Дорога к звездам
Шрифт:
Люба утвердительно кивнула головой.
— Зачем же ты ушла от нее? — Голос Яши стал хриплым, он никак не мог проглотить комок, вставший в горле. — Тебе нужно идти домой. Справимся без тебя. Я сам постою у печи. Иди, Любушка.
Попросив Юркина остаться у пульта, он проводил Любу до ворот завода.
10
Вся эта ночь походила на тяжелый кошмарный сон. Гибель Дмитрия Васильевича потрясла Яшу. Только теперь он с полной остротой осознал, что такое война. До сих пор он воспринимал ее как-то одним умом, сейчас она задела
Неожиданно у Яши разболелась голова. Он ходил по кабине, пробовал стоять неподвижно, дважды бегал в душевую и подставлял голову под кран с холодной водой. Боль угрожающе нарастала. Яша знал уже, что теперь она сама по себе не пройдет. Пришлось оставить у пульта монтера-новичка, поступившего вместо Бориса, тридцатилетнего болезненного мужчину, и отправиться в здравпункт. От принятого порошка боль утихла, но в голове осталась тяжесть. Яша забыл, что позади сутки без сна.
Доверять новичку управление печью, на которой шла опытная плавка, было рискованно. Яков опять встал к пульту.
Обычно ночная смена проходила у Якова в беготне, в хлопотах, — он всегда умел находить себе и своим помощникам работу. Хозяйство было большое и сложное. Но в эту ночь, точно по заказу, все шло совершенно спокойно. Монотонно гудели печи, неподвижно замерли стрелки амперметров.
И Яшу неудержимо потянуло ко сну. Неподвижное стояние у пульта было не для него. Оно утомляло несравненно больше, чем перетаскивание мостовых ферм на субботниках или ювелирная работа на монтаже автоматики в новом литейном цехе.
А тут еще голова… После приступа боли мозг требовал сна.
Яша тер глаза, ходил по кабине, размахивал руками и проклинал свою физическую слабость. Вон Стешенко довольно насвистывает, каждую минуту через синее стекло заглядывает в печь, о чем-то советуется с дежурным технологом и показывает Яше большой палец. Шла последняя опытная плавка. Если ее примет государственная комиссия, все шесть печей начнут выпуск особой бронебойной стали.
Яша взглянул на часы: пять часов. Кто работал в ночные смены, тот знает: это самое трудное время, если не выспался днем. Каждое мгновение сон может одержать верх, стоит только ослабить с ним борьбу.
Стешенко заглянул в кабину, посмотрел на приборы.
— Богатая устойчивость! — сказал он довольно. — Что значит -сам хозяин взял вожжи в руки! — и встряхнул Якова за плечо.
Неизвестно для чего заглянул в кабину заспанный Григорий Григорьевич и поискал что-то глазами.
А Яков думал: «Скоро ли кончится эта ночь?»
Без четверти шесть Стешенко засунул два пальца в рот и засвистел так, как еще никто от него не слышал. Плавка закончилась, пора было выпускать сталь.
Теперь надо поднять электроды, выключить напряжение и наклонить печь. У Яши отличная память. К тому же он ни за что на свете не позволил бы себе заснуть у пульта. Но он отвратительно себя чувствовал. Глаза заволакивало туманом, голова кружилась.
В его сознании остались движения, связанные с отводом ножей рубильника, в памяти сохранилось также глухое уханье масляного выключателя за стеной. Кроме того, Яша запомнил
Подняв электроды, он стал наклонять печь. Мерно гудел мотор над площадкой, клокочущая струя стали ударила в ковш. Здесь следовало быть особенно внимательным. Чрезмерно поспешный наклон приводил к закипанию стали в ковше. Она разъяренными волнами бросалась на стенки ковша, и ценный металл разбрызгивался по чугунным плитам пола.
Напряжение развеяло сон. С глаз упала пелена тумана, в голове прояснилось. Печь наклонилась плавно, управлять ею Яше труда не составляло.
Высоко поднятые электроды наклонились вместе с печью. Ковш висел на тросе мостового крана. Случалось, что электроды касались троса. Это было нежелательно, но и не страшно, если только… печь не находилась под напряжением. Яша с досадой убедился, что слишком высоко поднял электроды и соприкосновения с тросом избежать не удастся.
Неожиданно между тросом и электродом вспыхнула ослепительная дуга: печь не была выключена! Яше показалось, что он действительно спит и видит самый болезненный, тяжелый сон. Он стремительно обернулся. На распределительном щите горели зловещие огоньки красных сигнальных ламп. Охнув, он бросился к щиту, выхватил рубильник.
Поздно!… С площадки раздались громкие испуганные возгласы.
Первым в кабину ворвался Кашин, словно его каким-то чудом перенесло из дома в цех. За старшим электриком показался бледный Стешенко, двое его подручных. У Кашина глаза были навыкате, губы дрожали, и он сначала не мог произнести ничего членораздельного.
— И-д-и-о-т! — завопил он. — Ворон ловишь? Разиня! Прочь из кабины! Вон! Прочь из цеха! К чертовой матери, сию же минуту!
Он засуетился у пульта, отшвырнув Якова с такой силой и такой ненавистью, каких от него нельзя было ожидать. Но у пульта уже нечего было делать.
— Что ты наделал? — проговорил Стешенко, не сводя с Якова быстро мигающих испуганных глаз. — Какой металл пролил… Эх!
В дверях собиралось все больше народу. Яша увидел растерянное лицо Кати. Оно больше всего поразило Яшу. Ему казалось, что все внутренности превратились в куски льда.
Трос перегорел, как бумажная нитка, ковш опрокинулся, и расплавленный металл хлынул в пролет разливочного отделения. Что он там натворил — Яша боялся себе и представить. Густой дым, который от блеска расплавленной стали, казался багряным, заволок все пространство над пролетом.
— Вон! — повторил Кашин, но уже таким торжествующим и счастливым голосом, что Яше стало совсем плохо. — Чтобы тебя сию же минуту не было в отделении! Тебе здесь больше делать нечего. Иди, спи на здоровье!
Он хотел сказать что-то еще. Да, да, Яша отлично видел, что из него рвутся потоки слов, его глаза, противные, бесцветные глаза, на этот раз блестели.
Юноша вышел из кабины совершенно ошеломленный. На площадке собралась толпа, сбежались люди со всего цеха. Яшу проводили такими репликами, что ему лучше было бы сгореть в пролитой стали или провалиться сквозь землю…