Дорога дней
Шрифт:
— Рач? — послышался шепот Вардана.
— Вардан!
— Тише. Слушай меня. Гево не удрал вовсе, в городе он, Арут его прячет. Говорят, ты милиции сказал. Зря это, теперь тебе жизни не дадут, берегись!
— Ну, а как ты? — спросил я, переборов страх.
— Я… Ну что я, что со мной может случиться?
— Вардан!
— Чего?
— Почему вы в детдом не идете?
— Не знаю. Овик и Пап не хотят.
— Почему?
— Длинный грозился да еще… — он вздохнул, — да еще Микичу худо.
— Что с ним? —
— Не знаю, лежит без сознания, — сказал Вардан.
— Да что ты говоришь!
— Вот те крест! Боюсь, не выживет.
— А где он сейчас?
— У нас, — уклончиво ответил Вардан.
Помолчали. Потом он сказал:
— Ну, берегись, Рач-джан. Я пошел.
— И я пойду с тобой, — решительно сказал я.
— Спятил, что ли? — испугался Вардан.
— Пойду, будь что будет.
— Нет, Рач-джан, бога ради, нет…
Но Вардан уже не мог меня убедить. «Микичу худо. Ночь черная, как смола, на улицах ни души, кто в этой темени разглядит наши тени?» думал я.
— Пойду, непременно пойду.
И мы пошли. Он шел впереди, а я бесшумно следовал за ним до тех пор, пока мы не вышли по узеньким улочкам из города и не вошли в Норкские сады. Убедившись, что нас никто не преследует, пошли рядом.
В одном месте Вардан остановился:
— Тут абрикосы есть хорошие, отнесем парочку Микичу.
Я и оглянуться не успел, как он уже вернулся, и я услышал рядом его голос:
— Пошли.
Мы шли по ущелью. Внизу, дивясь сама себе и своей силе, хвастливо перекатывалась по камням маленькая речушка, нарушая безмятежную тишину ночи. В этой части ущелья не росло ни единого деревца, ни одного кустика. Когда-то здесь была каменоломня.
Вот где нашли себе убежище мои друзья! Вардан сказал, что об этом месте не знают даже Овик, Пап и Татос.
— Нагнись, — прошептал мой товарищ, проскользнув в щель между камней.
Мы на четвереньках проползли в узкую сырую пещеру. На выступе стены мерцала коптилка, а под ней, на старом карпете, почти голый лежал Букашка-Микич. Узнать его было невозможно. Глаза закрыты, нос заострился, лицо пожелтело и сморщилось, а на тело просто страшно смотреть.
Возле больного стоял кувшин с водой, а рядом сидел Шаво и то и дело прикладывал к груди Микича тряпку, смоченную водой.
Когда я вошел, Шаво слегка улыбнулся:
— Горит весь. — И обратился к больному: — Микич-джан. Эй, Микич, глянь, кто пришел! Рач это, Рач.
Но Микич уже никого не узнавал.
От его худенького тельца и от мокрой тряпицы поднималась испарина. Он и вправду горел, вернее, уже сгорел, как тоненькая лучинка, которая, обуглившись, еще сохраняет в себе тлеющую искру.
— Микич-джан, я тебе абрикосов принес, — сказал Вардан.
Больной не открыл глаз, но вдруг вскрикнул и стал что-то отрывисто говорить. Каждое слово, даже произнесенное шепотом, можно было понять. Он
— Боюсь, Шаво-джан, он и меня убьет, и меня. Вот если бы и мы были пионеры, как Паргев. Раз-два, раз-два, будь готов… Нет, не хочу есть… Шаво, а Рач пионер? Конечно, нет, а то где же красный галстук? Вай, Шаво, погляди, Длинный стал пионером. Я боюсь этой собаки, ты и Вардан пойдите скажите, чтобы его не принимали в пионеры, ведь он же Паргева… — И вдруг засмеялся. — Ну что, съел?.. А теперь иди… Так тебе и надо… Пить… Ну и жжет это солнце!..
Шаво поднес больному воды, но губы его были сомкнуты.
— Ну попей, Микич-джан.
— Как это было… а-а… Ветер сломал дерево… Да нет же, это дерево не ветер сломал, Овик, Овик виноват, это он… Когда абрикосы воровал…
Улыбнулся и умолк. Только все стонал. Немного погодя и стонать перестал, на верхней губе выступили капельки пота.
— Потеет, — обрадовался Шаво, — поправится, значит.
Шаво и сам не верил тому, что сказал. Мы долго сидели втроем около нашего больного товарища, говорить было не о чем.
На рассвете я, поцеловав Микича, выскользнул из пещеры. Вардан пошел за мной.
— Провожу тебя.
— Я пойду расскажу нашим, товарищу Сурену, так нельзя, доктор нужен.
— Ну, как знаешь, — сказал Вардан, — только как бы Гево не пронюхал, где мы прячемся.
Когда мы подошли к Норкским садам, я сказал Вардану:
— Ну, возвращайся.
Он остановился.
— Я каждый вечер буду приходить. Ну, прощай.
— Прощай, Рач…
Вдруг из-за кустов послышался шорох.
Не успел я опомниться, как предо мной тускло блеснул длинный клинок.
— Рач!.. — закричал Вардан и кинулся вперед…
Раздался страшный вопль:
— А-а-а!..
Кто-то метнулся в сторону, задевая ветви деревьев, и скрылся за оградой сада.
У моих ног катался по земле Вардан…
— Длинный это… Беги, Рач… Вай, умираю…
ОТКРЫТИЯ
— Ну что за парень! Стыда в тебе нету!
— Пусти, дядечка, родненький, я мигом вернусь.
— Нельзя, говорят тебе, «абход» идет, «абход», понимаешь? Ну что за парень!
И доставалось же от меня больничному сторожу.
Да и не только он, но и санитарки, сестры, врачи и даже сам главный врач Мазманян, красивый старик с пышной белой бородой, — все знали меня и, что скрывать, считали нахальным и упрямым мальчишкой. Они уже знали, что ничто меня не остановит: не пропустят в дверь — пролезу через окно, в ту палату, где лежит беспризорник, раненный ножом в уличной потасовке.
Немногим была известна история нашей дружбы, очень немногие знали, что я тем, что сейчас дышу, обязан этому мальчишке, который впервые в жизни лежит на чистых, белоснежных простынях.