Дорога в бесконечность
Шрифт:
– Как убивается, бедная!
– донесся до Мати чей-то печальный вздох.
– А что с Лисом-то?
– таким же напряженным шепотом, в котором, на этот раз, было не только сочувствие, но еще и любопытство, спрашивали караванщики, говорившие за спиной у девушки.
– Непонятное что-то... Я слышала краем уха... Этот раб-лекарь говорил Атену... В общем, якобы он уснул и...
– И что? Не может проснуться?
– Ну... Если обычный сон перешел в вечный... Тогда уж не проснется... Во всяком случае, до конца вечности... Всем нам рано или поздно предстоит уснуть...
– Да уж... С вестниками смерти не поторгуешься...
–
– И вообще... Так даже лучше - во сне: ни боли, ни страха, ни отчаяния... Не понимаешь, что умираешь... Просто спишь... И спишь дальше.
– Если бы госпожа Кигаль позволила мне выбирать... Я хотела бы для себя такой смерти.
– Да...
– согласились остальные. О чем тут было спорить?
– Вестники смерти всегда нежеланные, незваные гости, но так лучше, чем долгие часы, даже дни замерзать в снегах. Или умирать с голоду. Или оказаться нанизанным на рога дикого оленя...
– Если бы было можно выбирать...
Они еще что-то говорили, но Мати не слушала. Она не могла. Ей было так жаль Лину... И близнецов. А Лис... Нет, она просто была не в силах поверить в то, что его больше нет! Ведь совсем недавно она говорила с ним!
Перед глазами у девушки стоял его образ - не тень, не призрак - он был такой четкий и ясный, словно живой человек. Высокий, широкоплечий бородач, с настороженными глазами и большими теплыми ладонями...
"Это несправедливо!
– хотелось закричать ей в глаза склонившихся над землей небожителей.
– Почему он должен был умирать! Кому это было нужно! Он не был стариком, не болел, не был ранен! Он мог жить, должен быть жить...!"
– Расходитесь по своим повозкам, - ее мысли прервал хмурый голос хозяина каравана.
– Пап!
– Мати тотчас бросилась к нему.
– Пап...
– Потом, дочка, - Атен остановил ее прежде, чем она успела задать свой первый вопрос, сам же продолжал, обращаясь уже не к ней - ко всему каравану: - Останавливайте оленей. Разбивайте цепь... И готовьте факелы, - замолчав на мгновение, он закинул голову назад, чтобы взглянуть на небеса. Тьма сгустилась, как бывало перед приходом зари.
– Нам надо торопиться. Скоро рассвет. А обряд должен быть совершен до первого луча солнца...
– Нам нельзя здесь останавливаться, - Мати вздрогнула, резко повернулась на зазвучавший совсем рядом голос мага. Она даже не заметила, как тот подошел.
– Гор!
– его приход вернул Лину к жизни. Вскочив, женщина бросилась к магу. Ее движения были так стремительно быстры, что сыновья не успели ее остановить.
– Гор, взгляни на него! Это ведь неправда то, что сказал раб! Я не верю! Он не мог умереть! Он... Он просто заснул! Так крепко, что я не смогла его разбудить! Но ты сможешь, правда ведь?
Хранитель посмотрел на нее с нескрываемым сочувствием. Он не знал, что сказать. Караванщица же и не ждала от него слов. Схватив мага за руку, она потянула его за собой.
– Идем же!
– откуда только у нее взялись такие силы? И он сдался, хотя и понимал, что бессилен что-либо изменить. Ведь смерть... Ее, даже такую, случайную, пришедшую неизвестно с какой стороны, ни с чем не спутаешь.
– Атен, - уже возле полога повозки Гор обернулся к хозяину каравана, - нужно продолжать путь!
– его лицо было напряженным, в глазах поблескивало беспокойство.
– У нас нет выбора, - глядя себе под ноги, процедил сквозь стиснутые зубы караванщик.
– Пока обряд
– Так будет, если мы остановимся!
Вздохнув, хозяин каравана лишь качнул головой.
Смерть - знак свыше. И все, что следует за ней - не решение смертного, но воля богов, которую не смеет нарушить никто из живущих на земле - ни простой торговец, ни Хранитель.
Мати не помнила, как добралась до своей повозки. В груди образовалась какая-то непонятная пустота, от которой несло холодом и безразличием. Глаза смотрели, не мигая, прямо перед собой, ничего не видя, губы шептали слова, но на каком-то неведомом разуму языке, руки, отданные самим себе, принялись наводить порядок, убирая плошку с водой, остатки костей, сваливая в кучу у полога одеяла, на которых спали волки, оставив клочья своей шерсти.
Она не заметила, как караван остановился, и вообще, как давно это случилось. Время... Оно почему-то больше не касалось ее, продолжая течь своим чередом в стороне.
А потом затрубили рога, созывая всех на обряд прощания. Когда она услышала их низкий протяжный звук, у нее что-то екнуло в груди.
"Значит, все..." - до этого мгновения Мати еще сомневалась в том, что все происходит на самом деле. Ей так хотелось верить, что это какая-то ошибка. Но теперь... Теперь надеяться больше было не на что.
"Конец..." - она пододвинулась к краю повозки, возле самого борта запустила руку под одеяла, вытаскивая завернутый в кусок белоснежной, как снега пустыни, ткани прощальный факел, осторожно развернула его, взглянула, словно видя в первый раз в своей жизни, пробежала пальцами по голове.
"Давно его не зажигали... Вон какой гладкий и ровный..." - действительно, в последнее время караван обходили стороной вестники смерти.
"Но ведь...
– начав вспоминать, девушка нахмурилась, в ее глазах отразилась тень удивления.
– А как же Рамир? И ее муж?
– и только потом она поняла: - Для рабов нет обряда. У них нет судьбы, нет пути. Может, и смерти тоже нет...
– почему-то подумалось ей.
– Они умирают затем, чтобы потом, переродившись, прийти на землю вновь, если были хорошими людьми - в образе свободных, если нет - снова рабом. Как снежные волки. Только священные звери помнят свое прошлое, а они - нет... Может, так и лучше - начинать жизнь с чистого белоснежного снега, на который не ступала ничья нога...
– на какой-то миг она даже позавидовала рабам.
– Счастливые! Я бы тоже хотела остаться... Впрочем...
– она грустно улыбнулась сама себе.
– Пока я не прошла испытание, я такая же неполноправная, как и рабы. И если я умру сейчас, то не усну вечным сном, а вернусь в мир малышом... Только...
– она поморщилась.
– Тогда я потеряю Гора! А без него я не буду счастлива! Не смогу!
– она была в этом уверена.
– Никогда!"
Подержав факел в руках еще несколько мгновений, она вновь завернула его в тряпицу и убрала, подумав с долей сожаления:
"Ну вот... Я достаточно взрослая, чтобы все понимать, чувствовать. Хотеть проститься с знакомым по-человечески... Но слишком мала, чтобы сделать это... Хотя мне и осталось до испытания всего несколько недель..."
Она ничего не могла с этим поделать. Закон есть закон. И по закону ей не разрешалось зажечь этот факел.
– Это право дается в испытании...
– сорвалось с ее губ.