Дорога на Царьград

Илич Ненад

Нам не хочется сделать работу кое-как. Для нас действительно не проблема – выучить несколько страниц текста. Мы отлично с этим справимся. Я вообще думаю, что такие вещи делаются, прежде всего, с душой. И никакого мудрствования. Это меня несколько радует.

Женщины на скорую руку приготовят нужные костюмы.

У Стевчи мы нашли несколько книг. «Горный венец» [8] , стихи Бранко [9] и Джуры [10] , стихи и драмы Лазы Костича… [11] Стевча живет в красивом, хотя и несколько мрачноватом одноэтажном доме, полном ковров и ваз. Нас там угостили сливовым вареньем и кофе, а потом мы пошли к Апостоловичу – осмотреть библиотеку

его младшего сына, который, как все считают, «любит читать». Дом Апостоловича самый красивый в этом местечке. Купил его у турок его дядя по отцу, Риста Апостол, еще лет двадцать назад. На втором этаже у него имеется открытая терраса, на которой мы под ракию и новую порцию кофе обождали, пока нам живой, юркий юноша не вынес подборку своих любимых патриотических книг. Затем мы вернулись в трактир – отобрать тексты и начать репетировать. Похоже, патриотический подъем охватил не всех нас в равной степени. Мне кажется, что Мими и Ю уже подумывают о как можно более скором возвращении. Им все уже приелось.

8

Романтическая поэма владыки Черногории Петра II Петровича Негоша.

9

Бранко Радичевич (1824–1853) – сербский поэт-лирик, представитель сербского национального возрождения.

10

Джура Якшич (1832–1878) – сербский поэт и писатель, художник, драматург, патриот, ярчайший представитель сербского романтизма.

11

Лаза Костич (1841–1910) – сербский поэт, писатель, адвокат, философ, публицист и политик, один из ярчайших представителей сербской литературы.

Что до меня, то я не знаю, где я окажусь, но назад дороги нет. Продолжу ли я свое невероятное путешествие с Германом в Царьград, или пойду на войну, или же… не знаю. Я уверен только в одном: возврата назад больше нет, и бегства тоже довольно. Хватит.

Репетицию нам пришлось прервать ради первой примерки костюмов и обеда; перед обедом мы вышли на улицу немного размяться.

Недалеко от трактира, перед уездной канцелярией, мы стали свидетелями неприятной сцены.

Перед канцелярией стояли двое юношей в рединготах с узко скроенными плечами и один скромно одетый молодой сельчанин. Юноша с бледным удлиненным лицом, окаймленным аккуратной бородкой, начал, как припадочный, кричать на малочисленных прохожих:

– Всеобщий позор! Всеобщий позор!

Явно много выпив до своего припадка, он гладко перешел от двухсловного заклятия к более сложной конструкции. Ее он обратил на нас:

– Ну что, богатеи? У вас настолько отяжелели кошельки, что не дают вам поспешить на помощь братьям! Пустили бежать перед собой этого толстого парижского бонвивана. Сына Марии Катаджи! Да еще и рукоплещете ему! Разве такому, как он, по силам создать новую Сербию? На пламени сербского восстания он зажигает себе венчальную свечку!

Я сообразил, что припадочный имеет в виду князя Милана.

Одеревенелые мужланы после каждой фразы кричали: «Так оно и есть!», а другому юноше явно было плохо от всего этого. А больше всего от вина. Он прислонился к стене.

Их главный заводила, с бородкой, опять обрушился на нас, угрожая «стереть нас с лица земли». Только пьяный мог принять нас за богатеев.

А затем он запел странную песню, которую двое его приятелей с готовностью подхватили. Похоже, они не слишком хорошо уловили мотив, но, как это ни странно, слова песни так звучали даже явственней. А текст был такой:

Отречемся от старого мира!Отряхнем его прах с наших ног!Нам враждебны златые кумиры,Ненавистен нам царский чертог!Мы пойдем к нашим страждущим братьям,Мы к голодному люду пойдем,С ним пошлем мы злодеям проклятья —На борьбу мы его позовем.Вставай, поднимайся, рабочий народ!Вставай на врагов, брат голодный!Раздайся,

клич мести народной!Вперед! Вперед! Вперед! Вперед!Вперед!Богачи-кулаки жадной своройРасхищают тяжелый твой труд.Твоим потом жиреют обжоры,Твой последний кусок они рвут.Голодай, чтоб они пировали,Голодай, чтоб в игре биржевойОни совесть и честь продавали,Чтоб глумились они над тобой!Вставай, поднимайся, рабочий народ!Вставай на врагов, брат голодный!Раздайся, крик мести народной!Вперед!

Откуда-то вынырнул Стевча. И многозначительно шепнул мне на ухо: «Марсельеза!»

Я не очень хорошо его понял. Стевча попробовал мне объяснить, что это – коммунары, радикалы, из Ясеницы.

Из канцелярии выбежали двое полицейских и прикладами вкупе с ногами стали наказывать троицу за отсутствие слуха. Неприятно было смотреть, как они дубасят пьяную компанию.

– Так и нужно. Иначе мы окажемся в… – Стевча показал рукой за Дунай, откуда он переселился в Гроцку, и добавил: – Такие нас и туркам продадут, если что.

Пока бородача тащили в канцелярию, он смотрел на меня укоризненно, как будто это я привел полицейских. И упрямо пытался довольно высокими каблуками зацепиться за брусчатку. Его тошнило. Сербия, похоже, навсегда останется полицейской страной. Не могу сказать, что испытываю какую-то особую симпатию к коммунарам, я отлично знаю, что с ними надо действовать жестко, и все же…

Сейчас, по размышлении, мне кажется странным, что они, как и наши хозяева, выступают за войну. При том одни обвиняют других в отсутствии патриотизма… Несчастная Сербия! Судя по всему, добром все не закончится. Уже здесь, сейчас… Я не могу этим заниматься. Довольно мне всяких глупостей. Сделаем, что от нас требуется, и продолжим путь в Царьград. Чтобы найти одно-единственное решение всему.

После обеда мы немножко отдохнули, а затем прорепетировали до недавнего времени. Завтра мы приглашены на загородную прогулку.

Гроцка, 8 апреля 1876 г

Представление отложено на воскресенье. Герман очень недоволен этим; он все еще хочет продолжить путешествие как можно скорее. А я никуда не спешу.

Вчера мы были за городом. Нас отвели на Стевчин луг под виноградником, с которого открывается фантастический вид на Дунай. Такой, что аж дух захватывает.

С нами пошли и женщины с детьми, которые носились по лесу и почти не мешали нам.

Стевча кроме вина взял ягненка, а Чолак принес поросенка. Мы выкопали две ямы и подожгли в них сухую лозу и ветки. Бросаешь все на огонь, а потом брызгаешь водой, чтобы пламя опало, и получаешь жар от углей, которые могут тлеть часами.

Я увлекся вертелом с поросенком и совершенно забыл о времени. Под нами блестел Дунай, щебетали птицы, а стоило подуть ветру – дым от углей волнами перекрывал запах весенней травы… Я люблю Сербию.

И мы опять пили прекрасное грочанское вино.

Бывают мгновения, когда человек снова загорается желанием жить. Когда его переполняет такая любовь, что хочется вырасти до необъятных размеров. И все объять. Вчера я, возможно, впервые захотел жениться и народить кучу детишек. Чтобы было с кем разделить любовь и попытать скромного счастья. Может, человек все же имеет право на счастье и покой.

Странно – если бы не надвигающаяся война, я, вероятно, не возжелал бы покоя. Приближается время принятия решения. Я бы много не раздумывал. Может, меня перед продолжением пути все-таки ждет уход на праведную войну, которую поведет моя страна. Безотносительно всего, что я могу обрести в Царьграде. Это не только вопрос чести и долга. И я не стану утверждать, что не боюсь. Только сдается мне – все в этом мире проистекает в борьбе любви и страха. И если я допущу, чтобы страх меня одолел, и не пойду на войну, разве смогу я тогда открыться когда-нибудь для любви?