Дорогой бессмертия
Шрифт:
– Я давно хотел с вами познакомиться. Сегодня сбылось мое желание. Но, я вижу, это вас мало радует!
Паша не ответила по существу, а прямо в упор, с укором сказала:
– Вы немец? А где же научились так хорошо говорить по-русски?
– Я переводчик. Пойдемте на свежий воздух.
Паша и Герберт медленно шли по слабо освещенной улице Словацкого. Она рассеянно слушала офицера, говорившего о Германии, которая быстро возвеличилась и стала могущественной державой в Европе. Пройдет немного времени, уверял он, и великая Германия будет самой сильной в мире. Да, да, так говорит фюрер.
Паша
Офицер замолчал. Молчала и Паша. О чем говорить? Что приятного скажет ей чужой человек? В сгустившихся сумерках его лицо казалось продолговатым, задумчивым. Глаза Паши блеснули нехорошим огоньком, когда на мгновение задержались на кобуре. «Выхватить бы пистолет и стрелять, стрелять в мундир с фашистской свастикой, пока в обойме не останется патронов».
– Вы нас боитесь и ненавидите! Я прав, фрейлейн?
– Вы очень хотите знать правду?
– Конечно!
– Думаю, бояться вас не следует, а рады вам единицы.
– Но так думаете только вы!
– Нет, так думают многие.
Герберт начал насвистывать любимую мелодию.
– Вы сказали, вас зовут Паша?
– Да.
– А у меня есть сестра Мария, тоже очень хорошая девушка.
«Для чего он об этом говорит?» – силилась понять Паша. – «Тоже хорошая девушка»… Косвенный намек?
Первое знакомство было скоротечным и, главное, непонятным. Чего добивался офицер своими россказнями о «великой Германии»? Хотел проверить ее отношение к немцам? Но он же не встретил никакого одобрения. И все же на прощание офицер сказал:
– Очень буду рад увидеть вас завтра.
Знакомство с Гербертом продолжалось. По отдельным фразам, сказанным Гербертом, Паша поняла, что переводчик гестапо не сторонник нечеловеческой морали фашистов и чуть ли не противник их гнусных методов. Все сказанное ею о войне, грабежах, невыносимых людских страданиях проникало в его сознание, как обвинение, как приговор. Ее правота словно парализовала язык Герберта, и он только слушал.
На Восток Герберта послали в первую очередь потому, что он в совершенстве владел русским языком, к тому же он проявил себя вполне надежным патриотом райха. Ему сулили большой успех после завоевания «жизненного пространства», где он сможет в полную меру себя проявить, сделать блестящую карьеру. Ранее Герберт преподавал русский язык в школе шпионов. За безупречную работу в ней удостоился повышения в чине. Потом его отправили в захваченные районы Советского Союза. Здесь он столк-нулся с явлениями, которые его потрясли. Переводчик воочию убедился, как проводятся дознания в гестапо. Тогда он и начал искать встречи с теми, кто мог бы облегчить его переживания. Дважды ему повстречалась хорошенькая русская блондинка, и Герберт задался целью познакомиться с нею. Несколько встреч расположили его к Паше, он отнесся к ней с необъяснимым доверием и даже однажды сказал:
– Давайте послушаем радио.
– Где?
– У меня дома.
Паша насторожилась. Неужели немец предлагает от чистого сердца?
– Для вас разве не опасно, если чужой человек послушает радио в вашей комнате?
– А разве вы не опасаетесь знакомства с сотрудником гестапо? Наверняка вам этого
Паша обратилась за советом к близкой подруге.
– Как быть? – спросила она у Белоконенко. – Мне действительно не простят, если узнают, что была у немца на квартире?
– Пашенька, твоего переводчика я знаю, – успокоила Шура. – Он бывает иногда в лагере военнопленных и, представь, не прошел равнодушно мимо меня. Я с ним тоже знакома. Впечатление такое, будто он и в самом деле не такой, как другие. Сердцем чую – вести должен себя пристойно.
– Хорошо, рискну.
Подруги еще долго беседовали. Паша рассказала о том, что последние несколько дней к ней стал приставать хозяин столовой.
– Пришлось надерзить старому дураку,- рассмеялась Паша. – Но это не беда. С завтрашнего дня начинаю работать на кирпичном заводе.
– Кем?
– Статистиком.
– Я рада за тебя, поздравляю!
– Далековато приходится идти на завод, но, как говорят, ничего не попишешь. Выбора нет, надо терпеть, – делилась Паша. – А ты на прежнем месте?
– Да, пока там.
– Почему пока?
– Нам передали, что в канцелярии лагерей военнопленных будут работать только немцы или фольксдойчи.
– Тебя не тронут, – уверенно, но без всякого основания произнесла Савельева.
Паша шла с Гербертом. Состояние такое, будто еле-еле отрывает ноги от земли. Вернуться? Теперь поздно. Зашли в небольшую комнату, кое-как обставленную. Герберт настроил приемник. Из репродуктора полилась музыка. А потом… раздался голос Москвы! От неожиданности глаза девушки повлажнели. Как далеко сейчас родная столица от нее!
Невинная на первый взгляд затея с приемником повторилась и в другой раз. Паша поняла – у них появился доброжелатель, хотя сам в этом пока не признается.
– Может быть, за гестаповской формой кроется честное человеческое сердце? – делилась Паша своими домыслами с Марией Ивановной Дунаевой, когда после работы пришла к ней.
– Если так, это очень хорошо. Проверь его. И вот на чем. Пусть поможет тебе устроиться в канцелярию лагеря военнопленных. Это было бы здорово, тогда бы ты наверняка смогла общаться с военнопленными. Понимаешь?
– Да, да.
– Пусть даже несколько наших товарищей выйдут на волю – и то мы сделаем большое дело! – с волнением заключила Мария Ивановна.
Прохаживаясь на следующий день по пустынным улицам, Паша рискнула:
– Я доверяюсь вам, Герберт, ибо убеждена всем сердцем – вы не фашист. А я хочу помочь моим соотечественникам.
Герберт поднял брови.
– Фрейлейн Паша, шутить такими словами – не рекомендую.
Щеки девушки зарделись румянцем.
– Я беззащитная, вам легко со мной расправиться. Арестуете?
– Замолчите!
– Нет! Молчать я не могу, не хочу, не буду!
– Вы невыносимая девчонка! Забываете – я немецкий, офицер!
Мне ясно и другое, Герберт. Я это чувствую, чувствую.
– Что же вы чувствуете?
– Не знаю, но в одном не ошибаюсь – вы не такой жестокий, как те…
– Такой же! Иначе не служил бы в гестапо.
– Наивно защищаетесь, Герберт!
Навстречу шли два фельдфебеля. Они громко приветствовали офицера. Собравшись с мыслями, он повернул голову к Паше.