Дорогами нечисти
Шрифт:
— Много, — кивнула я и, уразумев, что моей помощи не требуется, по старинке присела на подоконник. — Дома новые построили, многоэтажные. В портовых городах причалы новые оборудовали.
Женщина на мгновение оторвалась от работы и неожиданно остро взглянула на меня.
— А люди? — Тихий вопрос не сразу дошел до моих ушей.
— Люди… — Я задумалась. Вопрос был сложным и к быстрому ответу не располагал. — Люди, пожалуй, не изменились. Те же проблемы, те же вопросы.
— Ясно, — понурилась Нейя. — Я в принципе и не ожидала. Но надеялась.
Следующий
— А почему вы интересуетесь?
— Да… — Женщина махнула рукой. — Считай, прошлое тянет спросить. Сколько на свете живу, людей насквозь, почитай, вижу — мысли, желания. Оттого и не поднималась в Валигур. Думала, изменится что-то после войны-то. Да где там…
Я вздохнула. Это не укрылось от внимательной хозяйки.
— Знаю, знаю, что тебя терзает.
— Разве? — Я потрясенно уставилась на женщину. Но та лишь улыбнулась и развела руками.
— А что делать-то? Дар у меня такой — людей видеть. Недаром почти полсотни лет на королевской службе состояла. Не при короле, конечно, так — но насмотрелась…
— Разве русалки служат короне? — Вопрос вырвался у меня прежде, чем успела задуматься о его целесообразности.
— Русалки — нет, — покачала головой Нейя, — а вот наяды служили. До определенного момента.
Неожиданное откровение меня поразило. Отринув мешавшие мысли, я впервые посмотрела на женщину внимательно.
— Что, не похожа? — усмехнулась она. — Уж не обессудь. Люди всегда хотят видеть или крылья, или рога.
— Я уже видела, — проигнорировала я отсылку к чертям. — Просто впервые вижу наяду.
— Небось и слышишь тоже впервые. — Женщина присела за стол и приглашающе указала рукой на стул напротив.
— Не впервые, — приняла ее приглашение я и, пользуясь случаем, коротко рассказала о нашей с Майлсом ночевке в русалочьем стане. Не умолчала и о пыльце, и о странной привлекательности пней и коряг.
Женщина выслушала меня с непроницаемым выражением лица и усмехнулась:
— Вот, значит, как… Видать, сильно вы им приглянулись. Мы зря пыльцу не тратим.
В ответ я пожала плечами и мельком посмотрела на стоящий на печи дымящийся чайник.
— Знаю, знаю, — верно истолковала мой взгляд Нейя, — с полки мешок подай, третий слева.
Пока я бегала за мешком (оказавшимся на поверку достаточно тяжелым), наяда успела не только заварить чай, но и разлить его по двум зеленым чашкам. Прозрачная плошка с тягучим медом довершала картину.
— И пряники, — прокомментировала свои действия женщина, забирая у меня мешок и выставляя на стол глиняную миску.
В мешке действительно оказались пряники. Облитые какой-то странного цвета глазурью, они были сделаны в форме звезд и полумесяцев.
— Лоен принес, — сказала Нейя, — сторговал где-то за баснословную цену. Небось опять с юшцами виделся.
Пользуясь случаем, я стащила из миски приглянувшийся мне пряник и с удовольствием надкусила его блестящий бок.
К моему вящему восторгу, пряник оказался
— Вкусно, — зажмурилась от удовольствия я. Женщина, с улыбкой наблюдавшая за моими действиями, расцвела.
— Мне очень приятно видеть в своем доме человека, который так искренне радуется мелочам, — сообщила она.
Внезапная откровенность невесть отчего заставила меня устыдиться и уткнуться носом в чашку. Из чашки вкусно пахло смородиновым листом и мятой. А еще…
— Вишневые веточки? — Я вопросительно взглянула на Нейю.
Женщина ответила не сразу, прежде изучив меня внимательным взглядом. А затем неожиданно поинтересовалась:
— Хорошо в травах разбираешься, значит?
Я передернула плечами и честно призналась:
— Не особо. Чему-то научена, что-то читала, о чем-то не имею ни малейшего представления.
— А кто тебя учил? — последовал следующий вопрос.
Прежде чем ответить, мне пришлось собраться с мыслями. Затрагивание настолько болезненной темы не могло пройти бесследно.
— Госпожа… госпожа Мирьям. — Голос осип, и, чтобы продолжить, мне пришлось откашляться. — Она жила под Майкорсом. Взяла меня на обучение.
— Надолго?
— На два года, — грустно улыбнулась я, — почти на два года…
Спустя три дня после похорон из нашего дома вынесли последний стул. Не постыдились разобрать даже печку — пронюхали, что травницы хранят там особо ценные ингредиенты. Но просчитались — не настолько богаты мы были.
Стоя на пригорке, я сжимала в руках небольшую дорожную сумку и, наблюдая, как занимается пламя на прохудившейся соломенной крыше, думала, как жить дальше.
Нет, можно было, конечно, спуститься и сообщить охреневшим жителям поселка, что они не правы. Да вот только жила я здесь на хромых птичьих правах, и они это прекрасно знали. Особенно староста — полуглухой старик Мартис, захаживающий, бывало, к нам за мазью от ревматизма. Каждый раз, сидя на низкой лавке для посетителей и наблюдая, как я хлопочу у печи, он интересовался, кем я прихожусь госпоже целительнице. Та до поры до времени культурно отшучивалась, но я была уверена, что наступит день, когда шутки закончатся и придется держать ответ.
Но день не наступил.
Больше не мешкая, я закинула сумку на плечо и, бросив последний взгляд на полыхающий дом, сбежала с пригорка.
Мне срочно нужна была лошадь.
Дождь глухо барабанил по крыше. Недопитый чай в чашке давно остыл, надкусанный, но так и не съеденный пряник сиротливо приютился рядом. Словно пытаясь нарушить повисшее после моего рассказа молчание, наяда зажгла свечу, и теперь причудливые отблески прыгали по стенам.
— Вот так, — печально констатировала я, все еще сжимая в руках чашку. — А затем я приехала в Майкорс, сняла комнату. И завертелось…