Дорога в Сообитание
Шрифт:
Мы едем молча, Харт с Ортаном впереди - походе, что это и есть разгадка: им от Ортана что-то нужно. Я не хочу об этом думать. Я не могу ни о чем думать. Я думаю лишь об одном...
Спустились с безлесного склона в лощину. Стремительный, говорливый ручей, шершавые камни, округлые будто старая кость, зеленая лента кустов вдоль воды. Последние часы в Обитаемом Мире.
Джер прав: легко уходить, когда есть куда возвращаться. Мы безумцы, если уходим. От своих корней. От развалин родного дома. От могил наших предков. От непохороненных трупов друзей. От традиций. От
Горя раздвинулись и уползли назад. Робкие, затухающие отроги. Словно картинка из древней книги с чередой неподвижных волн.
Ортан с Хартом остановились и ждут. Ортан спешился. Они с Фоилом просто стоят рядом, и это значит, что дальше идти пешком.
Мой Балир! Боевой товарищ, последняя памятка Обсерваты... Я беру его морду в руки, прижимаюсь щекой к щеке. Все!
Леди Элура отдала повод одному из спутников Харта, отвязала заплечный мешок и просунула руки в лямки. А самострел висел у нее на груди...
– Возвращайтесь!
– сказал локаям Ортан.
– Я приду весною, если смогу.
– Пусть солнце вам светит!
– сказал Харт.
– Будьте живы!
И теперь мы одни, только мы, Норт держит за руку Илейну, а она глядит на меня. И Ортан тоже глядит на меня, и в его глазах спокойная твердая нежность.
– Видишь те серые камни? Это граница. Я пойду впереди. Будь внимательна, леди Элура!
– Онои!
– крикнул беззвучный голос.
– Онои! Нет!
Она не вздрогнула, не обернулась. Фоил смотрит прямо в глаза, страх и ярость в его глазах, сейчас он бросится на меня, но Ортан мягким и властным жестом полуобнял его за шею, они повернулись и пошли.
Рядом. К серым камням. К тому, что может случиться.
– Норт, - сказала Элура.
– Догоните меня, когда я буду у тех камней.
– А, может, наоборот?
– С тобой Илейна, - сухо сказала она и подняла самострел.
Проклятая бесслезная боль! Рвет грудь и тупо царапает горло, но леди Элура спокойно идет по траве, и взгляд ее равнодушен и зорок. Если это случится, я покончу с собой...
Мы не раз входили в Хаос и не раз покидали его, но еще никогда так не чувствовали Границу. Никогда она не врывалась в меня дрожью радость и тревоги и таким удушающим ощущением полноты и огромности бытия.
Они замерли у серых камней, и Общее приняло их в себя.
Знакомое чувство ясности и свободы, спокойной мудрости и беспечной радости бытия. Прекрасный и легкий мир единственных решений, где все разумно и правильно, и ничего не болит. Привычным усилием он поднялся ко Второму Пределу - туда, где приходят ответы. Туда, где он будет прочитан весь. Туда, где решится его судьба.
Знакомое дружеское тепло, они были рядом, они окружали его, и он потянулся к ним в радостном нетерпении - и вдруг пустота. Стена. Пронзительный холод. Решительно, хоть беззлобно, его отшвырнули назад - в неуверенность, в незнание, в боль. И это так страшно, что лучше смерть. Так холодно - хоть бросайся в огонь. Так больно, что он упал на колени и в муке закрыл руками лицо.
Фоил положил мне голову на плечо, нежно и грустно выдохнул в самое ухо. Я спросил:
Ты
Да, Онои, ответил он виновато.
Скажи, что я благодарен Общему. Скажи: я верил в его доброту.
Оно знает. Оно говорит: уходи.
Уходи.
Нет! крикнул Фоил. Нет! Нет! яростно вскинув голову, беззвучно кричал он, и Ортан сумел отнять от лица ладони. Темный, холодный, просвеченный солнцем мир плоско лежал перед ним, напоминая и угрожая.
Ты умрешь, если останешься с нами, грустно подумал он и поднялся на ноги.
Я не уйду! крикнул Фоил. Ты мой _т_э_м_и_! Оно больше не говорит, чтобы я ушел!
Пойдем, сказал Ортан, надо идти.
Он обернулся: где остальные?
– и увидел Элуру. Бледная и строгая стояла она, нацелив на Ортана самострел. Взгляды их встретились: боль, надежда, безмерное облегчение; губы ее задрожали, она забросила самострел за плечо, отвернулась и замахала рукой, подзывая Илейну и Норта.
Вот теперь, когда все отрезано наконец, и тяжесть свалилась с души, я вдруг увидела мир. Харт говорил "равнина", но в этом не было смысла - я никогда не видела равнин. И то, что я знала из старых книг, тоже не значило ничего: равнина - это плоское место.
Плоское место - но огромное, без границ. Коричневая земля, поросшая серой травой, а впереди только небо. Впереди, направо, налево - и лишь за спиной зеленеет округлая гряда уползающих гор. Все плоско, все одинаково, все залито светом.
Никогда еще я не была такой беззащитной.
– Жарковато!
– сказал Норт. Никто ему не ответил, да он и не ждал ответа.
– Ортан!
– сказал он.
– Ты бы послал черныша на разведку. Пусть оглядится.
Ортан даже не повернул головы, но Фоил вдруг фыркнул - как засмеялся, сорвался с места и полетел. Легко, как перышко, беззвучно, как тень. Черная тень, черная точка, ничего...
– Слушай!
– сказал Норт, - ты хоть скажи, что к чему. Тут ведь не спрячешься... прямо, как голый.
– Сэр Норт, - начал Ортан.
– А, к Мраку Сэров!
– Нам пока ничего не грозит, - вяло ответил Джер.
– Мы у самого края Границы. Если мы проживем эту ночь, завтра будет опасно.
– Только завтра?
– Еще два или три дня. Я не знаю. Еще никто из людей не проходил Границу... если их не вели гвары.
– А я думал... когда я был мальцом, - сказал Норт, - у нас в Тилле жил один старикан-норденец. Так он говорил, будто в Трехлунье их парни с девками уходили за горы. Будто у них это было вроде свадьбы.
– Да, - сказал Ортан.
– Мои родители тоже спускались с гор. Поэтому я и выжил.
– А гвары это кто - ильфы?
– Да. Так они себя называют. На истинном языке гвары значит "живущие".
– А остальные все что, дохлые?
– Норт, - сказала Элура.
– Ты поглядывай по сторонам, а то сам дохлый будешь!
Норт засмеялся весело и беззаботно, и она почувствовала у себя на губах улыбку. Неужели я еще могу улыбаться?
– Фоил возвращается, - сказала Илейна.
– Он нашел воду, - ответил Ортан.
– Мы там заночуем.