Дорога к звездам
Шрифт:
Он проявил небывалую настойчивость. Часами просиживал Николай Поликарпович в приемной управляющего, ловил его в коридоре, упрашивал, умолял, стараясь не замечать презрительных улыбок секретарши и своих бывших сослуживцев. Боже мой, кто бы теперь узнал в этом человеке некогда самоуверенного и преуспевающего архитектора Сивкова!
Его выручила та же война. Из строительного треста взяли на фронт много специалистов, заменить их было некому. На работу принимали неопытную молодежь, женщин, инвалидов. Пришлось по необходимости взять обратно и Сивкова.
— Но предупреждаю, — сказал ему управляющий, —
Николай Поликарпович с жадностью изголодавшегося по работе человека всем существом ушел в строительство. Ему приходилось и проектировать, и руководить, и зачастую решать вопросы снабжения. Он чувствовал необыкновенный подъем, жажду движения. Чем больше он уставал за день, тем легче было на душе. Его проект нового литейного цеха вызвал молчаливое одобрение, а управляющий даже похвалил его за оригинальное решение планировки.
Но часто, как приступы зубной боли, появлялось ненавистное желание выпить. Оно было назойливым, нашептывало всевозможные оправдания, доводы. Николай Поликарпович спасался от него работой, а дома спешил забраться в постель и, накрывшись с головой одеялом, призывал на помощь сон.
В начале 1942 года, когда вся страна радостно приветствовала победу Красной Армии под Москвой, Сивков начал длительные размышления над преобразованием проекта Дворца культуры. Конечно, не могло уже быть и речи о создании нового проекта: ведь строительство начато; но отчего же не устранить много такого, что резало ему, Сивкову, глаза своей недодуманностью. Работать пришлось по ночам, другого времени не было даже в воскресенье. Такое напряжение оказалось для него непривычным. Однако сильнее усталости было увлечение. Лицо его стало совсем желтым и худым, но зато в глазах появился здоровый огонек азарта.
В начале апреля доработка проекта Дворца культуры была закончена. Сивков мог бы похвастать рекордно коротким сроком выполнения сложнейшей работы. В чертежном искусстве он был виртуоз. Посторонний наблюдатель залюбовался бы, наблюдая за Николаем Поликарповичем, когда тот стоял за чертежной доской: скупые, точные движения, безукоризненные линии, красивый почерк.
За это время он не слышал радио, лишь изредка просматривал газеты и о положении на фронтах узнавал преимущественно из разговоров своих подчиненных — ему некогда было заниматься расспросами.
Но сегодняшнее заседание бюро потрясло его настолько, что, придя домой, Сивков выругался. Что ему теперь осталось делать? Выпить! Отныне наплевать на все, можно дать себе волю. Пусть осуждают его сколько хотят, в данный момент у него ко всему полное равнодушие.
Но, взглянув на рулон с чертежами, Николай Поликарпович остановился посреди комнаты и прижал кулаки к глазам. Нет, он должен сдержаться. Должен! У него столько работы, кроме Дворца!
Уговаривая самого себя, он все ближе подвигался к вешалке, к дверям. Коснувшись пальто, он отдернул руку, застонал и медленно возвратился к столу. Одеревеневшими пальцами Николай Поликарпович развернул чертежи и приколол на доску лист, на котором был изображен фасад здания. Дворец, вычерченный цветной тушью, возник точно реальный в мраморе колонн, в сверканьи огромных окон. Судорожный вздох вырвался из груди Сивкова; ему показалось, что он победил в себе это преступное желание —
Прислонив доску к стене, архитектор отошел на середину комнаты и стал созерцать свое творение. Он мысленно распахивал дубовые двери, заходил в вестибюль, поднимался по широкой мраморной лестнице, покрытой коврами, прохаживался по сверкающему паркету фойе. Какую красоту создал он для людей!
Но стоило ему только закончить эту мысленную экскурсию по Дворцу, как тотчас же вспомнилось минувшее заседание бюро. «Война… жди, когда она кончится… И в самом деле почему бы не выпить?…» Сегодня он сделает попытку ограничить себя небольшой порцией водки. Выпьет совсем чуточку. А завтра на работу.
Это было обычное искушение, самообман. Где уж там удержаться, если все поры тела пропитаны алкоголем. С работы выгонят, отдадут под суд.
— Не выгонят! — сказал он вслух. — Кто будет работать вместо меня? Я ж и так двоих, нет, троих заменяю.
— Не выгонят! — еще раз успокоил он себя и посмотрел на пальто. — Ведь я же болен… Вино мне необходимо как лекарство… чтоб оно провалилось!
Николай Поликарпович облизнул пересохшие губы. Он и сам не заметил, как очутился подле вешалки. И сразу заторопился, неизвестно отчего смущаясь и стыдливо пряча глаза. Теперь произошел решительный перелом, внутри все закипело, желание выпить охватило его, как пожар.
Сивков очутился на улице. Его не смущало позднее время — шел третий час ночи. Его собутыльники не признавали времени суток. Он мог появиться когда угодно, лишь бы при нем были деньги. Не смутило его и то обстоятельство, что все партнеры жили в городе, а трамваи уже не ходили. Сейчас он готов был отправиться за тридевять земель, лишь бы утолить все растущее желание.
И Николай Поликарпович двинулся в путь все убыстряя шаги.
На углу он едва не сбил с ног проходившего молодого парня.
— Ну, ты, — сказал парень, — поосторожнее.
— Борис? — Сивков по голосу узнал племянника.
— А, дя-дюш-ка-а! — обрадовался Борис. — До чего же кстати, дорогой дядюшка! Я-то все ломал голову, с кем бы мне опорожнить эту посудину.
И он к самому носу Николая Поликарповича поднес поллитровую бутылку. Знакомый дразнящий запах защекотал ноздри старого алкоголика.
— Знакомая штука? — ухмыльнулся Борис. — Спирт. Человек сто опросил, пока на барыгу наткнулся. И вот требуется снять пробу. Нет, это просто изумительно! Вот и не верь после этого в животный магнетизм. Только не возьму в толк: кто кого притянул. Бутылка тебя или ты бутылку? Короче говоря, я хочу выпить, дядюшка. Домой тащиться далеко, да там и не получится. А с тобой мы так давно не виделись. Выпьем за встречу! Ну? Чего ты молчишь?
Николай Поликарпович остывал, как чайник, снятый с огня. Голос и поведение племянника оказали на него самое отрезвляющее действие. Он давно искал встречи с Борисом и до глубины души переживал его намеренное равнодушие. Николай Поликарпович жаждал не просто загладить свою вину перед Борисом, а возвратить любовь и привязанность сына своего брата. После ухода племянника его стало угнетать одиночество. Теперь ему не хватало Бориса, хотя прежде он и не замечал его присутствия.
Сейчас, слушая племянника, Сивков растерялся. Не его ли вина, что Борис тоже пристрастился к выпивке?