаго событія, потомъ взялъ бумагу, написанную, какъ видно было, рукой Ансельма, и прочелъ эти немногія слова: «Безразсудное желаніе лишаетъ меня жизни. Если извстіе о моей смерти дойдетъ до Камиллы, пусть она знаетъ, что я ее простилъ; она не призвана была творить чудесъ, а я не въ прав былъ требовать ихъ отъ нее. Виновный самъ въ своемъ позор, я былъ бы несправедливъ, если бы….» Больше написать онъ былъ не въ силахъ; жизнь, какъ видно, отлетла отъ него въ ту минуту, когда онъ написалъ послднее слово. На другой день увдомили родныхъ Ансельма о его смерти; они знали уже о постигшемъ его несчастіи, знали монастырь, въ которомъ Камилла готовилась отправиться вслдъ за Ансельмомъ въ неизбжный путь, не вслдствіе извстія о смерти ея мужа, а вслдствіе дурныхъ встей, полученныхъ объ
— Повсть эта не дурна, сказалъ священникъ, но только я не могу поврить, чтобы подобное происшествіе случилось въ дйствительности. Если это вымыселъ, то онъ плохо задуманъ; — нельзя вообразить себ мужа, готоваго ршиться на такое безумное испытаніе, на какое ршился Ансельмъ. Между любовниками могло бы еще устроиться что-нибудь подобное, но между мужемъ и женою — никогда. Разсказана же эта повсть не дурно.
Глава XXXVI
Въ эту минуту, стоявшій на порог хозяинъ воскликнулъ: «Господи! какіе гости дутъ; если они остановятся здсь, то будетъ намъ чему порадоваться».
— Какіе гости? спросилъ Карденіо.
— Четыре человка съ пиками, верхомъ, въ черныхъ маскахъ, отвчалъ хозяинъ — и посреди ихъ, на кресл, какая то дана, вся въ бломъ и тоже въ маск; наконецъ, позади, двое слугъ идутъ пшкомъ.
— И близко они? спросилъ священникъ.
— Да такъ близко, что вотъ ужь къ воротамъ подъзжаютъ, отвтилъ хозяинъ.
Услышавъ это, Доротея закрыла лицо, а Карденіо поспшно ушелъ въ комнату, въ которой спалъ Донъ-Кихотъ. Едва лишь успли они принять необходимыя мры предосторожности, какъ къ корчм подъхали новоприбывшіе путешественники. Четыре красивыхъ и богато одтыхъ всадника, слзши съ коней, помогли хавшей съ ними дам сойти съ кресла, и одинъ изъ нихъ донесъ ее до стула, стоявшаго у входа въ ту комнату, въ которой спрятался Карденіо. Ни мужчины, ни дама не снимали масокъ и не сказали ни слова; только въ ту минуту, когда замаскированный путешественникъ посадилъ даму на стулъ, она тяжело вздохнула и опустила руки, какъ изнемогающая, больная женщина. Слуги ихъ между тмъ отвели лошадей въ конюшню.
Священнику сильно хотлось узнать, что это за господа такіе, ничего не говорящіе и старающіеся такъ упорно хранить свое инкогнито; и онъ отправился распросить объ этомъ ихъ слугъ.
— Право, мн трудно сказать вамъ, что это за господа такіе, сказалъ ему одинъ изъ слугъ; думаю только, что они должны быть знатные люди, особенно тотъ господинъ, который взялъ на руки даму; его слушаютъ вс остальные и длаютъ то, что онъ велитъ.
— А что это за дама? спросилъ священникъ.
— И этого не могу вамъ сказать, отвтилъ слуга; потому что во время всей дороги, я не видлъ ни одного уголка ея лица, а слышалъ ея оханія; и охаетъ она, я вамъ скажу, такъ, какъ будто съ каждымъ вздохомъ собирается отдать Богу душу. Вы, ваша милость, не удивляйтесь тому, что мы съ товарищемъ не знаемъ, что это за господа такіе, продолжалъ онъ, мы всего двое сутокъ находимся въ услуженіи у нихъ. Они насъ встртили на дорог и упросили сопровождать ихъ до Андалузіи, общая хорошо заплатить за это.
— А не слыхали ли вы имени котораго-нибудь изъ нихъ? продолжалъ разспрашивать священникъ.
— Ничего не слыхали, отвчалъ слуга; они словно зарокъ дали — молчать; слова отъ нихъ не добьешся. Только и слышно, что вздохи этой несчастной дамы, которые просто сердце надрываютъ. Я полагаю, что ее должно быть насильно везутъ въ какое-нибудь такое мсто, куда ей вовсе не желательно хать; врно она монахиня, или собирается поступить въ монахини, потому что, вы видите, она вся въ черномъ, и груститъ врно оттого, что не желаетъ поступить въ монастырь.
— Все это очень можетъ быть, сказалъ священникъ и вернулся къ Дороте. Доротея между тмъ, слыша стоны покрытой вуалью дамы и движимая свойственнымъ женщинамъ состраданіемъ, подошедши къ незнакомк, сказала ей: «что съ вами? какое горе томитъ васъ? Если оно таково, что женщина, по собственному опыту, знаетъ, какъ облегчить его, въ такомъ случа, распоряжайтесь иною, какъ вамъ будетъ угодно».
Вздыхавшая дама не отвтила ничего и продолжала упорно молчать, не смотря на то, что Доротея съ большимъ и большимъ увлеченіемъ продолжала предлагать ей свои услуги. Наконецъ, тотъ самый мужчина, которому, по словамъ слуги, повиновались вс остальные, сказалъ Дороте: «не трудитесь, сударыня, предлагать этой дам свои услуги; вы только напрасно потеряете время;— ей незнакомо чувство благодарности, и если вы не желаете услышать какой-нибудь лжи, въ такомъ случа, не ожидайте отъ нее отвта».