Дорогой бессмертия
Шрифт:
– Тем и опасна их лютость. В ней они могут погубить много наших людей.
– Родная моя девочка, я пугаюсь твоих слов, риск ведь какой!
– Не волнуйся, мамочка, я буду не одна. Кто из честных людей станет спокойно наблюдать, как бесчинствуют оккупанты?
– Пашенька,- буквально взмолилась мать,- прежде надо подумать о работе, как дальше жить, где продуктов достать. Прошу тебя, будь рассудительной.
Долго еще длилась тревожная беседа матери с дочкой. Трудно было переубедить Пашу, сдержать ее порывы. Мать поняла: ее любимая дочь не свернет с намеченного пути…
Был конец лета. На редкость богатым выдался
В другое время люди радовались бы такой поре, буйной зелени, тихому плеску волн задумчивой Стыри. А сейчас? Девушка пристально вглядывалась в безмолвные улицы, притихшие парки и скверы, в тупые лица жандармов.
Опустив голову, шла Паша мимо гебитскомиссариата и, быть может, не заметила бы худощавой женщины, лукаво ей улыбнувшейся, если бы ее не окликнул знакомый голос:
– Здравствуй, Савельева!
Паша остановилась, от неожиданности всплеснула руками:
– Мария Ивановна! – радостно вырвалось у нее.- Вы? Как я рада!
До войны они вместе работали в банке. Мария Ивановна слыла активисткой и чутким товарищем. Паша привязалась к Дунаевой, хотя та и была намного старше ее.
Дунаева забросала Пашу вопросами. Где застала война? Что делает? Здорова ли мама? Окинув внимательным взглядом хорошенькую по-прежнему девушку, Мария Ивановна полюбопытствовала:
– Как проводишь время? В клубе бываешь? Танцуешь?
– Как можно такое предположить!
Мария Ивановна уловила нотку обиды в ее голосе и поспешила загладить нелепый вопрос.
– Это я так, между прочим. Не все ведь такие, ты же знаешь.
– Знаю.
– Ну вот, не серчай.
Дунаева и Савельева еще о многом переговорили, но обеим казалось, будто они очень мало друг другу поведали о пережитых днях, перенесенных лишениях и, главное, не затронули того, как же будет завтра, послезавтра. Что ожидает их в будущем? Эти мысли в одинаковой степени волновали обеих.
Мария Ивановна однажды говорила об этом и с Наташей Косяченко, которая с двумя детьми приехала сюда в мае из Полтавы погостить и не смогла в первые дни войны выбраться из Луцка. О том же она беседовала и с подругой, солдаткой Анной Остапюк. Настроение у них подавленное, но никто, как выразилась Наташа Косяченко, не собирался сидеть сложа руки. Мужья их дерутся с врагом на фронте, а они будут им помогать в тылу.
Шли дни, а с ними приплывало к сердцу все больше и больше огорчений, и в то же время крепло желание мстить фашистам. Женщины стали собираться чаще, толковали между собой подолгу. Потом Наташа Косяченко рискнула пойти в лагерь военнопленных и передала им хлеб. Когда она возвратилась, не могла успокоиться. Какой у них страшный, изнуренный вид!
– Нужно что-то предпринимать,- говорила Косяченко подругам. Решили снова собраться у Дунаевой, обсудить положение. Встретив Пашу Савельеву, Мария Ивановна пригласила ее к себе.
– Приходи, Паша, ко мне домой, мы с тобой по-бабьему и поболтаем вместе с моими подружками. Ну, как? Ждать тебя?
– Приду. Адрес прежний?
– Да.
Паша вернулась домой в хорошем настроении. Мать предположила, что Паша наконец устроилась.
– Нашла
– Нет, мамочка, порадовать пока вас не могу.
– А настроение у тебя веселое!
– Знакомую встретила. Пригласила в гости. Вот и все.
– Кто такая?
– Ты ее не знаешь, – Дунаева. Мы с ней раньше встречались по работе, домой к ней не раз заходила:
– С хорошими людьми, конечно, свидеться стоит.
Сумерки быстро заполнили комнату. Евдокия Дмитриевна не видела выражения лица Паши, но, скользнув по нему тревожным взором, она сердцем почуяла: непонятное затеяла дочка.
Утром следующего дня Паша отправилась к Дунаевой. Мария Ивановна ждала ее. Муж Дунаевой – конюх бургомистра Луцка Кульгофа – еще на рассвете отправился на работу. Бургомистр был злым, надменным, жестоким чиновником. Он выезжал в город, как правило, со своим любимым бульдогом. Сидели они рядом. Над миндалевидными глазами Кульгофа выступал высокий лоб с двумя синеватыми прожилками. Даже родинка на левой щеке не нарушала суровости круглого лица. Кульгоф почти никогда не разлучался со стеком и любил им похлопывать по начищенным до лоска голенищам, а в минуты деловых бесед ловко подбрасывал его под мышку. Собака, присев на задние лапы, ворочала по сторонам своими выпуклыми глазами.
Завидев такой выезд, люди шептались:
– Собачья упряжка едет!
– Смотри, как надулся Кульгоф, злее бульдога!
– Собака и та добрее хозяина!
Чья-то смелая рука приклеила к кузову открытой брички листок с надписью: «Кульгофа и бульдога ждет одна собачья дорога».
К счастью, конюх первым заметил дерзкую выходку и своевременно сорвал листок. Муж Марии Ивановны во всем старался угодить бургомистру, не гневить хозяина.
– Люди пусть думают, как хотят, а мы свое дело знаем. Правда, Мария?- обращался он к жене. – На нас народ в обиде не будет!
Мария Ивановна рассказала Паше о работе мужа, о бургомистре и остановила взгляд на гостье. На Паше аккуратно сидела белая кофточка с ажурным воротничком. Стройные бедра облегала черная юбка.
– На тебя поглядишь, Паша,- призналась Дунаева,- и забудешь, что вокруг столько горя.
– А вам, Мария Ивановна, не видно, что делается в моей душе,- прямо в лицо ответила Паша.
– Хоть и не видно, но догадываюсь.
Разговор принял вполне откровенный характер.
– Паша, мы знаем тебя как хорошую комсомолку и давай говорить не таясь. Ты моложе меня и тебе, возможно, труднее осмыслить все происходящее вокруг. Но вдумайся, родная, и скажи так, как велит сердце: можем ли мы дальше прощать злодеяния фашистам? Ведь что творят! Людей наших губят! Оно, конечно, одним гусем поля не вытопчешь, а вот если ты, я да еще подружки, смотри-и сила появилась. Правду говорю?
Легкая улыбка пробежала по лицу Паши. Ей не верилось, что эта добродушная женщина советуется с ней. А разве не она сама, как только вернулась в израненный город, зажглась чувством мести за кровь и слезы мирных советских людей? Паша подошла к Марии Ивановне, обняла.
– Теперь мне легче, – шептала она. – Сейчас мы вдвоем терзаемся думами, а будет нас больше? Намного больше? Правда?
– Конечно, конечно,- подтвердила Мария Ивановна.- С тобой, Паша, нас уже пятеро.- И, заметив удивление в ее глазах, объяснила: – Я познакомлю тебя с Наташей Косяченко, Анной Остапюк… Ты их не знаешь, а познакомишься – увидишь, какие это хорошие люди.