Дорога в Средьземелье
Шрифт:
Он пришел к заключению, что это слово означает «ловчий» или «охотник» и происходит от индоевропейского корня, который сохранился в английском языке только в составе устаревшего выражения good neat's leather [87] . Но для нас интереснее всего посмотреть, как прослеживает Толкин нисхождение Ноденса — сначала он из бога превращается в ирландского героя по имени Нуаду Аргатлам — «серебряные руки», а затем в валлийского героя по имени Алуд Лау Эристит, что тоже означает «серебрянорукий». В конце концов он становится шекспировским героем — королем Лиром [88] . Толкин отмечает, между прочим, что даже имя Корделия происходит от имени некой полубогини по имени Крейддилад, упоминаемой в одной из версий истории о «Вечной Битве» [89] , истории, которая, впрочем, интересовала Толкина и по другому поводу. Шекспир, разумеется, не мог ничего знать о Ноденсе или о Беовульфе, хотя в сюжете «Беовульфа» некоторые умудряются отыскать первое туманное предвестие истории о Гамлете, принце Датском [90] . Это вовсе не означает, что древние истории не могли некоторым образом воспользоваться Шекспиром как чем–то вроде рупора и действовать через его посредство, хотя бы даже претерпев множество изменений. Возможно, Толкин сделал такой вывод: как и в случае с названиями Эйкман–стрит и Кузницей Виланда, даже образ короля Лира может содержать в себе свидетельство о некой английской — или британской — преемственности.
87
Neats— устаревшее «скот», а все выражение означает «хорошая кожа».
88
Король Лир — не только персонаж шекспировской трагедии. Герой по имени Лир упоминается еще в древнейших валлийских хрониках. Не исключено, что в древности верили в морского бога с таким именем. История Лира такова: злая мачеха превратила его детей в лебедей, и они девятьсот лет провели в птичьем образе. Заклятье спало с них, когда до берегов Ирландии достигло христианское благовестие и дети–лебеди приняли крещение. Гальфрид Монмутский, в его фантастической истории Британии, упоминает о Лире, но пересказывает не эту легенду, а, по–видимому, какую–то популярную сказку, не обязательно британскую. Шекспир взял для своей трагедии именно сюжет Гальфрида Монмутского, с той существенной разницей, например, что у Гальфрида Корделия благополучно становится королевой. Кроме Шекспира, история, изложенная Гальфридом Монмутским, пересказывается еще в нескольких источниках, например у Спенсера и в одной дошекспировской народной пьесе.
89
Крейддилад — в доартуровском собрании валлийских легенд, «Мабиногионе», дочь божества по имени Луд. Ее полюбил бессмертный Гвин, сын Нудда, или Нуаду Серебрянорукого. Гвин обречен был до конца мира ежегодно, в первый день мая, сражаться за руку своей возлюбленной. Однако эти легенды — позднего происхождения. В древности боги Луд и Нудд представляли собой одно и то же лицо. Между прочим, некоторые считают, что от имени Луд произошло название Лондон, через Каэр Луд — Каэр Лундейн (Крепость Луда) — Лондон). Римское название Лондона — Лондиниум — имеет именно британское происхождение,
90
Согласно гипотезе Кемпа Мэйлоуна, автора «Литературной истории Гамлета» (вышел только один том этого труда, в 1931 г.), имя Гамлет происходит от имени персонажа по имени Онела, упоминаемого в «Беовульфе» (строка 2935). На древнескандинавском наречии это имя должно
То же самое можно сказать и о Старом Короле Коле [91] . Толкин не воспел его в эпических стихах. Сегодня нам понятно, почему однажды в «Чудовищах и критиках» (76) он обмолвился, что Мильтону, дескать, незачем было бы, пожелай он того, «пересказывать благородным стихом историю о Джеке и горошинке — он мог бы замахнуться на кое–что и похуже». Иными словами, он мог бы, например, взяться за переработку какой–нибудь древней поэмы о чудовищах вроде утерянного «Избавления Теодориха» [92] … Но если бы Толкин все же взялся за разработку этого образа, он, конечно, не забыл бы о том, что у «старого веселого и доброго дедушки Коля» много общего с королем Артуром и королем Лиром — у них похожее происхождение, и вульгаризации они с течением времени подверглись одинаковой [93] . Этот интерес к процессу вырождения легенд, возможно, объясняет, почему Толкин попробовал свое перо не на одном, а на целых двух стихотворениях о Человечке с Луны (первое — «Человечек с Луны поторопился» — было впервые напечатано в 1923 году, а тридцать девять лет спустя вошло в книгу «Приключения Тома Бомбадила» [94] ); второе — «Кошка и скрипка, или Скандальная тайна детского стишка раскрыта» — тоже было впервые опубликовано в 1923 году, но известно гораздо лучше, потому что Толкин вложил его в уста Фродо (77) [95] ). Серьезными эти стишки не назовешь, однако они делают свое дело, а именно — с одной стороны, поддерживают канву сюжета, с другой — дают хоть какое–то рациональное «объяснение» двум образчикам абсолютно бессмысленных «чепуховин», которые мы называем сегодня английскими детскими стишками. В одном из них корова прыгает через луну [96] . Какая чушь! Но если предположить, что луна — это просто разновидность транспортного средства и что она припаркована на деревенской лужайке в ожидании хозяина, который зашел в корчму пропустить стаканчик пива, — что ж, почему бы корове через нее и не прыгнуть? А каким образом удалось Лунному Человечку «обжечься холодной картошкой?» На первый взгляд это нонсенс, но что, если в этом стишке зашифровано воспоминание о какой–то другой, более древней истории о том, как некто разочаровался в земных благах? Допустим, что праздная детвора, бездумно повторяя «чепуховины» и с веками все больше перевирая их, смогла таким образом продлить жизнь каким–то некогда полноценным древним историям. Тогда на место отдаленных первообразов тех стишат, которые декламируют сегодня дети, очень легко подставить стихи, подобные толкиновским. Такие стихи, восстановленные, подобно атрибутам Ноденса, из небытия, можно было бы назвать «реконструктивными». Они содержат также, по крайней мере в ранних версиях, намеки на некоторую мифологическую значимость. Например, Лунный Человечек рискует опоздать и не подняться вовремя на небо на своей колеснице. Смертные в панике, белые кони грызут серебряные удила, а солнце уже поднимается над горизонтом и вот–вот застанет лунного гостя с поличным. Эта история чем–то напоминает греческий миф о Фаэтоне, который подъехал на солнечной колеснице слишком близко к земле и опалил ее. Но есть и еще одна причина, почему Толкин облюбовал именно Лунного Человечка, а не Старого Дедушку Коля или Малютку Бо–Пип [97] : без сомнения, Толкину было хорошо известно среднеанглийское стихотворение о Лунном Человечке, написанное как раз в ту эпоху и в тех местах, которые особенно интересовали Толкина.
91
Король Коль — легендарная фигура вроде царя Гороха русских сказок. Легенда повествует, что Король Коль царствовал во времена римского владычества над Британией в дни императора Диоклетиана, когда Британией правил некто Асклепиодот. Король Коль победил его и стал королем вместо него. Рим послал к нему на переговоры сенатора Констанция Хлора, и Коль согласился платить дань Риму, но не более того. Вскоре Коль умер, Констанций женился на его дочери Елене, и у них родился сын Константин, которому суждено было стать Константином Великим, первым христианским императором. Таким образом, легенда делает св. Елену, мать Константина, уроженкой Британии. Однако исторических подтверждений этой истории нет. По всей видимости, Коль — такая же вымышленная фигура, как и Асклепиодот, а имя Коль произведено от названия Колчестер, которое, в свою очередь, происходит от реки Колн. Правда, существовал и исторический Коль, в пятом столетии, правда, не король, а просто видный магнат.
Своей популярностью Коль обязан прежде всего детскому стишку из «Матушки Гусыни»: «Старый дедушка Коль / Был веселый король…» и т. д.
76
Чик. С. 254.
92
Один из критиков «Беовульфа» посетовал, что неизвестный древнеанглийский автор совершенно–де напрасно выбрал для своей поэмы такую пустую и никчемную тему, как борьба с чудовищами. С его–то мастерством! Человек, так изощренно владеющий искусством стиха, должен был, по мнению критика, подыскать себе более достойный предмет. У Толкина эта сентенция вызывает всплеск сарказма. По его мнению, если бы, например, Мильтон потратил свой дар не на повествование о великих небесных мистериях, а «пересказал бы благородным стихом историю о Джеке и горошинке», то, возможно, недовольство критика было бы несколько более обоснованным. Но если бы Мильтон переработал какую–нибудь «древнюю поэму о чудовищах вроде утерянного «Избавления Теодориха» (по выражению Толкина — «кое–что похуже»), то критику, который с таким презрением относится к «чудовищам», это показалось бы, надо думать, просто криминалом! (ЧиК. С. 254).
93
Эти строки были уже написаны, когда я узнал, что один из Инклингов, преп. Адам Фокс, и вправду написал балладу о Старом Короле Коле ( Old King Coel), и Толкину эта баллада была известна (483) — Т. Ш.
94
Толкин составил эту книгу по просьбе своей престарелой тетушки Джейн Нив, которой хотелось иметь возможность подарить знакомым на Рождество какую–нибудь недорогую книжку с Томом Бомбадилом в качестве главной фигуры.«Приключения Тома Бомбадила» вышли в свет за несколько месяцев до ее смерти (в 1962 г.), и она успела порадоваться исполнению своего желания.
77
Властелин Колец. Кн. I. Гл. 9 «У «Пляшущего Пони».
95
«…Песенка была про корчму — потому, наверное, она и пришла Фродо на ум. Приводим ее целиком, так как в наше время из нее поют один–два куплета, не больше — остальное позабылось.
Под горой стоит корчма У слиянья речек — Раз свалился с чердака Выпить доброго пивка Лунный Человечек. Был там подгулявший кот С пятиструнной скрипкой — Он по ней что было сил Вжик–вжик–вжик смычком пилил С пьяною улыбкой. Там еще гулял щенок — Не было с ним сладу: Он по–щеньи лопотал И от пуза хохотал — Просто до упаду! И корова там была — Сунься к недотроге! Но под музыку кота, Позабыв свои лета, Проплясала ноги! Так надраена была В кухне вся посуда, Что, куда ни положи Ложки, вилки и ножи — Блещут, просто чудо! Тут такое началось! Все перемешалось — И корова от щенка Получила два пинка, И коту досталось! Человечек окосел Да и лег под лавку — Но во сне он не молчал И без удержу кричал, Чтоб несли добавку! Стали тут его будить, Хоть и неприятно, — Уж недолго до утра, Значит, самая пора На луну обратно! Кот на скрипке заиграл, Голося ужасно. Тут бы и покойник встал, — Ну а этот спал да спал. Видно, все напрасно! На гору его снесли — Было ж «аху–оху»! Хором крикнули: «А ну!» — Зашвырнули на луну Луновыпивоху! Кот опять схватил смычок, Снова запиликал — И корова, хоть строга, Встала прямо на рога, А щенок хихикал! «Дзынь!» — и струны порвались; Ахнула компания! А корова (чудеса!) Ускакала в небеса — Что же, до свидания! Закатилася луна, Брезжит свет во мраке: Ну, дела! Пора вставать, А они идут в кровать — Экие гуляки!» (78)96
В русском переводе Г. Кружкова:
Гей, кошка и скрипка, Пляши, да не шибко. Щенок на заборе заржал. Корова подпрыгнула Выше луны, И чайник с тарелкой сбежал (79).97
«Старый дедушка Коль» из сборника «Матушка Гусыня» в пер. С. Маршака:
Старый дедушка Коль Был веселый король. Громко крикнул он свите своей: — Эй, налейте нам кубки, Да набейте нам трубки, Да зовите моих скрипачей, трубачей, Да зовите моих скрипачей!., и т. д. (80)Малютка Бо–Пип — героиня детского стишка из того же сборника «Матушка Гусыня». Начало стишка в пер. О. Седаковой звучит так :
Ах, дело не шутка, ведь наша малютка Бо–Пип потеряла овечек. Пускай попасутся — и сами вернутся, И хвостики с ними, конечно. (81)Этот лирический отрывок содержится в так называемом «Манускрипте Харли» и помечен номером 2253. Сегодня этот отрывок известен, как правило, под названием «Человек с Луны» [98] . Возможно, это лучшее из дошедших до нас средневековых английских стихотворений, зато одно из самых трудных, вызвавшее к жизни множество научных статей и ученых интерпретаций. Но по крайней мере три наблюдения не вызывают возражений ни у кого, и все три придавали этому стихотворению в глазах Толкина особый смысл. Во–первых, здесь очень причудливый сюжет. Некий английский крестьянин задается вопросом: почему бы Человеку с Луны не спуститься на землю и не поменять место жительства? Затем, у автора острый, наметанный глаз, он хорошо знаком с английским ландшафтом и, в частности, подозревает, что догадался, почему Лунный Человек так тяжел на подъем: его, наверное, поймали на краже колючек, которыми он надеялся укрепить лунные изгороди (в древности лунные пятна представляли в виде человека с лампой, собакой и связкой колючек. Это отражено у Шекспира в «Сне в летнюю ночь». В пьесе, разыгранной простолюдинами, персонаж по имени Лунный Свет представлен так:
98
Издано (в сопровождении перевода) в Medieval English Lyrics, ed. R. Т. Davies (London: Faber and Faber, 1963), p. 71–73. — Т. Ш.
Наконец, несмотря на густо диалектный язык и глубоко деревенскую тематику, все в рассуждениях крестьянина дышит уверенностью: «Не беда, что сторож застал тебя за собиранием колючек, — обращается он к Лунному Человеку, — мы с этим разберемся, мы поставим сторожа на место. Мы сядем с ним за стол и на правах старых друзей как следует угостимся, а нашу милую госпожу посадим рядом с ним. Когда же он упьется и станет как утонувшая мышь, мы пойдем к байлифу и найдем тебе оправдание». Получается, этого было в те времена достаточно, чтобы обвинение провалилось. В высшей степени здраво! Это представляет жизнь темных угнетенных крестьян средневековой Британии в несколько неожиданном свете. Очевидно, они все же были не до такой степени темны и угнетены, как считается обычно! Их добродушная находчивость, по–видимому, помогла Толкину при создании хоббитов. Более того, это стихотворение заставляет крепко задуматься: какой же была неофициальная составляющая раннебританской литературной культуры? Существовали ли еще какие–нибудь стихи о Лунном Человеке? Свидетельствуют ли они о существовании жанра, предполагавшего изощренную игру с народными поверьями? Вполне возможно!Стихотворения Толкина, написанные в 1923 году, были попытками как бы воскресить эти стихи или сочинить их заново, заполнить пробелы между современными «чепуховинами» и средневековой лирикой тем, что могло существовать и — если действительно существовало — что несет ответственность за сохранившиеся до позднейших времен обрывки и получившуюся в итоге «сборную солянку», вполне в духе истории с готским языком и «i–мутацией».
82
Пер. О. Щепкиной–Куперник.
Легко заметить, что Толкина с необыкновенной силой притягивали белые пятна на литературной и исторической картах — кстати, куда более обширные, чем осознает большинство людей, особенно в том, что касается эпохи после 419 года по P. X., когда римляне отозвали свои легионы из Британии [99] , или после смерти Гаральда при Гастингсе в 1066 году [100] . Постримская эпоха произвела на свет «Короля Артура», в цикл сказаний о котором легенды и о короле Лире, и о короле Коле, как и все остальное, влились как притоки в полноводную реку, одни раньше, другие позже. Толкин хорошо знал эту традицию и воспользовался ею в повести «Фермер Джайлс из Хэма» (опубликованной в 1949 году, но написанной много раньше); в начальных абзацах этой повести шутливо обыгрываются первые строки «Сэра Гавэйна». Однако Толкин знал также, что, независимо от того, что думал по этому поводу автор «Сэра Гавэйна», артурианская традиция была изначально не английской. Более того, пафос сказаний об Артуре заключался в победе над Англией, а закрепление этой традиции в английских стихах было только последним следствием искоренения национальной культуры после битвы при Гастингсе, приведшего также к обессмысливанию английских названий типа Фаулер и к почти полному исчезновению всей древнеанглийской «героической» литературы, кроме «Беовульфа». Что же случилось с Англией и англичанами в эти «норманнские столетия», когда «язык» и «литература» оказались разлучены впервые и надолго?
99
В 406 г. по P. X. потрясшее всю Европу нашествие варваров (аланы, вандалы)
100
См. прим. [40] к гл. 4.
В течение некоторого времени Толкин специально занимался этим вопросом. О раннесредневековом английском языке известно немногое. Мало осталось принадлежащих этому периоду текстов, которые еще не были бы к нашему времени удовлетворительно изданы. К этому периоду принадлежит, как считается, и такой важный текст, как Ancrene Wisse(«Руководство для отшельниц»). Этот текст существует в нескольких списках, происходящих из разных мест и отличающихся по времени написания; это одно из немногих английских произведений, которое было переведено нафранцузский, а не с французского. С этим текстом было связано еще несколько, тоже на «женскую» тему: «Трактат о святой девственности» (Hali Meidhad),жития некоторых святых — Seinte Jultene, Seinte Marherete, Seinte Katherineи маленькая аллегория под названием Sawles Warde [101] Их объединяет диалект, на котором они были написаны, и характерная усложненность фраз; при этом тема, которой они были посвящены, не сулила этим текстам особо бурного успеха в лагере «литературоведения». Что же можно о них сказать?
101
Sawles Warde(древнеангл.) — Хранитель души, то есть Ангел–хранитель.
Толкин начал с рецензии на издание Hali Meidhad (83) .Далее последовала статья «Некоторые замечания по лексикографии среднеанглийского языка» (в Review of English Studies,1925 г.). Большинство из этих замечаний извлечены из Aпсrепе Wisse,и некоторые из них, между прочим, довольно интересны, как, например, ремарка о том, что фраза medi wid wicchenозначает не «пугаться с ведьмами, иметь дело с ведьмами» (84) , как можно было бы подумать, но «подкупать ведьм, платить им за услуги» — по–видимому, такая практика была хорошо известна автору «Руководства для отшельниц». В статье «Лошади дьявола», напечатанной в том же году и в том же журнале, Толкин тратит невероятные усилия на истолкование одного–единственного слова из Hali Meidhad — eaueres.Он доказывал, что это слово означает не «кабаны», как полагал ОСА, а «тяжеловозы». Филологически это представляло интерес постольку, поскольку указывало на германский корень *abra–z — «работа», родственный латинскому opus.Но это исследование проливало свет еще и на определенные мифологические представления прошлого. Получалось, что в Средние века бытовал, наряду с традиционным, и несколько иной образ нечистого. Дьявол из Hali Meidhadправит не огнедышащими жеребцами, а «грузными, старыми клячами», — как это уничижительно, как по–деревенски!
83
Hali Meidhad — древнеанглийский трактат, изданный Ф. Дж. Фурниваллом в 1923 г. Рецензия в Times Liferaty Supplement(26.04.1923) не была подписана, но авторство Толкина является доказанным фактом. — Пер.
84
Англ. meddle with witches. — Пер.
Все эти соображения очень интересны. Однако кое–кому они наверняка покажутся чересчур периферийными. Прорыв произошел в статье, которую Толкин написал в 1929 году для сборника Essays and studies — Ancrene Wisseи Hali Meidhad.Это самая совершенная, хотя и не самая известная из его академических работ. Ее совершенство в том, что она написана в классическом филологическом стиле, то есть вникает в самые, казалось бы, ускользающие тонкости исследуемого текста. Например, в древнеанглийском языке строго соблюдалась разница между глаголами типа h'e h'iered, hie h'ierad(«он слышит, они слышат») и h'e l'ocad, hie l'ociad(«он смотрит, они смотрят»). Окончание — 'ad' — ад может относиться к единственному или множественному числу в зависимости от того, к какому глаголу присоединяется. Это различие, вполне отчетливое, однако трудно усваиваемое новичками, после битвы при Гастингсе быстро стерлось. Однако до нас дошли две рукописи (одна из них содержит текст Ancrene Wisse,другая — один из пяти текстов той же группы), в которых это различие сочетается с еще одним — внутри класса глаголов типа l'ocian:в этих двух рукописях различаются, например, между собой формы типа ha Tholied(«они терпят», древнеанглийское h'ie Tholiad)и ha fondid(«они осведомляются», древнеанглийское h'ie fondiad).Это различие имело под собой здоровую фонологическую основу и появилось вовсе не в результате случайности или каприза. Кроме того, эти две рукописи не могли быть написаны одним и тем же человеком, поскольку почерка разные. Напрашивается вывод: эти рукописи свидетельствуют о существовании целой «школы» письма. К этой школе принадлежат и другие тексты, написанные на том же диалекте, хотя и не самими авторами, а переписчиками. Главное в том, что этот диалект английского происходит непосредственно из древнеанглийского. В нем, конечно, встречаются заимствования из древнескандинавского и французского, но смешение и путаница, которые были результатом вторжения этих языков на территорию Англии в результате Нормандского завоевания [102] , явно его не затронули. Говоря словами Толкина, английский язык этой школы — «более древний, чем язык Дана Майкла, и при этом более богатый. Он подчиняется столь же строгим законам правописания, как и язык Орма (85) , но менее причудлив; это язык, который хранит следы прежней высокой языковой культуры. Непохоже, чтобы его успели оттеснить «в горы», в тайное убежище, где бы он постепенно деградировал, сражаясь за выживание, виновато подражая более удачливым собратьям или сострадательно обслуживая грубое простонародье, — скорее, это язык, который вообще никогда не опускался до примитивной грубости, язык, которому и в смутные времена удалось сохранить образ «языка–джентльмена», пусть деревенского. У этого персонажа есть свои традиции, его пальцы обнаруживают некоторое знакомство с пером, однако он не теряет тесной связи с доброй живой речью — с той почвой, которая в Англии его времен где–то еще сохранялась нетронутой» (86) . Короче, этот язык отверг «и завоевание, и завоевателя [103] ». По этой статье можно отчасти догадаться, что составляло ее подкладку, то есть чем больше всего интересовался в то время Толкин. В частности, каждая строчка здесь — гимн могуществу филологии: правильность и строгость наблюдений воскрешает общество, которое исчезло много веков назад, от которого не осталось никаких следов, кроме горстки диалектных форм, зафиксированных в нескольких старых рукописях. Эти наблюдения безупречны. Но они оставляют место для дальнейших размышлений, и благодаря им можно отважиться на новые догадки, отнюдь не беспочвенные, а, наоборот, основанные на самой добротной осведомленности. Например, мы получаем возможность оценить, насколько независимы были в XII столетии западные английские шайры [104] , какова была этническая принадлежность их обитателей, а также — какими были в те времена межэтнические отношения. Толкину нравились эти проанализированные им произведения еще и потому, что общий их настрой был определенно про–английским. Даже в дни, когда всякий, кто хоть что–либо из себя представлял, изъяснялся исключительно по–французски, за фасадом этой франкоговорящей Англии скрывалась другая — традиционная. Тексты, о которых идет речь, полностью гармонировали с духом уверенности и достоинства, каким дышит, например, стихотворение «Человек с Луны» (87) . Уже одно оно дает замечательный пример того, что Толкин называет «западной школой лирики, маленький мирок которой лежал между Уиррэмом и Уэем» (88) [105] . Что касается самого Ancrene Wisse, то у Толкина почти не оставалось сомнений в том, что упомянутая им почва, на которой могло вырасти это произведение, — не что иное, как Херфордшир. Дальнейшие исследования подтвердили эту догадку. Все, решительно все указывало на некий далекий западный шайр, огражденный от иноземцев и не тревожимый ими, сохраняющий верность старой английской традиции, которая во всех остальных местах была уже утрачена. Если бы только эта цивилизация не исчезла, если бы именно она легла в основу нашей, сегодняшней! Толкин, имевший родственников в Вустере и с ностальгией вспоминавший об этом крае, лежащем еще дальше на запад от Херфорда и бывшим некогда, как и Херфорд, оплотом древнеанглийской традиции, ощущал это «могло–быть–да–нету [106] как личную трагедию. В конце статьи (89) , указывая на встречающиеся в исследуемых текстах единичные исключения из открытого им общего правила, Толкин о многом проговаривается, замечая: «Лично я не сомневаюсь, что, если бы мы могли вызвать древних переписчиков, которых мы именуем в данном издании А и Б, и молча указать им на формы, о которых идет речь, они поблагодарили бы нас, взяли перо и тут же заменили бы ошибочные варианты на варианты с — ин-так же уверенно, как сегодня кто–нибудь исправил бы допущенную им незначительную описку или опечатку
102
Нормандское завоевание — захват власти в Англии нормандским герцогом Вильгельмом (1066). Нормандцы говорили по–французски, французский стал официальным придворным языком и оказал в результате фатальное влияние на английский язык, существенно его изменив.
85
Дан Майкл и Орм — авторы, писавшие на среднеанглийском языке. Их творения характеризует относительная внутренная непротиворечивость. — Т. Ш.
86
AW. P. 108
103
См. выше, прим. [35].
104
Шайр (Shire) — в раннесредневековой Англии административная единица, графство. См. ниже, прим. [40].
87
См. ранее. — Пер.
88
AW. р. 116
105
Уиррэм и Уэй — реки, протекающие через Херфордшир.
106
Цитата из разговора гнома Гимли и эльфа Леголаса, комментирующих упадок и запустение столицы Гондора Минас Тирита: «— Обычная история у людей! Все–то они ждут урожая, сеют пшеницу — и вдруг грянут весенние заморозки, или летний град побьет поля, и где он, урожай, где они, обещания?
— Однако редко бывает, чтобы пропал весь посев, — возразил Леголас. — Иной раз переждет зерно непогоду, схоронившись в пыли и перегное — а потом возьмется и прорастет, когда уже и не ждет никто…
— И все же в конце концов останется только руками развести. Всем их делам и замыслам одно название: мог–ло–быть–да–нету…»
89
AW. р. 122
Таким образом, призраки оказались бы не просто учеными и джентльменами, но прежде всего настоящими англичанами. Толкин чувствовал бы себя в их компании своим. Однако эта уверенность вполне могла быть обманчивой. Героические песни, из которых вырос «Беовульф», могли бы, попадись они нам в руки, показаться нам не особенно примечательными, а доведись нам лицом к лицу встретиться с писцами, которые переписывали Ancrene Wisse, —те могли бы оказаться людьми довольно сложными в обращении… Ближе к концу статьи Толкин утверждает: если его аргументы признают убедительными, можно будет считать доказанным, что английский язык на западе Англии был в XII столетии одновременно «более живым, более традиционным и более упорядоченным по своей письменной форме, нежели где–либо еще». Отчасти он выдает желаемое за действительное, перегибает палку — все–таки на традиционную литературу смотрели обычно как «на что–то мертвое», а потому Толкину было особенно приятно мысленно переноситься во времена, когда традиционное почиталось выше новомодного. Тем не менее его догадки трудно уличить в несостоятельности. Его чувства основывались на доводах разума, а выдвинутая им теория в целом, как и положено теориям, объединяла много тысяч разрозненных фактов, нуждавшихся в объяснении. Забегая вперед, можно заметить, что филологический образ древнего Херфордшира оказал сильное влияние на созданный Толкином позже образ страны хоббитов — Заселья (Shire,Шайра) [107] , тоже отрезанного от остального мира, сохраняющего смутную память о древних империях, но по–настоящему плодотворно занятого только самим собой и ставящего себе целью сохранение идеализированного, «английского» образа жизни. Однако Заселье — выдумка, а результаты филологических изысканий вполне реальны.
107
У Толкина Shire. Корень shire («-шир») входит во многие английские топонимы, обозначающие крупные административные единицы. В древности этот корень существовал отдельно — так назывались районы, управляемые королевским наместником. В свою очередь, шайры делились на более мелкие единицы. В «Руководстве для переводчиков» Толкин предлагает переводить этот топоним по смыслу, чтобы не потерялся присущий ему в английском языке смысловой оттенок привычности, домашности.
Примерно с этого времени при чтении работ Толкина у стороннего наблюдателя могут возникнуть вопросы: насколько четко отличал он одно от другого и в какой степени его будущий успех коренился в нежелании признавать различие между выдумкой и действительностью?
Так, например, в статье Толкина Sigelwara land [108] , демонстрируется как раз связь между выдумкой и реальностью. В этой статье, что весьма характерно для Толкина, разбирается одно–единственное древнеанглийское слово — Sigelware,которое Толкин, что для него тоже весьма характерно, походя исправляет на Sigelhearwan.Каково значение этого слова — Sigelhearwan? Грамотные англосаксы использовали его при переводе с других языков как эквивалент слова «эфиопы», однако Толкин доказывает, что это слово появилось в языке раньше, нежели англичане познакомились с латынью и тем более с эфиопами, а следовательно, должно было иметь и другое, более древнее значение. Проследив отдельно на многих примерах и аналогах историю корней sigelи hearwa,он выныривает из этого моря фактов с добычей в виде двух догадок и одного наглядного образа: 1) слово sigelпервоначально означало «солнце» и одновременно «драгоценный камень»; 2) слово hearwaродственно латинскому carbo — «сажа»; 3) когда англосакс, живший в неграмотную эпоху раннего Средневековья, произносил слово sigelhearwan, он имел в виду «скорее сынов Муспелла (90) , нежели сыновей Хама [109] ; именно от сынов Муспелла пошли Silhearwanu,чудовища с докрасна раскаленными, испускающими искры глазами, с лицами черными как сажа». К чему ведут все эти размышления, построенные, по–видимому, исключительно на догадках и, вполне возможно, ни к чему путному не приводящие? А вот к чему: они дают нам возможность на секунду заглянуть в утраченные мифы, со всей академической осторожностью предполагает Толкин, — позволяют отследить нечто, «наложившее отпечаток на английский перевод Писания и определявшее дикцию чтецов, декламировавших старые поэмы». Можно было бы добавить, что эти изыскания и догадки помогли Толкину еще в одном, гораздо менее скучном деле — они помогли найти в традициях древнего Севера подходящее место для Балрога [110] , а также предоставили некоторое основание для изобретенных гораздо ранее сильмарилов —особых предметов, которые представляют собой в прозе Толкина физическое соединение «солнца» и «драгоценных камней». Таким образом, мысль Толкина начинала работать в этом направлении уже тогда. Академическая строгость его работ была отнюдь не наигранной, однако она уже не была нацелена только на чисто академические, нетворческие задачи.
108
J. R. R. Tolkien. Sigelwara Land: Part II, Medium Aevumvol. 3 (1934). P. 110–111. — Т.Ш.
90
Муспелл — древнескандинавский огненный великан. — Т. Ш.
109
Согласно средневековым представлениям, основанным на специфическом толковании Библии, Хам — третий сын Ноя — стал родоначальником негритянской расы.
110
Во «Властелине Колец» — злое стихийное существо, принадлежащее к «ангелам» — Майяр/ам/, перешедшим на службу Злу. В тексте описан как чудовище из темного пламени, с бичом.