Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Де Сервантес Сааведра Мигель

Пораженная этими словами, не похожими на прежнія. рчи больнаго, племянница спросила его: «что говоритъ онъ о небесномъ милосердіи и о земныхъ гршникахъ»?

— Дитя мое, отвчалъ Донъ-Кихотъ, я говорю о томъ милосердіи, которое Всевышній являетъ мн въ эту минуту, забывая мои прегршенія. Я чувствую, какъ просвтлваетъ разсудокъ мой, освобождаясь изъ подъ тумана рыцарскихъ книгъ, бывшихъ моимъ любимымъ чтеніемъ; я постигаю въ эту минуту всю пустоту и лживость ихъ и сожалю только, что мн не остается уже времени прочесть что-либо другое, могущее освтить мою душу. Дитя мое, я чувствую приближеніе моихъ послднихъ минутъ и отходя отъ міра, не желалъ бы оставить по себ память

полуумнаго. Я былъ безумцемъ, но не хочу, чтобы смерть моя стала тому доказательствомъ. Дитя мое, позови моихъ добрыхъ друзей: бакалавра, цирюльника и священника, скажи имъ, что я желаю исповдаться и сдлать предсмертное завщаніе.

Племянниц не къ чему было звать никого, потому-что при послднихъ словахъ Донъ-Кихота, вс хорошіе знакомые его собрались въ его комнату. «Друзья мои»! сказалъ имъ несчастный гидальго, «поздравьте меня, вы теперь видите здсь не Донъ-Кихота Ламанчскаго, а простаго гидальго Алонзо-Кихана, названнаго добрымъ за свой кроткій нравъ. Съ этой минуты я сталъ отъявленнымъ врагомъ Амадиса Гальскаго и всего его потомства; я возненавидлъ безсмысленныя исторіи странствующихъ рыцарей и вижу все зло, причиненное мн чтеніемъ этихъ небылицъ; при послднихъ земныхъ минутахъ, по милости Божіей, просвтлевая умомъ, я объявляю — какъ ненавижу я эти книги.

Услышавъ это, вс подумали, что больной переходитъ къ какому-то новаго рода безумству и Карраско воскликнулъ:

— Господинъ Донъ-Кихотъ, побойтесь Бога; теперь, когда мы знаемъ наврное, что Дульцинея разочарована, когда вс мы готовы сдлаться пастухами и проводить нашу жизнь въ пніи, въ эту минуту вы покидаете насъ и намреваетесь сдлаться отшельникомъ. Ради Бога, придите въ себя и позабудьте весь этотъ вздоръ.

— Который, увы, наполнилъ всю мою жизнь, отвчалъ Донъ-Кихотъ. Да, этотъ вздоръ былъ слишкомъ дйствителенъ, и дай Богъ, чтобы хоть смерть моя могла сколько-нибудь оправдать меня. Друзья мои! Я чувствую, что приближаюсь къ дверямъ вчности и думаю, что теперь не время шутить. Позовите священника исповдать меня и нотаріуса написать духовную.

Друзья Донъ-Кихота въ изумленіи переглянулись между собой. Приближеніе смерти больнаго было несомннно: въ этомъ убждало возвращеніе къ нему разсудка. И хотя у нихъ оставалось еще нкоторое сомнніе, но дальнйшія слова Донъ-Кихота, полныя глубокаго смысла и христіанскаго смиренія, окончательно разубдили ихъ.

Священникъ попросилъ всхъ удалиться изъ комнаты и оставить его наедин съ умирающимъ, и онъ исповдалъ больнаго тмъ временемъ, пока Карраско привелъ нотаріуса. Съ бакалавромъ пришелъ Санчо, и когда онъ узналъ о безнадежномъ положеніи своего господина, когда онъ увидлъ въ слезахъ племянницу и экономку, онъ не выдержалъ и тяжело зарыдалъ.

По окончаніи исповди, священникъ сказалъ друзьямъ Донъ-Кихота: «друзья мои! Алонзо Кихано возвращенъ разсудокъ, но ему не возвратится уже жизнь. Войдите къ нему, пусть онъ сдлаетъ свои предсмертныя распоряженія».

Это извстіе усилило ручьи слезъ, увлажавшія глава племянницы и экономки Донъ-Кихота и врнаго слуги его Санчо Пансо; вс они не могли не сожалть отъ души больнаго, который и тогда какъ былъ Алонзо Кихано Добрый и тогда, какъ сталъ рыцаремъ Донъ-Кихотомъ Ламанчскимъ, всегда отличался своимъ умомъ, своимъ кроткимъ и пріятнымъ характеромъ, и его любили не только слуги, друзья и родные, но всякій, кто только зналъ его.

Вошелъ нотаріусъ, взялъ листъ бумаги, написалъ вступительныя слова духовной, въ которыхъ поручалась Богу душа Донъ-Кихота и по выполненіи всхъ формальностей, написалъ подъ диктовку умирающаго:

«Завщеваю, чтобы деньги мои, оставшіяся

у Санчо, котораго я во время моего сумасшествія держалъ при себ оруженосцемъ, были оставлены у него, въ вознагражденіе нашихъ счетовъ, и если-бы оказалось что ихъ больше, чмъ сколько я остаюсь ему должнымъ, пусть оставитъ онъ этотъ незначительный остатокъ у себя и да хранитъ его Богъ. Если во время моего сумасшествія, я ему доставилъ обладаніе островомъ, то теперь, просвтлвъ умомъ, я бы сдлалъ его, еслибъ могъ, обладателемъ королевства; онъ заслуживаетъ этого своимъ простодушіемъ, искренностью и врностью. Обратясь за тмъ къ Санчо, онъ сказалъ ему: «другъ мой! Прости мн, что увлекшись мечтой о существованіи странствующимъ рыцарей, я въ порыв безумства увлекъ и тебя и выставилъ тебя напоказъ людямъ; такимъ же полуумнымъ, какимъ былъ я самъ».

— Увы! отвчалъ заливаясь слезами Санчо. Не умирайте мой добрый господинъ, живите, живите еще много лтъ; врьте мн, величайшая глупость, какую можно сдлать на свт, это убить самого себя, предавшись безвыходному унынію. Вставайте-же, пересильте себя и станемъ бродить пастухами по полямъ; какъ знать? быть можетъ, гд-нибудь за кустомъ мы найдемъ къ вашей радости разочарованную Дульцинею. Если васъ убиваетъ мысль о вашемъ пораженіи, сложите вину на меня; скажите, что васъ свалили съ коня, потому что я дурно осдлалъ его. И разв не читали вы въ вашихъ книгахъ, что рыцарямъ не въ диковинку побждать другъ друга, и что такой сегодня побждаетъ, котораго самого побдятъ завтра.

— Истинная правда, подхватилъ Карраско. Санчо какъ нельзя боле правъ.

— Полноте, друзья мои! прервалъ ихъ Донъ-Кихотъ; я былъ сумасшедшимъ, но теперь мн возвращенъ разсудокъ; я былъ когда-то Донъ-Кихотомъ Ламанческимъ, но повторяю, теперь вы видите во мн не Донъ-Кихота, а Алонзо Кихано. Пусть-же мое чистосердечное раскаяніе возвратитъ мн ваше прежнее уваженіе. Господинъ нотаріусъ! прошу васъ продолжать:

«Завщеваю все мое движимое и недвижимое и имущество находящейся здсь внучк моей Антонин Кихано и поручаю передать ей по уплат всхъ суммъ, отказанныхъ мною разнымъ лицамъ, начиная съ уплаты жалованья госпож экономк за все время службы у меня, и двадцати червонцевъ, которые я дарю ей на гардеробъ. Назначаю душеприкащиками моими находящихся здсь священника и бакалавра Самсона Карраско.

«Желаю, чтобы будущій мужъ племянницы моей, Антонины Кихано, не имлъ понятія о рыцарскихъ книгахъ. если же она выйдетъ замужъ вопреки изъявленному мною желанію, считать ее лишенной наслдства и все мое имущество передать въ распоряженіе моихъ душеприкащиковъ, предоставляя имъ право распорядиться имъ, по ихъ усмотрнію.

«Прошу еще находящихся здсь моихъ душеприкащиковъ, если придется имъ встртить когда-нибудь человка, написавшаго книгу подъ заглавіемъ: вторая часть Донъ-Кихота Ламанчскаго, убдительно попросить его отъ моего имени, простить мн что я неумышленно доставилъ ему поводъ написать столько вздору; пусть они скажутъ ему, что умирая, я глубоко сожаллъ объ этомъ».

Когда духовная была подписана и скрплена печатью, лишенный послднихъ силъ Донъ-Кихотъ опрокинулся безъ чувствъ на постель. Ему поспшили подать помощь, но она оказалась напрасной: въ продолженіе послднихъ трехъ дней онъ лежалъ почти въ безпробудномъ обморок. Не смотря на страшную суматоху, поднявшуюся въ дом умиравшаго, племянница его кушала однако съ обычнымъ апетитомъ; экономка и Санчо тоже не слишкомъ убивались — ожиданіе скораго наслдства подавило въ сердцахъ ихъ то сожалніе, которое они должны были бы, повидимому, чувствовать, при вид покидавшаго ихъ человка.