Дорогой сновидений
Шрифт:
— Тогда как же это понимать?
— Гештинанна! — остановил ее укоризненный взгляд Шамаша. — Зачем ты пугаешь его? Он и так все расскажет. И по доброй воле быстрее, чем по принуждению.
— Вот-вот, — хмуро взглянув на спутницу, проговорила Кигаль, — так ты только затягиваешь разговор. И, сдается мне, делаешь это осознанно. Все еще не рассталась со своей идеей?
— Это тут совсем ни при чем! — та была готова вскипеть от нанесенной, да еще в присутствии смертных, обиды, тем более, что обвинение казалось совершенно незаслуженным, хотя… Ради истины, она должна была признать, что где-то в глубине души, возможно, так оно и было. В слух же, несколько
— Не сомневайся. Я не Нанше, чтобы бросаться, не задумываясь, в омут вниз головой!
— Лекарь, — голос Шамаша заставил обеих женщин замолчать. — И, все же, как ягоды попали к малышам?
— Случайно… — прошептал тот, еще не до конца придя в себя.
— Случайно! — вскричала Гештинанна, на лице которой удивление было готово смениться гневом. — Да в вашем мире ничего не происходит случайно! А если что-то случилось помимо вашей воли, смертный, так и скажи! И мы разыщем того, кто стоит за этим, не важно, бог он, демон или дух!
— Госпожа… — лекарь вновь сжался, ощутив такой холод, которого не чувствовал никогда прежде, даже в самые лютые морозы. — Я имел в виду… Я хотел сказать… В том, что произошло, не было ничьего злого умысла, просто…
— Расскажи, смертный, — кивнула ему повелительница подземного мира, — как все было, а выводы уж позволь нам сделать самим.
— Но почему Вы спрашиваете? — удивленно пробормотал Евсей. — Неужели Вы сами не знаете? Ведь Вы боги…
— О, мы можем узнать и по-другому! — повернулась к нему Гештинанна. — Но, поверь мне, летописец, тебе не понравится, если мы поступим так. Это ведь очень неприятно наяву, не во сне, который защищает от сильных чувств, видеть в глазах вечных отражение своей смертной жизни, чувствовать себя снежинкой, — она поймала ее, словно пух белой птицы, продолжая, — которая растает, а мы и не заметим…
— Мы не делаем этого, — продолжала Кигаль, — потому что так хотел Шамаш. У него свое отношение к чтению мыслей. Что должно быть известно вам, избранным им в свои спутники по земному миру, и так… В общем, — она развела руками, — вам придется все объяснить нам.
— Конечно, это медленнее… — богиня чуть наклонила голову, — но не лишено своего смысла. Так что же произошло?
— Рабы… — несмело начал Лигрен. Менее всего на свете ему хотелось говорить о проступке Рамир, боясь, что боги, в порыве ярости, осудят ее, не принимая в расчет ничего остального, хорошего, что могло бы ослабить кару, облегчить наказание… Но разве мог он промолчать под огненными взглядами небожителей, или, тем более, даже подумать страшно, солгать Им? — Они всегда возят с собой ягоды Меслам, — единственное, что было в его силах, это постараться смягчить гнев подземных повелительниц, вызвав их сочувствие. — Они используют их лишь для себя, как лекарство от жестокой тоски или средство последнего дня… Вы ведь знаете — жизнь рабов грустна и тяжела, у них нет ничего, даже собственной судьбы, а будущее если и несет в себе проблеск надежды, то такой робкий, что его трудно разглядеть среди окружающего непроглядного мрака…
— Продолжай, смертный, — если богиня смерти и была чем-то недовольна, то только медлительностью рассказчика, — я понимаю твою заботу о спутниках. Не бойся: мы не станем никого судить, не разобравшись во всем. Итак?
— Рамир… — его душа была готова заплакать, будто он приговаривал к вечному проклятию собственную
— Она действительно не хотела никому причинять зла, — поддержал его Атен. — У рабыни нет собственной воли, так что… И, потом, с некоторых пор они подружились с моей малышкой и девушка старалась угодить ей во всем.
— Это понятно… — проговорила Кигаль. — Однако… — она качнула головой. — Остается еще вопрос, с чего это вдруг ей понадобились ягоды Меслам…
— И откуда маленькая караванщица вообще о них узнала, — подхватила Гештинанна. — Вряд ли от своих спутников… К тому же, — она повернула голову к Лигрену, — ты говорил, что ваши дети съели больше чем по одной ягоде. А девочке дали только одну. Откуда взялись остальные?
— Какая разница? — недовольно поморщилась Кигаль. Для нее главным было не как все случилось, а почему произошло, когда первое оставалось лишь в прошлом, второе же могло иметь последствия для будущего.
Но Гештинанна, толи в обычном стремлении понять все, чтобы создать наиболее полную картину произошедшего, толи действительно желая затянуть разговор, оттягивая срок действий, продолжала свои расспросы:
— Как такое возможно?
Взгляды смертных, их души метнулись к повелителю небес, моля Его остановить богинь. Но Шамаш молчал, не вмешиваясь. Впрочем, он просто больше не слушал разговор, и так зная ответ. Ему просто нужно было время, чтобы все обдумать.
— Нам кажется… — караванщики опустили головы: — Их взяла Мати.
— Нам не следовало этого говорить, — тяжелым, полным муки вздохом сорвалось с губ Евсея. Еще миг назад они с такой самозабвенностью защищали рабыню и вот теперь, как-то походя, небрежно, даже не задумываясь над тем, что делают, обратили грядущий гнев подземных богинь на несчастную душу девочки… — Возможно, мы ошибемся… Я… Я не верю, что моя племянница способна на нечто подобное. Она не могла украсть! Шамаш, — он повернулся к богу солнца, ища Его понимания и поддержки. — Ты ведь знаешь сердце Мати! Скажи же…!
— Малышка здесь ни при чем…
Облегченный вздох уже готов был сорваться с губ летописца и его мрачного в напряженном молчании брата, но Шамаш продолжал:
— Однако то, что ягоды взяла она — правда.
— Все-таки украла… — Евсей побледнел. Ему стало ужасно стыдно, так стыдно, что он готов был провалиться сквозь землю. И еще… Он думал о том, что, возможно, не заговори он об этом, не заостри он внимание богов на вине девочки, возможно, те не сочли бы ее столь уж большой, а теперь… И, все же, ругая себя на чем свет стоит за болтливость, он продолжал, потаясь объяснить произошедшее, обелить племянницу в глазах богов. — Даже если это так… Она делала это не по своей воле! Кто-то отравил ее душу, кто-то очернил ей глаза. Она не знала, не понимала, что творит! Это все бог сна! Он обманул ее, одурманил…
Кигаль и Гештинанна, переглянувшись, кивнули друг друга, когда сказанное смертным подтверждало их мысли и подозрения.
"Обман — стихия Лаля", — говорили глаза одной.
"А ребенок — самая легкая добыча, когда более доверчивого стремящегося обмануться в своей вере во все на свете создания не найти", — соглашался с ней чуть подернутый дымкой размышлений и воспоминаний взгляд другой.
Но караванщики не смотрели на Них. Они не спускали взгляда с лица бога солнца — того из небожителей, чей суд был самым важным для людских душ.