Дорога дней
Шрифт:
Наконец поздно вечером пахлава была готова. Мать разложила самые лучшие куски по краям большого медного блюда и сказала отцу:
— Принеси-ка, Месроп, все остальное.
Из стенного шкафа отец вынул какую-то красивую бутылку с серебряным горлышком. Я удивился: у нас такой не было; видимо, отец еще днем купил ее на Кантаре.
Бутылку поставили на середину блюда, а вокруг нее насыпали гору конфет и сушеных фруктов так, что на виду осталось только серебряное горлышко. И в эту гору воткнули еще пять красных яблок.
— Хорошо…
Но самое интересное было еще впереди.
Из кармана отец достал маленькую бархатную коробочку. Коробочка выглядела очень красивой, но то, что увидел я внутри нее, превзошло все мои ожидания. В небольшом углублении из бархата лежало блестящее золотое колечко.
Родители мои долго спорили, положить коробочку на блюдо или нет. И, как всегда, в споре победа осталась за матерью. Коробочку положили на блюдо среди конфет.
— Ну, спите, — сказал отец и запер блюдо в шкафу до следующего вечера.
Легко сказать «спите», когда вокруг происходят такие интересные и таинственные события! Мы улеглись, мать погасила свет, а я стал думать о завтрашнем дне.
Завтра воскресенье. Завтра вечером товарищ Сурен, отец, мать, Газар, сестрица Вергуш и я понесем это блюдо к Мариам-баджи. А золотое колечко — это знак обручения. Завтра обручение Каринэ и товарища Сурена. А обручить — значит надеть колечко на палец Каринэ. Уже решено, что это должен сделать я. Конечно, настоящий сват — мой отец, но он хочет, чтобы и я был сватом.
— Мне жить уже недолго осталось, — говорил он печально, — а у вас с Суреном вся жизнь впереди.
Печаль отца угнетала меня, но все-таки быть сватом так интересно и приятно! К тому же я знал, что делаю для товарища Сурена что-то очень хорошее.
Меня учили:
— Наденешь кольцо на палец Каринэ и скажешь: «Чтоб вы на одной подушке состарились».
Легко сказать «спите»… Завтра вечером мне предстоит такое дело! Завтра вечером должны обручиться товарищ Сурен и Каринэ.
Я уже знаю, почему обручаются парень с девушкой. В конце концов и я когда-нибудь обручусь. Но с кем? Я знаю только двух красивых женщин: Егинэ, жену товарища Папаяна, и Каринэ, которую я завтра сам обручу с товарищем Суреном.
Легко сказать «спите»…
На следующий день наша тайна была известна не только всему двору, но и половине нашего квартала. Только и было разговоров что об обручении.
Не радовалась одна тикин Грануш.
Мариам-баджи старалась делать вид, что не замечает оживления, царившего вокруг. Каринэ с утра не было, а баджи рьяно прибирала в доме, вытряхивала карпеты и паласы и как бы между прочим прислушивалась к разговорам соседей.
Когда она входила в дом, кто-нибудь вставлял с улыбкой:
— От радости ног под собой не чует, а притворяется, будто и знать не знает ни о чем.
Наконец наступил вечер, мы вышли
Все мы были одеты по-праздничному. Мать накинула на голову свою кирманскую шаль, новые ботинки Газара скрипели на весь квартал, а у меня в кармане был чистый белый платок — большая редкость для моего кармана.
У Мариам-баджи дома всегда было чисто и прибрано, а сегодня особенно. На кровати в углу комнаты вздымалась гора белоснежных подушек, на тахте пестрели бархатные мутаки, вокруг покрытого белой скатертью стола в ожидании гостей чинно стояли блестящие черные стулья, которые несколько дней назад Каринэ купила в кооперативе. Дощатый пол, недавно вымытый, был еще сырым.
Я поставил на стол тяжелое блюдо, и отец сказал от имени всех:
— Мир этому дому.
Мариам-баджи и Каринэ, которые встали, когда мы вошли, кивнули.
— Мир и твоему дому, — сказала баджи, — добро пожаловать, садитесь.
Мы сели. Отец справился о здоровье Мариам-баджи, как будто давно с нею не виделся. Потом стали говорить о том о сем. В основном говорили отец и Газар, а я слушал и удивлялся. Как можно говорить о таких обыденных вещах сегодня? Газар, например, спрашивал, собирается ли Мариам-баджи осенью сменить подгнившее бревно на крыше, или сколько она заплатила за эти паласы, и так далее.
Но понемногу все темы иссякли, и отец сказал:
— Мариам-баджи, как говорится, не там курица яйцо снесла, где кудахчет. Как ни тяни разговор, все равно сказать придется. Пришли мы с тобой посоветоваться.
Каринэ, опустив голову, пошла к двери.
— Погоди-ка, доченька, — сказал отец.
Каринэ остановилась.
— Присядь сюда…
Каринэ подошла к тахте, но не села.
— Так вот, — продолжал отец, — ты ведь, слава богу, нашего Сурена знаешь.
Мариам-баджи стала разыгрывать удивление:
— Вай, чтоб мне ослепнуть, что это за вопрос, братец Месроп?
По всей вероятности, отец бы еще долго тянул свою торжественную речь, но нетерпеливый Газар испортил все дело:
— Словом, пришли мы просить Каринэ за нашего Сурена.
Товарищ Сурен, сидевший рядом со мной, шумно задышал, а Каринэ покраснела до слез.
Чтобы не упустить власть из своих рук, отец задал последний вопрос:
— Ну, что теперь скажешь?
Мариам-баджи в первый раз улыбнулась, улыбнулась сквозь слезы.