Дороги моря
Шрифт:
Голос у нее надломленный, еле слышный, она шепчет почти, после такого мне точно нужна шубка. Розовая. Розовая непременно. Или лавандовая. И золотые тени. Я трясу головой, но слышу ее все равно, – Андреас говорит, что меня преследовали какие-то люди. Но теперь я в безопасности. Андреас заботится обо мне.
В безопасности от кого?
Я хлопаю на нее ресницами как дурацкая мультяшка, она, как еще большая дурацкая мультяшка, недобитая принцесса Дисней, смотрит на Андреаса совершенно влюбленными глазами.
И я, конечно, все понимаю,
Но твою мать. Скарлетт Фиона. Твою мать.
Слова заканчиваются, стремительно, У МЕНЯ слова заканчиваются, понимаете, я иногда болтаю даже во сне, не затыкаюсь, кажется, с момента своего рождения. Могла бы поставить рекорд по скорости речи, если бы хотела, но не буду.
Однако вот я. И слов у меня нет. У меня зато хренова туча вопросов, но задавать их ей бесполезно.
Мы все видим, она вздрагивает от любого постороннего звука.
ЧЕРТ.
Я люблю все красивое, все яркое, все, что цепляет взгляд, одно из моих первых воспоминаний о Скарлетт – она улыбается, улыбается так, что у меня глаза даже слезятся, будто смотришь на солнце, ярко так, улыбка, которая меняет все лицо. Она была совсем маленькая и хохочет, и хохочет. Я даже не помню, над чем она смеялась, только как именно она это делала. Кружилась, созданная, кажется, исключительно для того, чтобы очаровывать. Тонкие руки, светлые волосы, замечательно горящие глаза. Я люблю все красивое, вообще все, мой брат может быть отмороженным на всю голову – я такая же, но наша красота – безусловный и оглушительный повод для любви.
Я люблю все красивое, яркое, ослепительное, единственное в своем роде, потрясающее, сногсшибательное, вот вам еще список, я могу продолжать бесконечно! И когда я смотрю на бледную моль в футболке с птичкой, я едва узнаю ослепительную снежную принцессу из мой памяти.
Да что за дурдом здесь происходит.
***
В коридор Андреаса вытаскиваю едва не на буксире, получается смешно, маленький катерок уверенно тащит за собой огромную баржу, понятия не имею, откуда слова “баржа” в моем лексиконе вылезло вообще, хочу забыть его поскорее как страшный сон.
У меня недавно, знаете, началась лавандовая фаза, люблю лавандовый цвет, косметику с лавандой и даже лаванду в живом виде, если бы терпела живые цветы дома вообще, ужасное расточительство природного ресурса. У Скарлетт лавандовой фазы никогда не было, Мораг все рядила ее в девочковые сиреневые платюшки, блузочки, свитерочки и юбочки, а она их терпеть не могла. Что я помню о ней, что любила синий цвет больше всего на свете, была готова загрызть за банановое мороженое, целоваться обожала до неразумного, что в ней жило огромное, беспокойное море, чего я только о ней не помню. И как же вы все умудряетесь усыпить в ней океан? Пытаться сжать до размеров лужи?
Андреас, видимо, ловит мой бешено вращающийся взгляд, атмосфера безумия в этом доме
Андреас играет на опережение, говорит, не защищаясь, чего от меня защищаться, он может взять меня за локти и смять как бумажку. Но говорит, будто бы с малой толикой обороны, ага, правильно, в гневе я страшна, не испытывай меня, – Раньше было хуже. Сейчас она чувствует себя гораздо увереннее, помнит свое имя, реагирует на раздражители, не прячется по углам, она сейчас абсолютно вменяемая, серьезно. И даже физически в неплохой форме.
Я смотрю на него как маленький, но крайне боевой баран, на сильно зарвавшиеся новые ворота. Слишком много сравнений с овцами за последние сутки, не находите?
– Лучше???
Андреас выглядит оскорбленным, посмотрите на него, он начинает, – Если бы ты видела, в каком состоянии я ее нашел..
Я перебиваю, в самом деле, я не намерена слушать исповедь, мне нужны, черт бы их побрал, конкретные факты. Я резко теряю половину смешков и улыбочек, мне хочется кого-нибудь придушить, вот этими самыми наманикюренными ручками.
– Кстати. Мне очень интересно. Как ты вообще ее нашел? Ну то есть не то, чтобы мне известно много историй вроде вашей, так что я просто горю от любопытства. ПРОШУ ТЕБЯ, просвети меня, может быть??
Андреас смотрит на меня, долго смотрит, будто оценивает, в итоге отвечает негромко, весь разговор ведется на пониженных тонах, она за стенкой, боится громких звуков, я то и дело не выдерживаю, голос срывается и взвивается под потолок, – Я взял заказ на человека.
О. Круто. Четко. Бесподобно. Супер. Классно. Я могу продолжать так долго, какая офигительная ирония, вам не кажется?
Андреас – самый честный браконьер и самый добрый ветеринар, от него в восторге старушки, треплют за щечки, и в тихом ужасе маленькие дети, такая гора нас просто сожрет.
Ха. Ха. Ха.
– Друг мой, ты знаешь, насколько отбито ты сейчас звучишь?
Вот он – единый самоубийственный порыв, но шоу должно продолжаться! Да, господа, это Я! И я продолжаю, – Одно дело возить зверушек и лечить зверушек. Зверушки, зверушки, зверушечки. Хотя я все еще против отлова редких особей. И совсем другое – возить людей.
Он выглядит раздраженным, вы посмотрите, я его бешу, ай-ай-ай, какая досада, до тех пор, пока он не сворачивает шейку мне и Скарлетт за компанию, я, пожалуй, продолжу, остановиться не могу, меня несет. Пусть думает, что я тупее паровоза, что взбалмошная идиотка. Зато безопасная. Да, детка, я тотально безопасна, чистенькая как принцесса фей, могу даже справочки показать, прохожу обследования раз в год, а на всякие гадости вроде ЗППП раз в полгода, лучше пере, чем недо, знаешь?
Он все еще смотрит на меня как на раздражающую его муху.