Дороги моря
Шрифт:
Новая обложка альбома, цветовая гамма, сценический образ, весь символизм, прописанный, проработанный, в каждой детали, я проводила часы, слушая их и слушая их музыку. Образы просто рождались. Я окуналась в них с головой, эти люди долгое время были моей жизнью, мы проводили ночи в творчестве и разговорах. Арт держит меня за руку, Тони, его брат, перевозбужденный и шумный, вместе с Ланой бегает по студийному помещению, то и дело заглядывает мне через плечо. Иногда Тони и Лана сталкиваются на бегу, тогда смеемся мы все. Все их обложки, сценические декорации, даже мелкие детали костюмов, оформление сайта, все это было готово давно,
Лана мной довольна быть не может по умолчанию, мы работаем с ней так долго, всячески пытаясь им помочь. Сначала мирим братьев, потом она поднимает все свои контакты, я – все свое художественное видение, они – весь музыкальный талант. Возвращаться всегда сложнее, я говорю об этом не в первый раз и, полагаю, что не в последний. Возвращаться в старый дом, возвращаться в старую любовь, в любые старые отношения, в город своего детства, возвращаться в дело своей жизни, особенно, если дело твоей жизни – музыкальная сцена, а слава всегда была неверной подругой.
Тони восхищается шумно и громко, они с Ланой на одной волне, история захлестывает их и несет дальше. Оба предвкушают этот момент, ни на секунду не сомневаются – все получится. Мы повторяем это как мантру, основная твоя проблема с творчеством – однажды прикоснувшись уже не остановишься, будешь возвращаться обратно, не сможешь больше удержаться. Твое искусство – это то, что держит тебя на плаву. То, что позволяет тебе говорить и твоей душе расти. Минуты молчания – больные и мучительные, творческий человек молчать не может. Скажу больше, творческий человек молчать не должен. Никто не должен, если вы меня спросите.
Когда-то эти ребята собирают огромные площадки, после разваливаются под грузом свалившейся ответственности и собственного проведенного на музыкальном Олимпе детства, множества травм, отсутствия всякой приватности.
Я понимаю, что отвлекаюсь, пытаюсь сфокусироваться на Лане, она все еще возмущается, Арт беспокоится, Тони скучает – Тони мог бы быть щенком, также привязчив, также трогательно любвеобилен и по жизни неуклюж, я ловлю себя на мысли, что скучаю по ним невероятно, наши последние моменты с Артом – сплошная неловкость и я до сих пор убеждаю себя, что прощаю за это себя саму в первую очередь.
Его внимательный взгляд, ореховый, уставший, преследует меня, если честно, повсюду.
И не приносит, как раньше, облегчения. Возможно, я злюсь именно поэтому. С ним было ослепительно легко, пока не стало безумно сложно.
– Ты меня слушаешь?
Лана не терпит ничего, кроме честности и потому мои неловкие попытки соврать слушать не желает,
– Ты хоть работаешь там?
Последние полгода вся моя жизнь вращается вокруг мальчишек, Арту и Тони тридцать, мы все равно зовем их мальчишками, вокруг моих личных проектов, две серии разом, работаю как проклятая, не могу остановиться. Одно я знаю точно, если я позволю себе остановиться – я уже не встану. Упаду и не встану. Я не хочу падать, а потому продолжаю лезть выше. Иногда спрашиваю себя. Может быть, действительно проклятая? Может быть, все это – это не я вовсе. И где я? Вечный медиатор между мирами. Мое творчество, в свою очередь, медиатор между миром и мной.
– На самом деле, нет. Пытаюсь.. Разобраться. На работу не остается ни времени, ни настроения, ни.. Ничего.
Хочется рисовать море.
Перед отъездом я сжигаю все наброски на подносе в квартире Тейта. Улыбаюсь довольно. Хочется, конечно, разрыдаться.
Я тебя не потревожу. Ни словом, ни взглядом не потревожу.
(ИДИ К ЧЕРТУ! Слышишь, Илай? ИДИ К ЧЕРТУ.)
– Скарлетт, скажи мне только честно. Чего ты добиваешься? Спряталась там, не работаешь, не выходишь на связь, на звонки отвечаешь в лучшем случае с пятого раза. Что ты хочешь там обнаружить? Ты всерьез думаешь, что Альба вот этого хотела?
Я изо всех делаю вид, что слова меня не задевают. Нисколько. Миссия, разумеется, оказывается проваленной раньше, чем я всерьез успеваю за нее взяться.
Лана – живое напоминание. Где ключевым будет слово живое. О жизни, которая у меня была, которая у меня есть в Лондоне. О любви, о которой я вспоминать не хочу. Обо всем настоящем. О том, что Альбы нет и как бы я ни старалась, вернуть ее и вернуть ее домой у меня не получится.
Слова задевают меня. Гораздо сильнее, чем мне бы того хотелось.
– Мы понятия не имеем, чего бы хотела Альба. Видишь ли, когда она умерла, я смотрела новую серию глюков, где была ты – я не имею ни малейшего понятия, так или иначе, нас тут не было. Она была одна. И никто из нас не знает, чего она хотела.
– Чего Альба не хотела совершенно точно, – замечает Лана, голос твердый, все звонкие смешки, все кокетливые нотки исчезают из него немедленно, на несколько секунд я даже перестаю ее узнавать, – это дурацкой, бесполезной изоляции для тебя. И одиночества. Альба, знаешь ли, умела радоваться жизни так и проживать ее с таким изяществом, которому нам с тобой еще учиться и учиться. Ну что ты там забыла? Что это изменит? Или ты всерьез ожидаешь, что Илай вдруг «одумается» и появится сразу на пороге? Этого не будет! И, серьезно. Неужели. Ну неужели тебе действительно до сих пор хочется именного этого? Я думала мы прошли эту фазу, я думала тебе всерьез нравится то, чем ты занимаешься, я думала тебе всерьез нравится Арт. Ты ведь от него прячешься, ты ведь ждешь, что Илай позвонит! Скарлетт, я..
Я не знаю, что она, Лана обрывает себя резко, голос у нее усталый, она воспринимает мои решения как личное поражение и у меня решительно нет сил ей что-то объяснять.
Между призраками у воды и призраками лондонской жизни, мне сейчас проще ужиться с первыми, они хотя бы не лезут в мою душу. У них слишком болят их собственные. У них, кроме собственных душ, по сути, ничего и не осталось.
У нас с Ланой – новенькие очаровательные жизни в хрустящей обертке, и мы обе понятиям не имеем, как именно их жить. Я – какая-то дурацкая насмешка над реальностью, знаете, пропустить через себя столько жизней, столько чужого опыта, чужих воспоминаний. И все еще не иметь ни малейшего понятия, что делать со своей собственной жизнью.
Я могла бы ей объяснить, что здесь все дышит Альбой. Я могла бы объяснить, что это тот минимум, который я должна сделать. Я могла бы сказать, что, если не найду ответ – просто сойду с ума. Могла бы сказать ей, что мне страшно.
Вместо этого молчу. Устало и уродливо. Мы прощаемся скомкано, Лана обещает перезвонить позже. Лана хочет сказать что-то еще. Но вместо этого отключается, будто исчерпав аргументы. Этот момент повисает неприятно, оставляет осадок.
Вина – это рюкзак с камнями, который я постоянно ношу с собой.