Дорогами нечисти
Шрифт:
Женщина задумчиво кивнула.
— Как все получается… Выходит, у каждого была своя война.
Вновь повисло тягучее молчание, которое в силу природного любопытства теперь пришлось разбавлять мне.
— Вас ведь тоже затронуло. Мне Майлс рассказывал.
— Про лагерь, что ли? — отмахнулась женщина. — Да, было дело. Для большинства. А у нас, наяд, были свои задачи.
— Какие?
Прежде чем ответить, Нейя повертела в руках кружку, заглянула в нее, точно надеялась увидеть что-то кроме недопитого чая, и наконец отозвалась:
— Наша жизнь нам не особо принадлежит, у нас слишком ценный дар. Его предпочитают использовать…
Я безмолвствовала, боясь нарушить тот хрупкий кокон доверия, который возникает между женщинами вне зависимости от возраста, стоит только этим женщинам остаться наедине. Такие разговоры случаются редко — слишком редко, чтобы пренебрегать ими.
— Мы умеем лечить, — тем временем продолжала женщина, — не только тела, мы лечим души. И зачастую выходит так, что к моменту, когда душа исцелена, от наяды остается только тело. — Она грустно улыбнулась. — Многие так и доживают свою жизнь: не чувствуя и не ощущая. Только существуя. До конфликта с Марилоном нас предпочитали использовать как искусных лекарей для высокопоставленных особ — лордов, членов королевского Совета… Мы и лечили. Кто бы знал, что их волновало — измены, любовницы, ревность, злоба, обида. Но мы лечили. А потом пришла война, и мы вновь лечили. Тех, кто хотел забыть ужасы конфликта, — беженцев, лишившихся крова. Детей, оставшихся без родителей. Жен, потерявших в одночасье мужей и кров. Всех, кто хотел забыться. Многие из нас оставили свой дар там, в этих людях. Но поверь, это куда приятнее, нежели знать, что ты тратишь себя для исцеления какого-то высокопоставленного выскочки от беспочвенной ревности. Это правильнее. Ценнее.
Я сцепила в замок похолодевшие руки. Слишком нагим получался разговор, слишком многое обнажалось в этом неверном, дрожащем свечном пламени. На этой кухне с выскобленным полом и синими занавесками. В этом уютном доме с геранью на окнах.
К тому же было кое-что еще, что я проигнорировать просто не могла.
Ожидание взаимности. И осознание, что она поймет.
На принятие окончательного решения ушло всего полстука сердца.
— Я не хотела выходить замуж, — выпалила я как на духу, — совсем не хотела!
Отвернувшаяся было к окну женщина повернула голову и внимательно посмотрела на меня.
— Расскажешь? — тихо спросила она.
И то ли повисшая в воздухе откровенность повлияла, то ли доверие, возникшее между нами, — не знаю. Но я решилась. И, не расцепляя стиснутых рук, я говорила, говорила, говорила… И о своем странном бизнесе, и о случайно заключенном браке, и о дальнейших приключениях, смешных и не очень.
А Нейя слушала. Слушала внимательно, вдумчиво, иногда задавая уместные вопросы и не интересуясь тем, что мне хотелось оставить за кадром. Улыбалась в особо забавных моментах, хмурилась, когда я рассказывала о сложностях, и сохраняла невозмутимое выражение лица, когда речь заходила о Локкурсе и иже с ним.
Наконец слова иссякли. Закончив рассказ нашим прибытием сюда, я сделала глубокий выдох и, увлекшись набором новой порции воздуха, чуть не проворонила вопрос.
Лучше бы проворонила.
— Так ты его любишь?
Я потупилась. Вопрос был откровенным. Слишком откровенным.
— Мне хорошо с ним, — призналась я.
— Поэтому ты не рвешься в Райдос?
— Не только поэтому, — ответила я прямо на терзавший меня вопрос, понимая, что этим самым сдаю себя
— Потому что рядом Марилон?
Воздух в легких внезапно закончился. Тщетно попытавшись не показывать волнения, я исподлобья взглянула на женщину:
— Откуда вы знаете?
Моя собеседница пожала плечами:
— Бурелом не пропускает марилонцев, девочка. Я бы купилась на твои темные волосы и смуглую кожу, если бы не твои глаза. Они ведь у тебя другого цвета, правда?
С трудом проглотив ком в горле, я медленно кивнула.
— Не стоит прятать свое прошлое. Ты не виновата в том, что родилась не там.
Ответить у меня так и не получилось — губы предательски задрожали, по щекам полилось что-то горячее, и, не в силах больше сдерживаться, я уронила голову на руки и разрыдалась.
Плакала я долго. Со шмыганьем носом, завываниями и всем тем, что так не рекомендовано демонстрировать девушкам, желающим удачно выйти замуж. Где-то на середине процесса, когда я устала выводить рулады и перешла на более удобные с точки экономии энергии всхлипы, Нейя пересела на мою лавку и, мягко обняв, привлекла меня к себе. Повинуясь нежданной ласке, я вновь включила сирену на полную громкость и успокаиваться начала лишь тогда, когда поняла, что мне нечем дышать.
— Ну полно тебе, — мягко увещевала Нейя, поглаживая меня по плечу, — не стоит плакать. Все уже позади. Все закончилось.
— Не закончилось, — еле выговорила я сквозь слезы, — ничего не закончилось. Я хочу уехать и забыть все, как страшный сон! И свадьбу эту, и… и все! — решительно закончила, вытирая ладонями залитое слезами лицо.
— Не хочешь, — едва слышно сообщила мне женщина, — совсем не хочешь.
Нейя была абсолютно не права, но спорить, на удивление, не хотелось. На смену слезам и полному раздраю пришло странное ощущение расслабленности. Шмыгнув носом, я окончательно притихла.
— Он не должен узнать, — проговорила напоследок, — вообще не должен.
— А ты думаешь, он не знает? — Хрупкая рука женщины нежно провела по моим волосам. — Он ведь не дурак, милая.
— Не дурак, — покачала я головой. — Но ведь я спрашивала… про Бурелом.
— Мало ли что ты спрашивала, — мягко улыбнулась наяда. И неожиданно предложила: — Знаешь, а иди-ка ты спать! Отдохнешь, успокоишься. Обещаю рано не будить, — озорно подмигнула она мне.
Против такого соблазнительного предложения я устоять не смогла.
Уже в комнате, обнаружив на комоде небольшое зеркало в медной оправе, я при свете керосиновой лампы изучила свое отражение. Да уж, раскрасавица хоть куда: глаза опухли, вместо носа — бесформенная картошка. Припухшие губы и всклокоченные волосы довершали картину.
Нет уж, так дело не пойдет.
Всхлипнув напоследок, я решительно потянулась к своей сумке.
Большой деревянный гребень, который я с маниакальным упорством таскала с собой, нашелся в боковом кармане. Я не доставала его со времен Майкорса — с тех самых пор, как неосмотрительно решилась нагадить своей профессией в городе, где обрела дом и какое-то подобие семьи.
Ладно, чего уж там.
Приведя в порядок свою условно колосистую гриву, я посетила душевую комнату и, наклонившись, закопошилась в собственных вещах. Первую ночь в нормальных условиях я намеревалась провести, как и все порядочные люди, в кровати — желательно облачившись при этом в подобающее одеяние.