Дорога в бесконечность
Шрифт:
– Только не родители Снежинки!
– сорвалось с губ Мати полное боли и обиды.
– Они тоже. Они понимают: ты ни в чем не виновата. Если на ком и лежит вина, то на Ла.
– Он-то тут при чем!
– Он заключил договор с духом...
– Не надо об этом, пожалуйста!
– взмолилась девушка.
– Конечно, - кивнула Лина. Женщина понимала, как ей должно быть больно и тяжело вспоминать о случившемся. А попытки утешить только бередили рану, вместо того, чтобы нести покой. Просто...
Караванщица думала: если они поговорят по-женски, разделят эту боль... Ведь ей тоже было не сладко. Ее сын... Хотя
– Лина...
– отвлек ее от тяжелых мыслей несмелый голосок девушки.
– Да, милая?
– Я... Ты не могла бы...
– на мгновение замолчав, она прикусила губу, поморщилась, пытаясь найти слова, за которыми не последовали бы вопросы, расспросы, охи и ахи, и вообще...
– Я понимаю, уже поздно, но нельзя ли где-нибудь раздобыть немного бульона?
– Бульона?
– Лина нахмурилась. Она не понимала.
– Ты проголодалась?
– Нет, - качнула головой девушка.
– Это Гору.
– Было бы очень хорошо, если ты убедила его поесть, - одобрительно кивнула женщина.
– Что же я стою и чешу языком? Пойду готовить. А пока... Прислать рабыню с лепешками или фруктами?
– Да у него полповозки завалены едой!
– вздохнув, она мотнула головой.
– Ясно. Он не хочет есть. Возможно, это от усталости - день выдался тот еще. Плюс к тому боль и слабость от раны... Вот что, я быстренько заварю травы и принесу тебе кувшин, пока бульон будет говорится...
– и караванщица заторопилась к себе.
– Лина!
– окликнула ее Мати.
– Я не в своей повозке! Гор хотел, чтобы я была рядом с ним, - на этот раз она решила, что лучше сразу все объяснить, - потому что демон... Он мог ждать меня за гранью города, чтобы напасть...
– И до сих пор может!
– нахмурилась женщина.
– Ну-ка пойдем, быстро! Я тебя провожу!
– Не надо, Лина! Ничего со мной не случится! Тут пройти-то несколько шагов!
И, не дожидаясь возражений караванщицы, она побежала догонять повозку Хранителя. А потом ей представилась возможность, наверное, впервые в жизни, порадоваться тому, что караван еще не покинул пределы пограничья.
"Ну что я за дура такая!" - с досадой подумала она, только провалившись по колени в сугроб, поняв, что перед тем, как выскочить из повозки, не прикрепила к валенкам снегоступы. Когда же, выбравшись из сугроба, начала стряхивать с себя снег, она с удивлением поняла, что какие там снегоступы, девушка не удосужилась даже сменить туфельки, которые надевала в городе, на обувь снегов.
"Но даже если я забыла...
– терялась она в догадках.
– Я должна была сразу почувствовать, замерзая!" - а, между тем, никакого холода не было, наоборот - ей было жарко! Над этой странностью можно было раздумывать до бесконечности, пытаясь отыскать ответы на все новые и новые вопросы, без какой-либо надежды когда-нибудь хоть в чем-то разобраться.
Девушка вздохнула, а затем махнула рукой:
"Не важно!
– девушка мотнула головой.
– Нужно поскорее вернуться в повозку. Мне сейчас только простудиться и заболеть не хватает! Для полного счастья!"
Снег на тропе был
Вот, наконец, и повозка.
"О, боги!" - с облегчением вздохнув, она забралась внутрь.
Лампа горела приглушенным, тусклым светом, который мог справиться с набившимся в чрево повозки мраком. Все, что ему удалось, это не допустить полного торжества темноты, внося в нее смуту. Но девушке было все равно.
"Главное, что тепло. И... Гор здесь, - увидев мага, Мати облегченно вздохнула.
– Спит,-улыбка тронула ее губы.
– Хорошо!" - ее глаза блестели,словно все ночные звезды, которым не осталось места на небеса, собрались под ее ресницами. Она уже собиралась подобраться поближе к Хранителю, устроиться рядом с ним и соснуть немного, но потом, вспомнив, что не задернула как следует полог, вернулись к нему. И тут вдруг...
– Лис! Нет!
– резанул ее по слуху громкий, полный панической боли, крик, оборвавшийся мертвой тишиной молчания, которую так хотелось хотя бы чем-нибудь заполнить. Хоть чем-нибудь! Но только не тем, что родилось в глубине ее собственной души. Это было... Так воет ветер над телом умершего, плачет дух, видя со стороны свое собственное тело. Таким полным безнадежности стоном небо провожает уходящего в подземный мир.
– Кто-то умер...
– сразу поняла Мати. Эта мысль обожгла ее болью, но пока еще, не понятая до конца, не соединенная с другими, продолжала звучать несколько отрешенно. Так обычно думают, глядя со стороны: "Умер... Жалко, конечно... Но это ведь происходит постоянно. На все воля богов. Надо верить в то, что придет новая вечность, и все ушедшие вернутся. И... Все-таки, хорошо, что смерть пришла не в мою повозку, не в повозки тех, кто мне дорог..."
А потом, начав задумываться, осознавать, выходя из оцепенения одной бездны, чтобы тотчас погрузиться в другую, еще более черную и глубокую, она зажала ладонями рот, сдерживая рвавшийся наружу крик. Из глаз полились слезы:
– Лис...
– прошептали губы, впервые не видя за именем образа, так, словно оно больше не принадлежало никому.
– Это... Это не может быть правдой! Как? Почему? Я должна...
– и, не понимая, что делает, чувствуя лишь, что не может больше ни мгновения оставаться на месте, она вывалилась из повозки, чтобы, завязая по колени в снегу, вновь и вновь упрямо выбираться из него, падать, обжигая ладони о ледяное пламя, и подниматься, не позволяя себе передохнуть хотя бы мгновение.
Мати остановилась лишь у повозки Лиса, возле которой уже начали собираться караванщики.
– Мам, пойдем с нами, мам!
– близнецы пытались оттеснить Лину в сторону, увести, а та, с непокрытой головой и растрепанными волосами, рыдала в голос, цепляясь руками за край повозки, кричала:
– Пустите меня! Я должна быть с ним!
– а затем вдруг, словно попав под порыв ледяного ветра, задрожала, взмахнула руками и безжизненной тенью осела в снег.
– Мам, мы с тобой, мы рядом, мы никогда не оставим тебя...
– юноши все говорили что-то, говорили, не оставляя Лину ни на мгновение наедине с ее мыслями.