Дорога дней
Шрифт:
— А то вот, что не учился как следует. Трудно было, что ли?.. В наше время мы об учебе и не мечтали. Ну и времена! У кого плов, а у кого ложка…
Он говорил громко, чтобы все слышали, но странно: чем больше он упрекал меня, или, как сказал бы отец, «срамил на весь свет», тем легче становилось на душе, и я даже стал улыбаться.
— Он еще смеется! — накинулся мастер Амазасп, протягивая мне бутылку с молоком. — Дуракам и тут делать нечего. Гляди, что не так сделаешь, уши надеру.
Но напрасно напускал он на себя суровость: я уже догадался,
НОВЫЙ ГОД
Как скоро забываются все беды и неприятности!
Накануне Нового года дела нашей семьи обстояли благополучней: отец поправился и хотя не выходил еще из дому, но чувствовал себя хорошо. Товарищ Сурен все-таки убедил его поступить на «фабрику». Мать на радостях упрятала подальше в сарай инструменты и стульчик отца. В комнате стало просторнее, чище и даже, как мне показалось, красивее.
В тот день я принес домой первую получку. Честно говоря, не полагалось, но мне выплатили за месяц вперед, так как приближался Новый год.
Я получил, как говорила моя мать, «большие деньги» — тринадцать рублей пятьдесят пять копеек. Когда я положил деньги на краешек тахты перед отцом, он удивленно поднял на меня глаза:
— Что это?
— Моя зарплата.
— Вай, умереть мне за тебя! — воскликнула мать.
Отец тут же послал с Зарик десять рублей товарищу Сурену за дрова:
— Долг платежом красен.
Три рубля он бережно сложил и спрятал в старенький кожаный кошелек, а мелочь протянул мне:
— На, купишь себе что-нибудь.
Итак, у меня появились деньги на карманные расходы, целых пятьдесят пять копеек.
Вечером мать достала из сундука сушеные фрукты, поставила на стол вареную форель, хлеб, бутылку вина, которую в этот день прислала сестра отца. Вся наша семья уселась за стол.
Тик-так, тик-так! — вели счет минутам стенные часы.
Через несколько минут Новый год.
Отец дрожащей рукой наполнил стаканы. Когда стрелки часов встретились на цифре «двенадцать», мы подняли стаканы с вином.
— Дай нам бог счастливого года! — сказал отец.
— Аминь! — прошептала мать.
— Зарик, Рач, за ваше здоровье, детки! — взволнованный, продолжал отец. — Держитесь. Трудные времена нынче, и люди… я их никак не пойму…
Выпили. Потом родители поцеловались и поцеловали меня и Зарик. Мне вдруг страшно захотелось петь, и я хрипло затянул:
Смело, товарищи, в ногу…— Вардуш, стели-ка постель — ребенку вино в голову ударило.
Я и впрямь захмелел от первого в жизни стакана вина.
Уснул, и мне казалось, что во сне слышу ласковый шепот матери:
— Сыночек мой, умереть мне за тебя!..
Когда открыл глаза, мать стояла рядом и поторапливала:
— Вставай, вставай, вот-вот соседи придут поздравлять отца с Новым годом. Да и сам сходи поздравь их.
Я вскочил,
Сперва заглянул к Газару. Там словно дожидались меня.
— Привет, здорово, рабочий класс джан! — сказал Газар и, хоть я считал себя уже взрослым, схватил меня под мышки, поднял и поцеловал в лоб.
— Береги родителей, расти большой, — благословила меня сестрица Вергуш.
На столе были сухие фрукты и всякая снедь. А Газар вынул из комода пузатый графин, наполненный какой-то желтоватой жидкостью.
— Сядь, выпьем по рюмочке водки.
Я ужаснулся, вспомнив вчерашнее вино.
— Нет, нет, — поспешно отказался я.
Газар засмеялся:
— И просить будешь — не дам, мал еще!
Сестрица Вергуш набила мои карманы конфетами и сухими фруктами. Я поблагодарил и вышел. Пошел к товарищу Сурену. Он тоже был уже на ногах. В его комнате было не так чисто, как у нас или у Газара. На столе — ни еды, ни вина, только в стакане стояли две большие белые розы, настоящие розы, свежие и ароматные, и это среди зимы!
Сидя за столом, Сурен переписывал что-то из книги. Когда я вошел и поздоровался, он поднял голову:
— А-а, пришел, Рач-джан? Здравствуй, с Новым годом тебя.
Он встал, обнял меня, расцеловал.
— Садись, — и придвинул мне табурет.
Я сел. Взгляд мой упал на книгу, там было много разных значков, цифр и какой-то странный чертеж.
— Ну, что ты там увидел? — сказал товарищ Сурен.
— Что это? — спросил я заинтересованно.
— Ишь ты! Хочешь знать?
— Ну, если нельзя, извини, — ответил я обиженно.
Он засмеялся:
— Обиделся? Можно, Рач-джан, пожалуйста. — И передал мне книгу. — На.
Я полистал книгу, ничего не понял, только на обложке крупными буквами было написано: «Практическое машиноведение».
Я долго разглядывал чертежи, а товарищ Сурен как-то приуныл.
— Помешал я, пойду.
— Погоди, — сказал он мягко и, будто разговаривая сам с собой, добавил: — Не получается проклятая!
— Что?
— Задача вот не получается, Рач-джан, образования не хватает. Тысячу вещей нужно знать. — Потом неожиданно серьезно: — А ты школу бросил, дуралей!
Я удивился: товарищ Сурен никогда так не разговаривал со мной.
— Есть много разных вещей, которые не сделаешь по одному глазомеру, надо все знать, уметь, рассчитать…
Я позабыл, что сегодня Новый год, что нужно пойти поздравить всех соседей, я сидел и слушал.
— Детство мое было не таким, как у тебя. Родители умерли, я попал в приют, там научился читать и писать. Потом началась Октябрьская революция. Мне было шестнадцать лет, когда я ушел в подполье. В двадцатом году, в мае, мы подняли восстание против дашнаков. Голод, фронт, тиф… Время учебы пролетело… Теперь у вас трудновато дома, но ты учись… — Он вдруг рассердился: — Я устроил тебя в мастерскую, я и выгоню — иди учись.