Дорогами нечисти
Шрифт:
Ночная рубашка, не пойми почему путешествующая со мной, обнаружилась на самом дне сумки, решительно зажатая сменными штанами с одной стороны и сменными же носками — с другой. Под всем этим великолепием лежали приснопамятные красные порты, так приглянувшиеся Керлу.
Эх, Керл, Керл, как ты там? Небось пьешь пиво в уютном зале трактира и даже не подозреваешь, в какой ситуации находится твоя верная соратница. Издав особо жалостливый вздох, я потянула на себя рубашку… и замерла, нащупав под тонкой тканью что-то еще.
Я никогда не страдала отсутствием
Серебристый ободок, украшенный небольшим зеленым камнем, торжественно сделал мне «привет» ручкой: на моей ладони, тускло посверкивая в слабом свете керосиновой лампы, лежало обручальное кольцо Орнессы.
Я не знаю, сколько времени я безбожно потеряла, стоя и бездумно пялясь на неожиданную находку. Странно, что кольцо все это время было со мной — во время многочисленных ночевок и вытряхивания из сумки всего подряд оно рисковало быть потерянным, забытым и даже украденным. Но это коварное украшение выждало самый неподходящий для появления момент, чтобы все-таки попасться мне на глаза.
Повертев кольцо в пальцах, я не удержалась — поднесла его ближе к мятущемуся огоньку лампы и все же решилась хорошенько рассмотреть.
В храме мне казалось, что камень был больше. Хотя с похмелья и не такое привидится. Аккуратный одинокий кристалл был заточен в серебряную темницу в суровой защите четырех лапок-зажимов. Внутри камня клубился непонятный дымок. Что это такое? А хрен поймешь этих архимагов! У них вон даже багаж с приветом — что уж тут говорить об украшениях?
Я с неприязнью покосилась на сваленные в кучу седельные сумки архимага. И ведь уехал же налегке — где ночевать будет? Воображение тут же подключилось к процессу, в красках нарисовав бескрайнее поле, одинокий огонек костра и архимага, сиротливо жмущегося к оному в тщетных попытках согреться.
Нет, лесом, все лесом! Пусть живет как знает! И кольцо свое пусть заберет!
С непонятной злобой я засунула ободок в боковой карман одной из герцогских сумок и с особым злорадством застегнула серебристую пуговицу. А затем, больше не отвлекаясь на одолевающие меня странные мысли, залезла под тяжелое мягкое одеяло и решительно закрыла глаза.
В сон я провалилась почти сразу — и овец считать не понадобилось.
Утро застало меня на грядке с большой корзиной в руках. Воистину сбор моркови — это не то, чем хочется заняться спозаранку.
Нейя выполнила свое обещание — проснулась я действительно в полной тишине, сама. Часы мрачно показывали полшестого утра. Спать, как назло, не хотелось. Вот и пришлось натягивать платье и, содрогаясь от холода, спускаться вниз — на кухню, где проснувшаяся и, как всегда,
Хохлатая курица, кося желтым глазом, неподкупно следила за мной с плетня.
Опустошив грядку, я с чистой совестью вернулась в дом, торжественно вручив плоды своей работы наяде. Та одобрительно кивнула и, не тратясь на слова, указала на стол, где уже лежали вымытые и готовые к нарезке… клубни картофеля.
— Что, не нравится? — верно истолковала мой взгляд хозяйка.
— Да уже как-то и не знаю, — честно призналась я, смело беря нож.
Мне даже не пришлось кривить душой — я начала находить особую прелесть в занятии этим однообразным делом. Наверное, сказывалось присутствие Нейи, да и атмосфера располагала к неспешному праведному труду.
— Вот и занимайся, — улыбнулась женщина, — когда еще спокойная жизнь выпадет? Майлиус-то и не живет на одном месте вовсе — то здесь, то там. Как блоха скачет.
— Прям как блоха? — не удержалась я от улыбки.
— Не совсем, — хмыкнула хозяйка, — но в целом так и есть. Да, по сути, и Лоен тоже на одном месте сидеть не приучен — вижу его от силы день-два в неделю.
— И не скучно вам одной? — Оторвавшись от рабочего процесса, я мельком взглянула на женщину.
— А здесь разве можно скучать? — с неожиданным лукавством взглянула она на меня. — Да дня не хватает, чтобы все успеть! Глаз да глаз нужен — и за хозяйством, и за пчелами. А нечисть… То лешие с кикиморами опять переругаются, то жабью свадьбу на болотах устроят, то зимой медведя из спячки погонят, чтобы, значит, муравейник перевезти подальше.
От неожиданных откровений женщины я уронила нож.
— Как… муравейник?
— Да вот так, — пожала она плечами, — повадились бобры плотину строить — аккурат у Бурелома, рядом с дальней пасекой. А там территория деревянников. Знаешь таких?
Я кивнула.
— Ну вот, — согласилась Нейя, не отвлекаясь от нарезки моркови. — Раз отвоевали, два отвоевали… Майлиус, кстати, приезжал тогда, штрафов навыписывал. А затем, значит, чтоб зубастым неповадно было, муравейник откуда-то из-за топей приволокли. И муравьи, главное, рыжие, большие — дровяными у нас зовутся, в деревьях живут. Вот и повадились они плотины подтачивать.
Я фыркнула, оценив идею на высший балл.
— Так зимой речка замерзла, плотина как стояла, так и стоит. Думали, муравьи в спячку залягут до весны, ан нет — точат и точат. Уже и на ульи перебрались. Так Лоен условие поставил: чтобы в неделю муравейника не было. Кто же знал, что они такие шальные?
Я вытерла влажные от смеха глаза.
— И что медведь?
— Да что медведь? — развела руками хозяйка. — Перетащил муравейник и вновь спать залег. Правда, перед этим дня три по огороду шатался, чеснок весь вытоптал, собака! — в сердцах посетовала она, подвигая к себе очищенную луковицу. — А потом все, спать пошел. До весны.