Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)

Де Сервантес Сааведра Мигель

— Это не потому, отвтилъ Санчо; но, чтобы имть и давать, нужно знать считать, говоритъ пословица.

Донъ-Кихотъ улыбнулся и попросилъ, чтобъ ему показали слдующую икону, на которой изображенъ былъ патронъ Испаніи. Верхомъ на кон, съ окровавленнымъ мечомъ въ рукахъ, онъ сносилъ головы поражаемыхъ имъ мавровъ. — «Это славный рыцарь Христова воинства, святой Іаковъ Матаморскій, одинъ изъ храбрйшихъ рыцарей бывшихъ на земл и почивающихъ на неб«, воскликнулъ Донъ-Кихотъ.

«Вс эти святые рыцари», продолжалъ онъ, «завоевали небо, силою ихъ рукъ, потому что небо позволяетъ завоевывать себя, но я, право, не знаю, что я завоевалъ своими трудами и лишеніями. Тмъ не мене$ еслибъ я могъ освободить Дульцинею Тобозскую отъ претрпваемыхъ ею страданій, и я, быть можетъ,

сталъ счастливе бы, и съ просвтленнымъ духомъ направился бы по лучшему пути, чмъ тотъ, по которому я слдую теперь.

— Да услышитъ тебя Богъ и не услышитъ грхъ — тихо пробормоталъ Санчо.

Рчи Донъ-Кихота удивили крестьянъ, несшихъ иконы, столько-же, какъ и вся фигура, хотя они не поняли и половины того, что онъ говорилъ. Пообдавши, они взвалили на плечи иконы и, простившись съ Донъ-Кихотомъ, отправились въ дорогу.

Санчо же — точно онъ не зналъ Донъ-Кихота — удивленъ былъ высказанными имъ познаніями, и думалъ, что не было въ мір такой исторіи, которой не зналъ и не помнилъ бы его господинъ.

— Господинъ мой, сказалъ онъ ему, если то, что случилось сегодня съ нами можетъ быть названо приключеніемъ, такъ нужно сознаться, что это одно изъ самыхъ пріятныхъ и сладкихъ приключеній, случавшихся съ нами во все время нашихъ странствованій: кончилось оно безъ тревогъ и палочныхъ ударовъ; и намъ не пришлось даже дотронуться до меча, не пришлось ни бить земли нашимъ тломъ, ни голодать; да будетъ же благословенъ Богъ, сподобившій насъ увидть такое славное приключеніе.

— Ты правъ, отвтилъ Донъ-Кихотъ; но не всегда случается одно и тоже, одинъ случай не походитъ на другой. Вс эти случайности, обыкновенно называемыя въ народ предзнаменованіями, не подчиняются никакимъ законамъ природы, и человкъ благоразумный видитъ въ нихъ не боле, какъ счастливыя встрчи; между тмъ суевръ, выйдя рано утромъ изъ дому и встртивши францисканскаго монаха, спшитъ въ ту же минуту вернуться назадъ, словно онъ встртилъ графа. Другой разсыпетъ на стол соль и становится задумчивъ и мраченъ, точно природа обязалась увдомлять человка объ ожидающихъ его несчастіяхъ. Истинный христіанинъ не долженъ судить по этимъ пустякамъ о намреніяхъ неба. Сципіонъ приплываетъ въ Африку, спотыкается на берегу, солдаты его видятъ въ этомъ дурное предзнаменованіе, но онъ, обнявъ землю, восклицаетъ: «ты не уйдешь отъ меня теперь, Африка, я держу тебя въ моихъ рукахъ». Поэтому, Санчо, встрча святыхъ иконъ была для васъ, скажу я, счастливымъ происшествіемъ.

— Еще бы не счастливымъ, отвтилъ Санчо; но я бы попросилъ вашу милость сказать мн, почему испанцы, вступая въ сраженіе, восклицаютъ: святой Іаковъ, и сомкнись Испанія. Разв Испанія открыта и ее не мшало бы замкнуть? или что это за церемонія такая?

— Какъ ты простъ, Санчо; подумай, что этому великому рыцарю Багрянаго креста, небо судило быть патрономъ Испаніи, особенно въ кровавыхъ столкновеніяхъ испанцевъ съ маврами. Поэтому испанцы призываютъ его во всхъ битвахъ, какъ своего заступника, и не разъ видли, какъ самъ онъ вламывался въ легіоны сарацинъ и разгромлялъ ихъ; истину эту я могъ бы подтвердить множествомъ примровъ, заимствованныхъ изъ самыхъ достоврныхъ испанскихъ исторій.

Круто перемнивъ разговоръ, Санчо сказалъ своему господину: «удивляетъ меня право безстыдство этой Альтизидоры, горничной герцогини. Должно быть ее сильно ранила злодйка-любовь, этотъ слпой, или лучше сказать совсмъ безглавый охотникъ, подстрливающій, какъ говорятъ, все, что видитъ; и если онъ изберетъ своею мишенью сердце, то попадаетъ въ него, какъ бы оно ни было мало, и со всхъ сторонъ пронзитъ его своими стрлами. Слышалъ я впрочемъ, что отъ скромныхъ, благоразумныхъ двушекъ стрлы эти отскакиваютъ и разбиваются, но въ Альтизидору он, напротивъ того, скоре углубляются.

— Да, Санчо, сказалъ Донъ-Кихотъ, любовь попираетъ разсудокъ и всякое приличіе. Альтизидора, ты видлъ, безъ всякаго стыда открылась мн въ своихъ желаніяхъ, которыя больше смутили меня, чмъ расположили къ ней.

— Неслыханная жестокость, страшная неблагодарность! воскликнулъ Санчо, я бы кажется при первомъ намек отдался бы ей съ руками и ногами. О, каменное сердце, чугунная грудь, желзная душа! Но только я не знаю право, что нашла она въ вашей милости такого, чтобы такъ влюбиться въ васъ, какой нарядъ, какая красота, какая милость такъ обворожила ее? Ни вашъ

нарядъ, ни ваша красота, ни что-нибудь подобное, отдльно и вмст взятое, не могли, кажется заставить ее полюбить васъ. Я часто оглядываю вашу милость съ ногъ до послдняго волоска на голов и вижу, что вы скоре созданы пугать людей, чмъ влюблять ихъ въ себя. Красота, говорятъ, всего скоре возбуждаетъ любовь, а между тмъ вы вовсе не красивы, изъ-за чего же этой двушк сходить съ ума по васъ.

— Санчо! есть два рода красоты, сказалъ Донъ-Кихотъ: душевная и тлесная. Красота душевная выказывается и блистаетъ въ ум, щедрости, благосклонности, вжливости; все это можетъ встртиться у человка вовсе некрасиваго. И однако эта красота способна внушить къ себ не мене пламенную и продолжительную любовь, какъ и красота тлесная. Я знаю очень хорошо, что я некрасивъ, но и не безобразенъ, а человку, обладающему душевной красотой довольно быть не уродомъ, чтобы внушить въ себ самую пламенную любовь.

Продолжая разговоръ въ этомъ род, наши искатели приключеній углубились въ лсъ, пролегавшій вблизи дороги, и Донъ-Кихотъ неожиданно очутился въ зеленыхъ, шелковыхъ сткахъ, протянутыхъ отъ одного дерева въ другому. Не понимая, что бы это могло быть, онъ сказалъ Санчо: «мн кажется, что эти стки — это одно изъ самыхъ странныхъ приключеній, какія случались съ нами. Пусть меня повсятъ, если преслдующіе меня со всхъ сторонъ волшебники не ршились задержать меня на пути, въ наказаніе за то, что я такъ сурово обошелся съ Альтизидорой. Но я скажу имъ, что еслибъ эти стки были не изъ зеленаго шелку, а тверды, какъ алмазъ или крпче тхъ затворовъ, въ которые ревнивый Вулканъ замкнулъ Венеру и Марса, я и тогда разорвалъ бы ихъ, какъ бумажную нитку». И онъ собрался было уже хать дальше и разорвать вс эти стки, когда неожиданно увидлъ, выходившихъ изъ подъ кущи деревъ, двухъ прекрасныхъ пастушекъ, или двухъ красавицъ, одтыхъ, какъ пастушки, только вмсто кожаныхъ корсетовъ ни нихъ надты были тонкіе, парчевые, — а юбки были сшиты изъ золототканной матеріи. Разсыпавшіеся локонами по плечамъ волосы ихъ были такъ свтлы, что могли спорить съ самимъ солнцемъ. Головы ихъ были покрыты гирляндами, сплетенными изъ зеленаго лавру и краснаго мирту. На видъ имъ было лтъ 16, 17. Появленіе ихъ удивило Санчо, ошеломило Донъ-Кихота, остановило движеніе солнца и удерживало всхъ въ какомъ-то чудномъ молчаніи, прерванномъ одной изъ пастушекъ. — «Не разрывайте, пожалуйста, этихъ стокъ», сказала она Донъ-Кихоту, «мы ихъ устроили для нашей забавы, а не для того, чтобы задержать васъ. Угадывая вашъ вопросъ, зачмъ мы протянули ихъ и кто мы такія, я отвчу вамъ въ немногихъ словахъ. Въ одной деревн, въ двухъ миляхъ отсюда, живутъ нсколько гидальго и другихъ благородныхъ лицъ, и вотъ мужья, отцы, братья ихъ условились съ своими женами, дочерьми, сестрами, друзьями и родственниками заходить сюда для развлеченія, потому что это одно изъ самыхъ пріятныхъ мстъ въ окрестностяхъ. Мы устроиваемъ здсь новую пасторальную Аркадію; женщины приходятъ сюда одтыми, какъ пастушки, мужчины, вамъ пастухи. Мы выучили на память дв эклоги; одну: знаменитаго Гарсиласко де ла Веги, другую по португальски великаго Камоэнса, но не представляли ихъ еще, потому что мы только вчера пріхали сюда. Въ зелени, на берегу ручья, орошающаго эти мста, мы разбили нсколько палатокъ. Прошлой ночью мы протянули по деревьямъ стки, чтобы ловить птицъ, которыя придутъ укрыться здсь отъ поднятаго нами шума. Если вамъ угодно быть нашимъ гостемъ, вы доставите намъ большое удовольствіе и сами весело проведете время, потому что мы не позволяемъ нигд пріютиться здсь скук и грусти.

Пастушка смолкла и Донъ-Кихотъ отвтилъ ей: «прекрасная и благородная дама! Встртивъ купающуюся Діану, Актеонъ вроятно удивленъ былъ не боле, чмъ я теперь, встрчая вашу красоту. Я не могу не отозваться съ похвалой объ устроенномъ вами развлеченіи и очень благодаренъ вамъ за ваше приглашеніе. Если я могу быть, съ своей стороны, чмъ-нибудь полезнымъ, вамъ остается только сказать и будьте уврены, васъ послушаютъ. Мое званіе обязываетъ меня быть благодарнымъ и благосклоннымъ во всмъ, въ особенности къ такимъ дамамъ, какъ вы. Если-бы эти стки, занимающія такое маленькое пространство, покрывали бы весь земной шаръ, я направился бы отъискивать новые міры, чтобы только не испортить работы вашихъ рукъ; и чтобы вы могли сколько-нибудь поврить этой гипербол, узнайте, что вамъ говоритъ это Донъ-Кихотъ Ламанчскій, если только когда-нибудь вы слышали это имя».