Дон-Кихот Ламанчский. Часть 1 (др. издание)
Шрифт:
Глава XXXIX
Разсказъ Плнника.
Корень нашего рода, къ которому природа была благосклонне судьбы, слдуетъ искать въ небольшомъ городк, въ Леонскихъ горахъ. Въ этой бдной мстности отецъ мой усплъ прослыть за богача, и онъ дйствительно былъ бы богатъ, еслибъ собиралъ богатство также старательно, какъ расточалъ его. Эту наклонность въ щедрости онъ пріобрлъ, служа, въ молодыхъ лтахъ, въ военной служб, составляющей, какъ это извстно всякому, школу, въ которой скряга длается щедрымъ, а щедрый расточительнымъ; скупой солдатъ составляетъ ршительный феноменъ. Отецъ мой обладалъ такого рода щедростью, которая граничитъ съ расточительностью; качество не совсмъ похвальное въ человк семейномъ, чье имя и средства должны наслдовать его дти. У него было трое сыновей въ такомъ возраст, когда человку слдуетъ уже позаботиться объ избраніи извстнаго рода жизни. Зная свое неумнье распоряжаться деньгами, чего онъ нисколько не скрывалъ, отецъ мой хотлъ устранить отъ себя возможность быть расточительнымъ, передавъ въ другія руки свое имніе; то есть, отказавшись отъ того, безъ чего самъ Александръ казался бы жалкимъ скрягою. Задумавъ это, онъ позвалъ насъ однажды въ кабинетъ, и тамъ, затворивши двери, сказалъ намъ: «дорогіе сыновья мои! что я желаю вамъ всего лучшаго, въ этомъ нельзя усумниться, потому что вы мои дти; а что я не желаю вамъ ничего дурного, въ этомъ вы увритесь, узнавши, что я не хочу прибрать въ свои руки вашего имнія. И дабы окончательно убдить, что я люблю васъ какъ отецъ, и не ищу вашего разоренія, я сообщу вамъ, теперь, мое намреніе, о которомъ я давно уже размышлялъ, и которое, какъ кажется, зрло обдумалъ наконецъ. Вы находитесь въ такомъ возраст, что каждому изъ васъ пора избрать себ родъ занятій, который доставилъ бы вамъ почести и деньги. Я, съ своей стороны, раздлю все мое имущество на четыре равныя части; изъ нихъ три части отдамъ вамъ, а четвертую приберегу на свой вкъ себ. Я желаю только, чтобы каждый изъ васъ, получивъ слдующую ему часть имнія, пошелъ по одной изъ трехъ указанныхъ мною дорогъ. Есть у насъ въ Испаніи старая, умная и справедливая поговорка, — вс поговорки впрочемъ таковы: Церковь, или море, или дворъ короля, то есть, говоря ясне, каждый желающій добиться денегъ и славы долженъ сдлаться монахомъ, или пуститься въ море съ торговой цлью, или служить при двор королю; касательно этого послдняго у насъ, вы знаете, говорятъ: «лучше королевскія крохи, чмъ барскія щедроты». И я желаю, продолжалъ онъ, чтобы одинъ изъ васъ
Мн, какъ старшему, пришлось отвчать первому. Попросивъ отца не раздлять имнія и распоряжаться имъ по своему желанію, не заботясь о насъ, такъ какъ мы молоды и сами можемъ добыть себ средства къ жизни, я прибавилъ, что слушаться его я тмъ не мене готовъ, и желаю служить съ оружіемъ въ рукахъ Богу и королю. Братъ мой, также предложивъ отцу все свое достояніе, изъявилъ желаніе отправиться съ своею частью наслдства въ Индію и тамъ заняться торговлей. Самый меньшій, и какъ кажется, самый благоразумный изъ насъ, сказалъ, что онъ избираетъ духовное званіе, или, по крайней мр, желаетъ окончить курсъ ученія въ Саламанк. Когда вс мы высказали свое желаніе, тогда отецъ, нжно обнявъ насъ, поспшилъ исполнить данныя намъ общанія. Онъ отдалъ каждому изъ насъ его часть, состоявшую, я это хорошо помню, ровно изъ трехъ тысячъ червонцевъ чистыми деньгами, которыми заплатилъ отцу его братъ, лупившій у него имніе, желая, чтобы оно не выходило изъ рукъ вашего семейства. Когда наступило время проститься съ нашимъ добрымъ отцомъ, я уговорилъ его взять изъ моей части дв тысячи червонцевъ, находя, что не хорошо было бы съ моей стороны оставить его на склон дней съ тми скудными средствами, которыя онъ отдлилъ себ; у меня же оставалось довольно денегъ, чтобы снабдить себя всмъ нужнымъ солдату. Два брата мои послдовали моему примру и оставили отцу по тысяч червонцевъ каждый, такъ что старикъ получилъ четыре тысячи, сверхъ приходившихся на его долю при раздл имнія. Простившись за тмъ съ отцомъ и съ дядей, мы разстались съ ними не безъ грусти и слезъ. Они просили насъ извщать ихъ, при удобномъ случа, о нашихъ удачахъ и неудачахъ. Мы общали имъ это, и когда они благословили насъ и дали намъ прощальный поцалуй, тогда одинъ изъ насъ отправился въ Саламанку, другой въ Севилью, а я въ Аликанте, гд стоялъ въ это время генуезскій корабль, готовый возвратиться съ грузомъ шерсти въ Италію. Сегодня ровно двадцать два года, какъ я покинулъ домъ моего отца, и въ теченіи этого долгаго времени я не имлъ извстія ни отъ одного изъ братьевъ, хотя и писалъ имъ нсколько разъ.
Теперь я постараюсь покороче разсказать вамъ, что случилось со мною съ тхъ поръ. Свъ на корабль въ Аликанте, я счастливо прибылъ въ Геную, а оттуда въ Миланъ, гд купилъ оружіе и сдлалъ военную обмундировку, желая поступить въ піемонтскія войска; но на пути въ Алеясандрію, я узналъ, что герцогъ Альба отправился во Фландрію. Тогда я перемнилъ свой первоначальный планъ и отправился въ слдъ за герцогомъ. Я участвовалъ съ нимъ во многихъ битвахъ, присутствовалъ при смерти графовъ Эгмонта и Горна, и произведенный въ поручики поступилъ подъ команду знаменитаго офицера Діего Урбины, уроженца Гвадалаксарскаго. Спустя нсколько времени, по прибытіи ноемъ во Фландрію, мы узнали о лиг, составленной, въ Боз почившемъ, его святйшествомъ, папой Піемъ V, съ Венеціей и Испаніей противъ общаго врага христіанскаго міра Турокъ, отнявшихъ тогда у Венеціанцевъ, при помощи своего флота, знаменитый островъ Кипръ; роковая и невознаградимая для Венеціанцевъ потеря. До насъ дошли также слухи, что главнокомандующимъ союзными войсками будетъ назначенъ свтлйшій принцъ Донъ-Жуанъ Австрійскій, побочный братъ нашего великаго короля Филиппа II. Повсюду говорили о повсемстныхъ огромныхъ приготовленіяхъ въ войн. Все это побуждало меня принять участіе въ готовящейся открыться морской компаніи; и хотя я ожидалъ производства въ капитаны при первой вакансіи, я тмъ не мене отправился въ Италію. Судьб угодно было, чтобы я пріхалъ туда въ то время, когда Донъ-Жуанъ Австрійскій, высадившись въ Гену, готовъ былъ отправиться въ Неаполь, гд онъ намревался соединить свой флотъ съ венеціанскимъ, что удалось сдлать, однако, не ране какъ въ Мессин. Но что сказать мн теперь? Дослужившись до капитанскаго чина, почетное званіе, которымъ я обязанъ былъ скоре счастливымъ обстоятельствамъ, нежели своимъ заслугамъ, я участвовалъ въ великой и навки памятной Лепантской битв. Въ этотъ счастливый для христіанства день, разубдившій христіанскій міръ въ непобдимости Турокъ на мор, и сразившій отоманскую гордость, въ этотъ день мн одному не суждено было радоваться между столькими осчастливленными людьми; ибо погибшіе въ этой великой битв христіане узнали еще большее счастіе, чмъ побдители, оставшіеся въ живыхъ. Вмсто того, чтобы быть увнчаннымъ, какъ во дни Римлянъ, морскимъ вникомъ, я увидлъ себя въ ночь, смнившую великій день, скованнымъ по рукамъ и по ногамъ. Вотъ какъ это случилось: смлый и счастливый корсаръ Ухали, король алжирскій, сцпился на абордажъ съ главной галерой мальтійскаго коменданта, на ней оставались въ живыхъ только три рыцаря, и то тяжело раненые; на помощь имъ двинулась галера Іоанна Андрея Дорія, на которую я вошелъ съ моими матросами. Исполняя свой долгъ, я вскочилъ на непріятельскую галеру, но она быстро удалилась отъ преслдовавшихъ ее кораблей, и мои солдаты не могли послдовать за мной. Такъ остался я одинъ, окруженный многочисленными врагами, которымъ не могъ долго сопротивляться. Они овладли мною совершенно израненнымъ, и такъ какъ вамъ извстно, господа, что Ухали удалось уйти изъ этой битвы съ своей эскадрой, то я остался у него въ плну, и оказался однимъ несчастнымъ между столькими счастливцами, однимъ плннымъ между столькими освобожденными; въ этотъ день возвратили свободу пятнадцати тысячъ христіанъ, служившихъ, въ невол, гребцами на турецкихъ галерахъ. Меня отвезли въ Константинополь, гд султанъ наименовалъ моего господина, особенно отличившагося въ Лепантской битв, и захватившаго, какъ трофей и свидтельство своего мужества, мальтійское знамя, главнокомандующимъ флотомъ. Въ слдующемъ 1572-мъ году я былъ въ Наварин и служилъ гребцомъ на галер Три листа. Тутъ я увидлъ, какъ упустили мы посл Лепантской битвы случай захватить въ гавани весь Турецкій флотъ, потому что находившіеся на корабляхъ Альбанцы и Янычаре, ожидая нападенія въ самой гавани, приготовляли платье и туфли, намреваясь убжать на берегъ, не ожидая сраженія; такой ужасъ навелъ на нихъ побдоносный флотъ нашъ. Но небу не угодно было даровать намъ это счастіе, не потому, чтобы наши начальники были небрежны или неискусны, но за грхи христіанскаго міра Богъ пожелалъ оставить вблизи христіанъ палачей, готовыхъ во всякую минуту наказать насъ. Ухали между тмъ удалился на островъ Модонъ, находящійся близъ Наварина, высадилъ тамъ войска и укрпивъ входъ въ гавань, спокойно остался на остров, пока не удалился Донъ-Жуанъ. Во время этой кампаніи, начальникъ неаполитанской галеры Волчица, этотъ боевой громъ, счастливый и непобдимый капитанъ, отецъ своихъ солдатъ, донъ-Альваро де-Базанъ, маркизъ Санта-Крузскій захватилъ турецкое судно Добычу, находившееся подъ командой одного изъ сыновей славнаго корсара Барбаруссы. Это былъ человкъ чрезвычайно жестокій; онъ обходился съ своими невольниками до того дурно, что когда гребцы на его галер увидли шедшую на нихъ Волчицу, они не слушая боле приказаній грести скоре, разомъ сложили весла, бросились на своего начальника и повлекли его отъ корчмы къ носу, нанося ему такіе удары, что прежде чмъ онъ добрался до мачты, душа его была уже въ аду; такъ жестоко онъ обращался съ своими невольниками, и такъ ужасно они ненавидли его.
Мы возвратились въ Константинополь въ 1573 году; тамъ мы узнали, что Донъ-Жуанъ Австрійскій взялъ штурмомъ Тунисъ, и передалъ этотъ городъ Мулей-Гамету, отнявъ, такимъ образомъ, у одного изъ ужаснйшихъ и храбрйшихъ людей въ мір, Мулей-Гамида всякую надежду возвратить когда-нибудь потерянное имъ царство. Султанъ почувствовалъ всю тяжесть этой потери и съ благоразуміемъ, наслдованнымъ имъ отъ своихъ славныхъ предковъ, предложилъ Венеціанцамъ миръ, въ которомъ они нуждались еще боле, чмъ Турки. Въ 1574 году турецкія войска появились перед Гулеттой и фортомъ, воздвигнутымъ Донъ-Жуаномъ передъ Тунисомъ, но, къ несчастію, остававшимся недостроеннымъ. Въ теченіи всей этой войны, я оставался гребцомъ на галер, не имя никакой надежды возвратить свободу, по крайней мр посредствомъ выкупа, потому что я твердо ршился ничего не писать отцу о моихъ несчастіяхъ. Гулетту между тмъ взяли, а вскор за тмъ палъ и офртъ. Подъ стнами этихъ укрпленій собралось, какъ тогда считали, шестьдесятъ пять тысячъ турецкихъ войскъ, состоявшихъ на жалованьи у султана и 400,000 мавровъ и арабовъ изъ Африки. Эта безчисленная толпа везла за собою столько продовольственныхъ и боевыхъ припасовъ, за нею слдовало столько мародеровъ, что враги наши, кажется, могли закрыть руками и закидать землей Гулетту и фортъ. Первые удары разрушили Гулетту, считавшуюся до тхъ поръ неодолимой. Она пала не по вин своихъ защитниковъ, сдлавшихъ, съ своей стороны, все, что могли, но потому, что на окружавшемъ ея песочномъ грунт чрезвычайно легко было, какъ показалъ опытъ, рыть траншеи; при построеніи ея предполагали, что грунтовыя воды находились тамъ на глубин двухъ футъ отъ поверхности земли. между тмъ какъ турки не нашли ихъ и на глубин четырехъ. При помощи безчисленнаго количества мшковъ съ пескомъ, они воздвигли высокіе траншейные бруствера и, стрляя въ насъ съ командующаго надъ крпостью вала, уничтожали всякую возможность съ нашей стороны не только защищаться, но даже показываться за укрпленіяхъ. Общее мнніе было тогда таково, что намъ слдовало защищаться не въ Гулетт; а ожидать непріятеля въ пол и воспрепятствовать его высадк. Но люди, говорившіе это, не имли, какъ видно, никакого понятія о военномъ дл, потому что въ Гулетт и форт насчитывали едва семь тысячъ человкъ солдатъ. Какимъ же образомъ, предположивъ даже, что эта горсть воиновъ оказалась бы еще храбре, чмъ она была въ дйствительности, могла сразиться она въ открытомъ пол съ безчисленными силами противника? И можно ли оборонить крпость, обложенную со всхъ сторонъ, расположенную въ непріятельской земл и не вспомоществуемую войсками въ пол. Многіе, подобно мн, видятъ, напротивъ, особенную милость неба къ Испаніи въ томъ, что оно допустило разрушеніе этого гнзда разврата, этого гложущаго червя, этой ненасытной пасти, пожиравшей безплодно столько денегъ, единственно, быть можетъ, для того, чтобы сохранить воспоминаніе о взятіи ее непобдимымъ Карломъ V, какъ будто для его безсмертія нужны эти каменья. Вмст съ Гулеттой, какъ я вамъ говорилъ, палъ и фортъ; Турки овладли имъ шагъ за шагомъ. Его защищали такъ мужественно, что въ двадцати двухъ отбитыхъ штурмахъ мы убили боле двадцати пяти тысячъ непріятелей, и изъ трехъ сотъ оставшихся въ живыхъ, защитниковъ его, никто не былъ взятъ цлымъ и здоровымъ; что можетъ краснорчиве свидтельствовать о героизм, съ которымъ осажденные защищали крпость? Вмст съ тмъ сдался на капитуляцію и другой маленькій фортъ или башенька, выстроенная посреди острова Эстано; ее оборонялъ мужественный валенсіанскій воинъ Донъ-Жуанъ Заногера. Турки взяли въ плнъ коменданта Гулетты донъ-Педро-Пуэрто Кареро, который сдлалъ нее, что было возможно для защиты крпости, и съ горя, что не ногъ оборонить ее, умеръ на дорог въ Константинополь, куда его везли плннымъ. Турки взяли въ плнъ также и коменданта форта, Габріо Цервеллона, славнаго и безстрашнаго миланскаго инженера. Много значительныхъ лицъ погибло при осад этихъ двухъ мстъ, между прочимъ великодушный іонитскій рыцарь Пагано-Доріа, такъ благородно поступившій въ отношеніи брата своего Ивана Андрея Доріа. Смерть его была тмъ ужасне, что онъ погибъ подъ ударами нсколькихъ арабовъ, которымъ онъ вврилъ себя, видя неминуемое паденіе форта. Они взялись провести его въ мавританскомъ плать до Табарки, маленькаго форта, которымъ владютъ на этомъ берегу генуезцы въ видахъ добыванія коралловъ; но на дорог отскли ему голову и отнесли ее турецкому адмиралу, подтвердившему на нихъ нашу поговорку: измна можетъ нравиться, но измнникъ никогда. Говорятъ, будто онъ веллъ повсить измнниковъ, поднесшихъ ему въ подарокъ мертвую голову Доріа за то, что они передали въ руки его этого рыцаря мертвымъ, а не живымъ.
Между христіанами, взятыми въ форт, находился нкто донъ-Педро Агиларъ, уроженецъ какого-то
Знаю только, отвчалъ плнникъ, что пробывъ два года въ Константинопол, онъ убжалъ оттуда въ албанскомъ костюм, съ греческимъ проводникомъ, но возвратилъ ли онъ себ свободу? этого не могу вамъ сказать; думаю, что да, потому что мене чмъ черезъ годъ, я встртилъ въ Константинопол, провожавшаго его грека, но переговорить съ нимъ, въ несчастію, не ногъ.
— Такъ позвольте сказать вамъ, добавилъ путешественникъ, что донъ-Педро родной мой братъ; онъ живетъ теперь безбдно, спокойно и счастливо у себя дома; женатъ и иметъ троихъ дтей.
— Благодареніе Богу, отвчалъ плнникъ, за вс милости, которыми Онъ осыпалъ его; не знаю существуетъ ли на свт что-нибудь отрадне возвращенной свободы.
— Знаю я очень хорошо и эти стихи, замтилъ путешественникъ.
— Въ такомъ случа потрудитесь прочесть ихъ, отвтилъ плнникъ; вы, вроятно, прочтете ихъ лучше меня.
— Съ большимъ удовольствіемъ, сказалъ путешественникъ, вотъ они:
Глава XL
Стихи понравились слушателямъ, и плнникъ, обрадованный хорошими встями о товарищ своей неволи, стадъ продолжать разсказъ.
Овладвъ Гулеттой и фортомъ, турки велли разрушить ихъ; въ форт, впрочемъ, нечего было разрушать. Чтобы поскорй кончить дло, ихъ минировали съ трехъ сторонъ; но ни съ одной нельзя было взорвать того, что казалось наимене прочнымъ; именно старыхъ стнъ, тогда какъ стны новой постройки инженера Фратина легко были подорваны. Посл этого побдоносный турецкій флотъ съ торжествомъ возвратился въ Константинополь, гд немного спустя умеръ, господинъ мой, Ухали. Его звали Ухали Фортаксъ, что значитъ, по турецки, паршивый ренегатъ, какимъ онъ и былъ дйствительно. У турокъ, нужно вамъ сказать, въ обыча называть людей по присущимъ имъ достоинствамъ или недостаткамъ; у нихъ всего четыре отоманскихъ фамиліи: вс остальныя получаютъ свое наименованіе отъ тлесныхъ качествъ или душевныхъ свойствъ главы семейства. Этотъ паршивый ренегатъ, во время своего рабства, былъ четырнадцать разъ гребцомъ на султанскихъ галерахъ. Достигнувъ тридцати четырехъ лтъ, и оскорбленный однимъ туркомъ, давшимъ ему оплеуху, въ то время, какъ онъ дйствовалъ весломъ, Ухали, желая отмстить ему, отрекся отъ своей вры, и благодаря своему мужеству сдлался королемъ алжирскимъ и адмираломъ морей, то есть третьимъ лицомъ въ имперіи, не пресмыкаясь по тмъ извилистымъ путямъ, которыми обыкновенно входятъ въ милость къ султанамъ. Онъ былъ родомъ Калбріецъ, и въ сущности хорошій человкъ; съ невольниками своими, которыхъ у него было тысячи три, онъ обращался весьма человколюбиво. Посл его смерти, согласно оставленному имъ завщанію, невольники были раздлены поровну между его наслдниками и султаномъ, считающимся наслдникомъ всхъ своихъ подданныхъ; онъ иметъ право на полученіе одинаковой части съ родными покойнаго изъ его наслдства. Я достался одному венеціанскому ренегату, взятому въ плнъ Ухали въ то время, когда онъ былъ юнгой на христіанской галер и сдлавшимся въ послдствіи его любимцемъ. Новый хозяинъ мой, Гассанъ Ага, былъ однимъ изъ самыхъ жестокихъ ренегатовъ; пріобрвши огромное богатство, онъ былъ сдланъ впослдствіи королемъ алжирскимъ. Я послдовалъ за нимъ изъ Константинополя въ Алжиръ, восхищенный тмъ, что буду находиться близко отъ Испаніи; не потому, чтобы я намренъ былъ писать кому нибудь о моемъ несчастномъ положеніи, но потому, что я думалъ, не будетъ ли въ Алжир судьба благопріятне для меня, чмъ въ Константинопол, гд и много разъ пытался бжать, но всегда безуспшно. Въ Алжир я думалъ поискать новыхъ средствъ достигнуть того, чего я такъ пламенно желалъ, — надежда возвратить свободу не покидала меня ни на минуту; и когда въ моихъ прежнихъ попыткахъ успхъ не оправдывалъ ожиданій, я никогда не падалъ духомъ; — посл всякой неудачи въ ум моемъ рождалась новая мысль и въ душ новая надежда, и какъ ни слаба она была, она, тмъ не мене, поддерживала мое мужество.
Такъ проводилъ я жизнь, заключенный въ тюрьм, называемой турками баньо, въ которыхъ мусульмане содержатъ безъ разбора всхъ плнныхъ христіанъ: частныхъ, королевскихъ и рабочихъ. Послдніе съ трудомъ могутъ ожидать возвращенія изъ неволи; они принадлежатъ всмъ вмст и никому въ частности, и потому ихъ некому выкупить. Многіе частные люди приводятъ въ эти баньо своихъ невольниковъ, особенно когда послдніе ожидаютъ быть выкупленными, и оставляютъ ихъ здсь до дня выкупа. Тоже бываетъ и съ невольниками султана. Ихъ не гоняютъ на работы, но если ихъ не скоро выкупаютъ, въ такомъ случа, чтобы заставить невольниковъ настоятельно хлопотать о выкуп, ихъ посылаютъ, какъ другихъ, таскать лсъ; работа, я вамъ скажу, не легкая. Не смотря на мои увренія, что у меня нтъ никакого состоянія и никакой надежды быть выкупленнымъ, меня помстили между плнниками, ожидавшими выкупа, узнавши, что я капитанъ, и на меня надли цпи, скоре въ знакъ того, что я подлежу выкупу, чмъ съ цлію удерживать меня въ невол. Такъ очутился я въ тюрьм съ множествомъ значительныхъ лицъ. Хотя мы испытывали постоянно голодъ и другія лишенія, ничто, однако, не мучило насъ такъ сильно, какъ зрлище тхъ неслыханныхъ истязаній, какимъ подвергалъ на нашихъ глазахъ христіанскихъ невольниковъ мой господинъ. Не проходило дня, чтобы онъ не приказывалъ кого-нибудь повсить; сегодня садилъ на колъ одного, завтра отрзывалъ уши другому, и нее это за такіе пустяки, а иногда и вовсе безъ причины, — что, по словамъ самихъ турокъ, онъ длалъ зло, единственно изъ любви къ нему, слдуя внушенію своей свирпой натуры, заставлявшей его быть плаченъ человческаго рода. Одинъ только плнникъ умлъ ладить съ нимъ, это былъ испанскій солдатъ Саведра; съ цлію освободиться изъ неволи, онъ прибгалъ къ такимъ средствамъ, что память о нихъ будетъ долго жить въ томъ краю. И однако Гассанъ Ага никогда не ршался не только ударить его, но даже сказать грубое слово, между тмъ какъ мы вс боялись, — да и самъ онъ не разъ ожидалъ, — что его посадятъ на колъ, въ наказаніе за его постоянныя попытки къ побгу. Еслибъ у меня было время, я разсказалъ бы вамъ столько интереснаго про этого солдата, что, вроятно, усплъ бы занять васъ разсказами о немъ несравненно боле, чмъ разсказомъ о себ самомъ, къ которому я теперь возвращаюсь.
На дворъ нашей тюрьмы выходили окна (въ тхъ странахъ ихъ длаютъ чрезвычайно узкими), богатаго и знатнаго мавра, закрытыя частыми и толстыми ршетками. Однажды, сидя на террас нашей баньо съ тремя изъ моихъ товарищей (вс остальные были въ то время на работ), и пробуя, для препровожденія времени, скакать съ цпями на ногахъ, я случайно поднялъ глаза и увидлъ, что изъ окошечка въ дом мавра, опускается трость съ привязаннымъ на конц ея пакетикомъ. Тростью этой махали сверху внизъ, какъ бы подавая намъ знать прійти и взять ее. Мы внимательно оглянулись по сторонамъ, и одинъ изъ моихъ товарищей, убдившись, что насъ никто не видитъ, подошелъ къ опущенной изъ окна трости, но ее въ ту же минуту приподняли и стали качать направо и налво, подобно тому, какъ качаютъ толовой въ звавъ отрицанія; товарищъ нашъ вернулся назадъ, и трость стали опять опускать. Другой мой товарищъ отправился по слдамъ перваго и испыталъ ту же неудачу. Наконецъ, третій также возвратился ни съ чмъ. Посл нихъ я ршился попытать счастія, и не усплъ подойти въ стн, какъ трость лежала уже у моихъ ногъ. Я оторвалъ привязанный къ концу ея пакетъ и нашелъ въ немъ, завернутыми въ платк, десять маленькихъ золотыхъ монетъ, называемыхъ sianis, каждая изъ нихъ равна нашимъ десяти реаламъ. Говорить ли, какъ обрадовался я этой находк? радость моя была также велика, какъ и недоумніе о томъ, откуда пришло намъ, или лучше сказать мн, это богатство; такъ какъ трость опустили на землю только при моемъ приближеніи, то ясно было, что деньги предназначались мн. Я взялъ драгоцнный подарокъ, сломалъ трость, вернулся на террасу, чтобы взглянуть на дорогое окно и увидлъ мелькавшую въ немъ руку ослпительной близны. Мы подумали тогда, что врно одна изъ женщинъ, жившихъ въ дом мавра, подала намъ милостыню, и въ знакъ благодарности сдлали нсколько поклоновъ по мавритански, скрестивъ руки на груди, наклоняя голову и нагибаясь всмъ тломъ. Немного спустя намъ показали въ окно маленькій крестъ изъ тростника и въ ту же минуту спрятали его. Это заставило насъ предположить, что въ дон мавра находилась какая-нибудь невольница христіанка. Но близна руки, но драгоцнные браслеты заставили насъ усомниться въ справедливости этого предположенія. Не ренегатка ли это? подумали мы, зная, что мавры уважаютъ ихъ боле, нежели своихъ женщинъ и часто женятся на нихъ. Во всхъ нашихъ предположеніяхъ мы были, однако, далеки отъ истины. Съ этихъ поръ взоры наши постоянно обращались въ завтному окну, въ этому полюсу, на которомъ явилась намъ невдомая звзда. Въ продолженіи двухъ недль мы, однако, не видли блой руки, и изъ окна намъ не подавали никакого знака. Хотя мы употребляли вс усилія узнать, это жилъ въ дом противъ насъ, и не было ли тамъ какой-нибудь ренегатки; мы узнали только, что тамъ живетъ знатный и богатый мавръ Аги-Морато, начальникъ форта Бота, должность весьма значительная въ томъ краю. Но въ то время, когда мы потеряли всякую надежду получить другой подарокъ, въ окн, неожиданно, опять появилась трость съ привязаннымъ на конц ея другимъ, гораздо большимъ пакетомъ; — и въ этотъ день въ баньо не было никого. Къ трости опять подошли трое моихъ товарищей, и опять безуспшно; ее опустили на землю только при моемъ приближеніи. Въ этотъ разъ я нашелъ въ платк сорокъ испанскихъ червонцевъ и написанное по арабски письмо, на конц котораго былъ нарисованъ большой крестъ. Я поцаловалъ крестъ, взялъ деньги и возвратился на террасу, гд вс мы поклонились, какъ въ прошлый разъ, въ знакъ благодарности; въ окн еще разъ появилась рука, и когда я показалъ знаками, что прочту письмо, окно затворилось. Никто изъ насъ, къ несчастію, не зналъ по арабски, и если велико было наше желаніе прочесть письмо, то намъ представлялась еще большая трудность найти кого-нибудь, кто бы могъ это сдлать. Я ршился, наконецъ, доврить нашу тайну одному ренегату изъ Мурсіи, давно желавшему сдлаться моимъ другомъ, принявъ напередъ всевозможныя предосторожности, помощью которыхъ можно было бы заставить его хранить ввренную ему тайну: Въ магометанскихъ странахъ встрчаются такіе ренегаты, которые, желая возвратиться на свою христіанскую родину, стараются добыть себ рекомендацію какого-нибудь знатнаго плнника, свидтельствующаго о честности ренегата, объ услугахъ, оказанныхъ имъ христіанскимъ плнникамъ и о тонъ, что онъ желаетъ покинуть магометанъ при первомъ удобномъ случа. Нкоторые ренегаты добиваются этихъ рекомендацій, движимые истинно хорошими намреніями; другіе хитрятъ и стараются получитъ ихъ, преслдуя разныя нечистыя цли. Они посщаютъ христіанскія стороны только для грабежа, и въ случа несчастія, показываютъ свои рекомендаціи, какъ доказательство того, что они, желая возвратиться въ лоно христіанской религіи, воспользовались случаенъ пріхать вмст съ турками. Они получаютъ, такимъ образомъ, очень легкое церковное прощеніе и примиряются съ людьми; потомъ, обдлавъ за родин свои дла, возвращаются опять въ Варварійскія земли, чтобы приняться за старое ремесло. Но нкоторые ренегаты, повторяю, пользуются этими рекомендаціями, какъ честные люди, ищутъ ихъ съ хорошими намреніями и остаются навсегда въ христіанскихъ странахъ. Одной изъ подобныхъ личностей былъ ренегатъ, сошедшійся со мною; онъ имлъ отъ всхъ моихъ товарищей рекомендательныя письма, въ которыхъ мы отзывались о немъ съ самой выгодной стороны. Еслибъ турки нашли у него эти рекомендаціи, то сожгли бы его живымъ. Я узналъ, что онъ можетъ не только говорить, но даже писать по арабски. Прежде, однако, чмъ довриться ему, я просилъ его прочесть одну бумажку, найденную мною, какъ я уврялъ, въ щели моего сарая. Взявши письмо, онъ внимательно осмотрлъ его и принялся читать про себя; я спросилъ его, понимаетъ ли онъ, что такъ написано?