Дорога в Сообитание
Шрифт:
– За это время мы должны добраться до моря.
– Там мы будем в безопасности?
– Нет, - ответил он неохотно и налег на шест, возвращая плот на струю.
– Нет, - сказал он.
– Мы выйдем далеко от того места, куда должны были выйти. Это все равно, - сказал он.
– Теперь мы не сможем воспользоваться Переправой.
– Ну и что теперь?
– Нам придется отдаться на милость лорнов. Я этого не хотел. Лорны не любят людей.
– Лорны?
– спросил Норт.
– Водяные? Неужто взаправду? Ну, дела!
–
– Так ты ж у нас Штурман, ученый муж, а это все сказочки для дураков. Водяные, лешие, ильфы... кто там еще, а, Ортан?
– Подземные и ночные, - спокойно ответил Ортан.
– Но это не здесь, а за Великой Рекой.
– Ну и что лорны?
– Они сопричастны Сообитанию, но не входят в него. У них свои законы. Они пользуются орудиями и строят дома - на дне.
– Значит, им это можно? Почему?
– Они не меняют, - ответил Ортан.
– Они живут в море и почти не выходят на сушу. А если выходят, не покидают своих заповедных мест: брачных угодий и выводковых лагун.
– А откуда они знают людей?
– Люди напали на них когда-то, - угрюмо ответил он.
– Давно, еще во времена Начала. Лорны похожи на нас. Когда люди убили лорна, они убили этих людей. Тогда люди с летающих неживых разрушили их город. Они не забыли, - сказал он хмуро.
– Они могут убить нас раньше, чем я запою.
Мы плыли весь день, и смерть миновала нас. Порою на нас нападали могучие гарфы, но стоило только Элуре поднять самострел, они, оскорбленно крича, взмывали обратно, потому что бесцельная смерть не нужна никому.
Нам часто грозили, но никто не напал всерьез. Я знал почему: вот-вот закончится день, и начнутся сражения Третьей Ночи. Сообитание терпеливо. Оно не тратит зря драгоценные жизни - жизни лучших, еще не оставивших новую жизнь. Когда минует пора Второго Запрета, найдется немало проигравших в брачной игре, чьи жизни не так уж важны для вида. И им предстоит уничтожить нас.
Мы плыли до вечера, до Перемирия Сумерек, а потом с трудом причалили у длинной косе. Мы с Нортом занялись рыбной ловлей: я песней подманивал рыб, а он колол из мечом. Как хорошо, что рыба не знает Трехлуния, ее пора - Междулуние ранней весны.
Костер уже разожгли, когда я почуял Зов. Как будто огонь пробежал по телу, и мышцы налились тяжелой силой, и я вскочил, готовый бежать и драться, но тихий смех... я улыбнулся Элуре, сел рядом с ней и стал глядеть на огонь.
У нас, в Обитаемом Мире, считали Трехлуние самой недоброй порой. Когда на небе все три луны, и ночи полны их ярким обманным светом, исчерканы и запутаны их тройными тенями, сиди лучше дома и не выходи за порог - иначе тебя не минует беда.
А здесь, на равнине, Трехлунье прекрасно. Цветная, сияющая, веселая ночь лежит над веселой разноцветной землей, и гладкие воды реки перекрещены радостными лучами. Какое-то беспокойство, тревога - но радость. Тревога - и радость. Нет! радостная тревога!
Уснула только Илейна -
– Фоил, - тихо сказала Элура.
– Где он сейчас? Что с ним?
– А куда он ушел?
– спросил Норт.
– Вы все меж собой. Хоть бы что сказали!
– Я думала, ты догадался, - сказала Элура.
– В Трехлуние рунги-самцы всегда дерутся.
– Рунги? Тьфу-ты!
– сказал он, - я и забыл! Так он же совсем телок.
– Он взрослый, - тихо сказал Ортан.
– Он должен драться.
– А не сказать, чтоб у вас тут тихое место! И дерутся, и охотятся... Ортан, - сказал он, - ты мне вот что объясни: что я такого наделал? Почему тебе можно убивать, а мне нет?
– Нельзя оружием, - тихо ответил Ортан.
– Мечом слабый убьет сильного, глупый - умного. Сообитанию так не нужно. Нужно, чтобы выжил сильный или умный. Для того и хищники, чтоб живые не вырождались.
– Ага! Нечестно, по-вашему! А это честно: всей стаей на одного?
– Да, - твердо ответил Ортан.
– Если ты сильный - ты заставишь их отступить. Если быстрей - убежишь. Если умный - спрячешься там, где тебя не достанут. А если не сможешь - значит, ты слабый, тебе незачем жить.
– Ну и подлый же у вас закон!
– Наши законы были не лучше, - сказала Элура.
– Знаешь, Норт, в этом есть хоть какой-то резон. Наши войны съедали как раз лучших. Сильные, смелые, умные - они умирали, а какой-нибудь хилый трус мог пережить их всех.
– Ну и что? Наплевать на все наше и самим быть как... как звери?
– Нет, - тихо сказала Элура.
– Мы не сумеем.
А наутро они ушли от реки. Никому до них больше не было дела. День затих в терпеливом и радостном ожидании, даже ветер заснул, даже птицы не пели, и не брызгала из-под ног травяная мелочь.
Они рано устроились на ночлег - в первом же пригодном для этого месте, что-то наспех поели и заснули, как по приказу. А потом проснулись тоже как по приказу.
Ночь Трехлуния встала во всей красе: чуть надкушенный диск серебристой Мун, золотистая четвертушка Фебы и невинный розовый серпик Офены осветили небо трехцветным огнем, перепутали и смешали трехцветные тени, растворили тревогу в сияющей тишине.
Руки встретились, пальцы сплелись, жар растекся по телу, и они, вдвоем, побежали прочь от костра.
Они мчались, летели, плыли, и безумная ночь летела вокруг; сладкий лепет любви, жаркий трепет желания, воздух, словно огонь, он обжигает грудь, он обнимает тело тяжелой истомой.
Пламя, трехцветное пламя, сладкая боль желания - и она вдруг поняла, что срывает с себя одежду. Руки, губы, холод травы, тепло его тела; она вскрикнула и засмеялась, освободившись от обидного своего, постылого девства.