Дорога к звездам
Шрифт:
…На улице подморозило. Плотная ночная мгла еще окутывала завод, поселок, город. После яркого света плавильного отделения она показалась Яше совсем непроглядной.
Он не шел, а почти бежал. Ноги его дрожали, Яша шатался, словно пьяный. Он часто оглядывался и никак не мог осознать случившегося. Казалось, что все это снится…
Если бы это был действительно сон…
— Любушка, Борис, — прошептал он, — Любушка…
Яша с горечью подумал, что будь рядом с ним Борис или Люба, ничего подобного не случилось
11
Утром за ним прибежала Катя.
— Тебя Андронов вызывает, — шепнула она Якову, — приказал немедленно приехать.
— Не поеду, — отказался Яков. — Мне страшно его видеть. Не хочу.
— Нет, нет, что ты, Яша, — оглядываясь на дверь комнаты, горячо зашептала Катя. — Непременно нужно ехать. Разве ты преступник какой-нибудь или нарочно это сделал? Андронов поймет, он хороший. И тебя все знают.
— Ну, хорошо… Ну, поеду…
— Сейчас? Да?
Сердце у Яши упало. Встречи с начальником цеха он боялся больше всего. Мать обеспокоенно поглядывала на сборы Яши, хотя ничего еще не знала.
Яков вышел из квартиры и на лестнице увидел Любу. Похудевшая за ночь, серьезная, она стояла на лестнице, положив руки на перила. «Это Катя ее с собой привезла», — рассеянно подумал Яков. Он молча спустился по лестнице и вышел из подъезда. Люба с Катей шли позади.
Девушки проводили его до трамвайной остановки, пытались заговорить, но Яша угрюмо отмалчивался.
Подошел трамвай.
— А ты куда? — удивился Яков, увидев, что Люба входит за ним в вагон.
— С тобой.
— Вот еще новости какие. Что я, ребенок, что ли?
— Нужно… Яша…
Губы ее задрожали, глаза повлажнели, она отвернулась в сторону. Сегодня девушке было больно вдвойне.
Они приехали на завод, вошли в цех. У кабинета Андронова Яша остановился, чувствуя, как деревенеют ноги и замирает сердце.
Яша вошел, и Люба вошла следом за ним. Андронов разговаривал по телефону. Его стол окружили механики и монтеры из обрубочного отделения. Пришлось ждать, пока не освободится. Эти несколько минут ожидания совсем истомили Яшу. Когда он, наконец, остался лицом к лицу с начальником цеха, его начало знобить от нервного напряжения.
— А ты еще зачем? — спросил Андронов Любу.
Люба попятилась к дверям, но из кабинета не вышла,
— Выйти! Ну?
Она прислонилась спиной к стене, заложила руки за спину и вскинула голову. Губы ее плотно сомкнулись. Яша понял, что ее можно удалить только силой. Понял это, видимо, и Андронов. Он резко повернулся к Яше:
— Кто научил тебя сделать это?
— Что… сделать, Валентин Трофимович?
— То, что ты сделал сегодня ночью. Ну?
Губы Яши перекосились, его всего передернуло.
— Не смейте говорить мне таких вещей! — проговорил он срывающимся
— Балбес! Шляпа! — загремел Андронов. — Ты знаешь, что натворил — участок вывел из строя, сколько людей покалечил. И опытная плавка — псу под хвост! Все нужно начинать сызнова. Ба-а-ал-ван… Увольняю тебя и отдаю под суд. Иди!
Яша направился к дверям.
— Стой! Садись. Рассказывай…
— О чем… рассказывать?
— Не знаешь, о чем? Как ворон ловил, рассказывай. Молчишь? Дурень… Достукался.
Андронов вскочил из-за стола и тяжело прошел по кабинету. Пол, казалось, готов был рухнуть под его тяжелыми шагами.
— Здесь что-то не так, Валентин Трофимович, — произнес тихий, но отчетливый голос Любы. — Я не верю, чтобы Яша мог допустить такую оплошность.
— Адвокат! — начальник цеха метнул на девушку грозный взгляд. — Ты-то чего переживаешь? Я тебя за одно заступничество из цеха выставлю. Работнички…
— Мы — комсомольцы, Валентин Трофимович.
— Забыли, что комсомольцы. Тетери вы, вот кто. Ну, убирайтесь!
Проходя по цеху, Яша с болезненной остротой почувствовал, как дорого ему стало все в нем: люди, с которыми он успел подружиться, и машины, ставшие понятными, как смена дня и ночи, и даже пропитанный гарью, насыщенный пылью воздух.
— Еще, может быть, все уладится, — пыталась успокоить Люба Яшу.
Нет, он понимал, что ничего не может уладиться, потому что до отчаяния переживал свою оплошность и не мог бы себе ее простить.
В этот день не вышел на работу механик плавильного отделения Мохов. Он вернулся с ночной смены, содрогаясь от озноба, и поспешно лег в постель. Ему становилось все хуже. Григорий Григорьевич постучал в стену к соседям и попросил вызвать врача.
Под вечер к нему в комнату тихо постучали. Однако это был не врач. Григорий Григорьевич увидел Кашина. Глаза механика заметались по комнате, сразу прошел озноб, его бросило в жар, жар сменился ледяными мурашками, побежавшими вдоль спины.
Кашин плотно прикрыл за собой дверь, постоял, прислушиваясь к тишине в квартире, и, не ожидая приглашения, сел на стул у изголовья кровати.
— Так, — резко бросил он, и Григорий Григорьевич отпрянул к стене, словно его ударили в лицо. — Достукался, любезный? А?
— Я, — начал Мохов, — понимаете…
— Понимаю, — усмехнулся Кашин, — месть. А о последствиях вы, дорогой мой, подумали? Вы подумали о том, что идет опытная плавка, выполняется особое задание Комитета Обороны?
— Ну как же так? — забормотал Григорий Григорьевич. — Вы убедили меня…
— Я вас ни в чем не убеждал.
— Вы обещали сразу же появиться в кабине и…
— Не помню никаких обещаний.
— Нет, нет, это вы подвели меня. Я бы никогда не сделал этого, если бы вы не сказали…