Дорога издалека (книга вторая)

Хидыров Мамедназар

Никто не мог подумать, что со злым умыслом внушал такие мысли Тувак-сердар предводителю, которому он же и предложил свою верную службу пусть даже в роли рядового джигита. Тем более, что и сам не прятался в кусты, не отсиживался в тени, всегда сопровождал Салыра, какая бы опасность не грозила впереди.

А Салыру, возомнившему о себе, что он в зените славы, подобные речи нового сподвижника были слаще меда. От них еще сильнее кружилась голова.

Раза два по приглашению съездил на той Салыр, с ним Тувак-сердар и десяток джигитов в качестве эскорта. Одели-пальван оставался на стане. Ему не хотелось испытывать судьбу. Знал он также, что не устоит против

соблазна — выйти на круг, вспомнив свою былую славу борца. Ну, а на победу рассчитывать трудно: слишком много месяцев провел в песках, то и дело в седле, не упражнялся в мастерстве… Так он и оставался за старшего, пока Салыр и Тувак тешили сердца на многолюдном веселом тое.

Однажды в конце зимы со стороны Бешкента в сторону Аму глухими караванными тропами пробирались два всадника. Впереди Сеидкул, важный, влиятельный бай из узбекского кишлака Ковчун, что к востоку от Бешкента, следом — байский слуга. Сеидкул еще в эмирские времена водил дружбу с Салыром, не раз укрывал степного разбойника с его джигитами у себя во дворе. При новой власти Сеидкул, часть имущества раздав на время родственникам, сумел сохранить и почет, и вес среди односельчан. Но и спесивым, своенравным был этот бай. Прослышав, что Салыр, чье имя внушает людям трепет, запросто приезжает на той даже к незнатным, решил, что «лев Кизылкумов» должен почтить своим присутствием и его гостеприимный дом. Как раз наступающей весною Сеидкул-бай вознамерился женить старшего сына. К свадьбе готовились загодя, приглашения разослали в ближние и дальние места. К Салыру же бай решил отправиться лично.

Дорога на Кыран была Сеидкулу хорошо известна. Уже в сумерки, препровожденный к самому главарю и принятый Салыром со всем радушием, он отдыхал за чаем и шурпой. Беседовали о том о сем, хозяин, как принято, не проявлял любопытства, не выведывал, зачем явился нежданный гость. Только наутро, когда снова сошлись в белой юрте за трапезой, Сеидкул-бай изложил цель своего визита. Дескать, милости просим вас и ближайших сотоварищей три недели спустя к нам на свадебный той, не оскорбите отказом…

Салыр даже на минуту не задумался — тотчас с готовностью дал согласие. Одели-пальван, сидевший по правую руку от предводителя, нахмурился, но промолчал. А Тувак-сердар, проворно поднявшись, проговорил своим тонким, скрипучим голосом:

— Приедем обязательно! Не сомневайтесь, уважаемый гость. Для Салыр-мергена все пути открыты.

С тем Сеидкул-бай и уехал, сам Салыр с почетом проводил его к барханам, что окружали впадину у колодцев Кыран.

— К узбекам поедете, — три недели спустя, когда начались сборы в путь, хмуро, с затаенною тревогой, повел речь Одели-пальван. — Как бы не случилось беды… Человек тридцать, я думаю, нужно вам с собой взять, да чтобы у каждого винтовка исправная и патронов побольше. В тех краях наши давно не бывали. Мне-то ведомы там все дороги. В тринадцати верстах — Камачи, а там Мамедша-мирахур…

— Э, брось! — беспечно отмахнулся Салыр. — Не на битву едем. Как говорят, не позвали — не суйся, зовут — не отказывайся… Сеидкул-бай, уж на что спесивый, сам пожаловал на той приглашать. Лутчеки у него до сих пор на службе, хоть и тайно. Защитить сумеет гостей в случае чего. А не поедем — обидится, дружба врозь… А дружбу с такими, как Сеидкул, терять не годится, сам понимаешь.

Одели промолчал. А тем временем Тувак-сердар отдавал распоряжения от имени самого вожака: двух верблюдов навьючить подарками, а в сопровождение — всего лишь троих джигитов, чтобы люди видели: не знает страха перед врагами «лев Кизылкумов».

Дорогих

гостей встретили за много верст до Ковчуна. Десяток всадников, наряженных в праздничные халаты, лисьи малахаи, на конях, с лентами в гривах, гарцевали на дороге и почтительно расступились перед Салыром и его людьми, пристроившись позади их небольшого каравана. Вот и кишлак. Свадебный той в разгаре. Сам хозяин, Сеидкул-бай, в воротах своего просторного двора. Коней Салыра и Тувака берут под уздцы молчаливые джигиты, помогают всадникам спешиться. В наступившей тишине звучат взаимные приветствия, расспросы о здоровье. Салыр и Сеидкул заключают друг друга в объятия. Гостей ведут к дому в дальнем конце двора. Высокий дом, просторный: прихожая, гостиная, в глубине еще несколько комнат. А на крыше навалены сухие ветви саксаула и черкеза. В гостиной по всему полу кошмы, расшитые цветами, алыми и голубыми, бархатные подушки там и тут. Салыр с Туваком, за ними Сеидкул-бай, двое его родственников, разулись у порога, расселись на паласах. Мигом возле каждого появились бордовые чайники с горячим чаем. Не успели гости наполнить пиалы, как появились касы с шир-чаем — чаем на молоке, с бараньим жиром, перцем и солью, потом пельмени под сметаной и сливками, дальше катлаклы-нан — лепешки из тонких промасленных слоев теста, горячие и ароматные, только из тамдыра… Потекла неторопливая беседа. Когда были опорожнены пузатые чайника, двое слуг внесли громадное блюдо с пловом.

— Берекелла! Во имя господа! — возгласил Сеидкул-бай. — Поверь, дорогой Салыр-сердар, мы искренне рады видеть тебя здесь, у себя, в день торжества!

— Мы тоже рады душевно, — с учтивостью ответил Салыр, — воздать честь твоему дому. Пусть в нем один той следует за другим. И всякий раз мы будем готовы вас навестить.

— Да будет так! — хозяин молитвенно возвел глаза к небу, поднял руки. — Аллах да услышит слова твои!

После этого он первым взял чурек, разломил, обратился к сидящим:

— Угощайтесь! А сперва вознесем молитву всевышнему.

Оба гостя и хозяин, глядя в пол, забормотали: «Бисмиллахи р-рахмани р-рахим… Во имя аллаха милостивого, милосердного…» Затем все потянулись к ломтям чурека и блюду с пловом. Воцарилась тишина, только слышалось приглушенное чавканье.

Хозяин и Салыр за время угощения перебросились несколькими фразами, а Тувак почти ни слова не проронил, как приехал. То ли утомился за дорогу, то ли чувствовал недомогание. Сидел молча, опустив голову.

— Хей, Тувак-сердар! — окликнул его один из родственников хозяина, вытирая сальные пальцы о сачак. — Видать, не по сердцу тебе угощение! На тое нельзя не отведать плову. Съешь, сколько можешь. На меня не гляди, я-то уже сыт по горло. А если на душе кручина, забудь! Сейчас бахши пригласим, взвеселим сердца.

Тут все поглядели на Тувака, и вновь воцарилась тишина.

— Верно, — помедлив, пряча глаза от сотрапезников, отозвался он. — Той — дело доброе, святое. Гуляй, сколько душа желает, только бы творец от смерти уберег…

Неуместным прозвучало слово «смерть» в празднично убранной комнате, за обильным угощением. Как сказал Махтум-кули: «Смеяться неприлично, придя на поминанье». Точно так же на празднестве: о смерти заводить речь совсем не подобает. То, что не к месту произнес Тувак, запало, однако, в душу каждого из сидящих за сачаком. Люди примолкли, насупились. Все — кроме одного Салыра.

— Ох, дорогой Сеидкул, — довольно проговорил он, откидываясь на подушки, — угостил так, что лучше некуда! Если ты не против, давай послушаем бахши на вольном воздухе.