Дорогой бессмертия
Шрифт:
По шоссе промчалось несколько грузовиков с немецкими солдатами. Зачем спешат они в села? Снова грабить? Теперь редко в каком дворе можно увидеть курицу… Но с каждым днем растет ненависть народа к оккупантам. Партизанские отряды пополняются новыми бойцами.
Обходной дорогой под палящими лучами солнца я пробирался в Бодзячив. Почувствовал острую головную боль. К счастью, вскоре показалась подвода. Ехал Станислав. «Вовремя»,- обрадованно вздохнул я. Лишь в доме Станислава стало легче. Меня привели в чувство Володя Ступин и Ядзя Урбанович, которая добралась сюда на несколько часов раньше. Солнечный удар прошел,
– Ты один?-спросил я у Ступина.
– А разве тебе мало? – улыбнулся он.
Из рассказа Володи я узнал, что во время передислокации партизанской группы Ступин тяжело заболел. Температура подскочила высоко, передвигаться дальше он не мог. Решили до выздоровления оставить его здесь. На хуторе рыскали, жандармы, полицейские, но Станислав уберег партизана от палачей. Теперь Ступин почти здоров, может отправляться в путь.
– Пароль остается прежним. Если обратятся наши люди, помоги, Станислав,- попросили мы на прощанье отзывчивого хозяина.
– Не сомневайтесь, все сделаю.
Втроем мы пересекли большак Киверцы-Колки, по которому часто двигались автомашины с немецкими карателями, и направились к селу Кормы.
Вблизи села Ядзя предложила сделать короткий привал. Жара донимала всех, особенно не окрепшего после болезни Володю Ступина.
– Хорошо бы попить.
– Можно и попить, только придется зайти на хутор.
На пригорке стояло несколько хат. Зашли в крайний двор все вместе. Нас встретила пожилая крестьянка.
– Можно попить водички?-спросили у нее.
– Конечно, прошу! – женщина подала ведро. Мы с наслаждением поочередно утоляли жажду. Ядзя и я были вооружены пистолетами, а Володя Ступин – автоматом.
Возле сарая сидел пожилой мужчина. Когда он увидел автомат, пустился со всех ног в село донести о появившихся «подозрительных».
– Окаянный! – возмутилась крестьянка. – В селе много полицейских и немцев. Уходите по добру, пока те не нагрянули.
Каждая минута решала нашу судьбу.
– Вперед, быстрее! – скомандовал Ступин. Направились к лесу. Впереди бежала Ядзя. Ступин прикрывал отход. Проскочив небольшой перелесочек на юго-восток от села, мы очутились возле болота. Что делать? Мешкать нельзя, фашисты начали погоню, сзади раздались выстрелы. Пули цеплялись за осоку и лозу, со свистом проносились над головами. На пути – торфяные канавы. Первой прыгнула Ядзя. С канавы выбралась без сапог, они застряли в грязи. Даже в такие трагические минуты происшествие с Ядзей рассмешило нас. Вслед за девушкой в канаве очутился я, вытащил сапоги и на бегу передал их Ядзе. Она с отчаянием призналась:
– Нет больше сил моих…
Густой лес укрыл нас от преследователей. В сумерках мы вышли к селу Рафаловка. Здесь перебыли ночь, а с рассветом – снова в путь.
На вторые сутки подошли к расположению отряда. Однако нигде вокруг не видно было признаков жизни. Как выяснилось потом, отряд накануне перебазировался на новое место.
– Веселая штука,- загрустил предельно уставший Володя Ступин.- По-видимому, немцы засекли отряд, и мы легко можем попасть в их лапы.
На всякий случай решили в условленном месте оставить записку. Ее поместили в разрезе срубленной молодой березы. Она гласила: «Находимся у родственников Куряты». Без всякой причины Ступин выстрелил из автомата, хотя знал, что этого делать
– Кто-то идет,- шепнула Ядзя. Все взялись за оружие, залегли. Шорох нарастал, и показался… дикий кабан. Друзья громко расхохотались. Смех испугал кабана, он бросился наутек.
– Этот гость не случайный,- делал вывод Ступин.- Обычно после того, как уйдет отряд, к месту его прежней стоянки спешат дикие свиньи, волки, лисицы, слетаются вороны. Вот и сейчас забрел кабан…
– Почему же на рассвете, а не ночью? – допытывалась Ядзя.
– Да потому, что ночью мы его напугали автоматной очередью.
Как было условлено, мы направились к родственникам Куряты в Дерманку. Тут в надежном месте решили переждать несколько дней. Но к исходу второго дня сюда явились разведчики отряда Медведева. Оказывается. В ту ночь автоматную очередь Ступина слышали в отряде. Он был совсем близко. Для выяснения обстоятельств утром отправили разведку, которая и обнаружила записку, оставленную нами в срубленной березе.
– Позовите Куряту! – приказал дежурному заместитель командира отряда подполковник Лукин.
Когда Курята явился, Лукин спросил:
– Какие у вас есть родственники и где они проживают?
– Кроме как в Рудне-Бобровской, родственников больше нет.
– А поближе, припомните, может, еще где-нибудь есть? Вот, почитайте.- Лукин передал записку, обнаруженную разведчиками.
Записка сразу устранила недоумение Куряты, он громко воскликнул:
– Володька, жив! Да это же он дает знать о себе!
– Какой Володька?
– Ступин!
– Где он находится?
– В Дерманке! Там у меня есть друзья. Командование отряда выслало в село группу разведчиков. С ними мы благополучно возвратились в отряд. …Секретный агент украинской полиции Малаховский не предполагал, что взятые им «на крючок» Ядзя Урбанович и я неожиданно исчезнем. Он не спешил нас арестовывать в надежде проследить, с кем мы связаны. У него не оставалось сомнений в том, что мы состоим в связи с подозрительными для власти людьми. Малаховский выяснил и такую небезынтересную для его карьеры деталь, в каких отношениях был с нами полицейский Григорий Обновленный. Агент стал яснее понимать, почему именно у него нашла приют женщина,- как было впоследствии установлено полицией,- посыльная партизанского отряда. Малаховский сделал вывод: Обновленные – соучастники партизан, и с этой новостью поспешил на доклад к шефу. Но тот встретил его весьма неприветливо.
– Вы мальчишка, Малаховский! – крикнул на него Вознюк.- Столько времени тянете нитку с клубочка, а распутать его не можете. Из-под носа ушли большевистские агенты, а вы шатаетесь по улицам без толку.
– Разрешите? – трепетно залепетал Малаховский.
– Не разрешаю! Довольно! Давайте доказательства! Из-за вас господин Pay перестает мне доверять. Слышите? А это значит – я перестану доверять вам. Вас это не волнует?
Когда пыл начальника улегся, Малаховский доложил обо всем, что ему было известно о Григорие Обновленном, и при этом ехидно добавил: