Дорожные работы
Шрифт:
— Яичницу будете?
— Да. Из двух яиц, если можно.
— Можно. Послушайте, я хочу извиниться за вчерашнее поведение…
— Не стоит. Я, между прочим, кончила. Со мной это крайне редко случается. Мне понравилось.
Его невольно охватила мимолетная гордость; возможно, Оливия того и добивалась. Он поджарил яичницу. Из четырех яиц — по два на каждого. Приготовил тосты и кофе. Она выпила три чашки с сахаром и сливками.
— Ну так что же вы собираетесь делать? — спросила она, когда они оба покончили с кофе.
— Отвезти вас на автостраду, — тут же ответил он.
Она досадливо
— Я не об этом. Как вы дальше жить собираетесь?
Он ухмыльнулся:
— Как-то это у вас серьезно прозвучало.
— Это для вас серьезно, — промолвила она.
— Я еще это не обдумывал, — сказал он. — Видите ли, раньше… — он подчеркнул слово раньше, — прежде чем заварилась вся эта каша, я чувствовал себя как приговоренный к смертной казни. Ничто больше не казалось реальным. Словно я жил в каком-то бесконечном кристальном сне. Но вот этой ночью… Словом, то, что случилось, было абсолютно реальным и осязаемым.
— Я очень рада, — сказала Оливия. При этом она и выглядела обрадованной. — Но что вы дальше делать будете?
— Честное слово, не знаю.
— Как все это грустно, — вздохнула она.
— Честно? — спросил он.
Они снова сидели в машине, направляясь по шоссе номер 7 к Лэнди. На городской окраине были сплошные пробки. Люди спешили на службу. На месте продолжения автострады работа уже кипела вовсю. Дорожные рабочие в желтых защитных шлемах и зеленых резиновых сапогах трудились не переставая, выдыхая облачка пара на морозном воздухе. Один из могучих оранжевых грузовиков разогревался; его мотор пыхтел и фыркал, а иногда покашливал, как миномет, пока наконец не огласил воздух мерным ревом.
— С нашей верхотуры они кажутся детьми, которые копошатся в песочнице, — заметила Оливия.
За городом поток автомобилей стал реже. Деньги — двести долларов — Оливия все-таки взяла; без смущения или неохоты, но и без особого желания. Она осторожно подпорола подкладку куртки, засунула за нее купюры, затем аккуратно зашила подкладку синими нитками, которые нашла в шкатулке со швейными принадлежностями, оставленной Мэри. Она не захотела, чтобы он отвез ее на автовокзал, сказав, что деньги продержатся у нее дольше, если она по-прежнему будет голосовать на дорогах.
— И куда же вы так стремитесь? — спросил он.
— Что? — встрепенулась она, словно выходя из собственных мыслей.
Он улыбнулся:
— Почему именно вы? Почему Лас-Вегас? Вы живете на грани допустимого, как и я. Расскажите о себе хоть немного.
Она пожала плечами:
— Пожалуйста. Мне, правда, рассказывать особенно нечего. Я училась в колледже Нью-Хэмпширского университета, в Дареме. Это под Портсмутом. Год всего проучилась. Жила на одну стипуху. Правда, парень у меня был. С наркотой вот только мы с ним переборщили.
— Вы имеете в виду героин?
Она звонко расхохоталась.
— О нет! Я даже не знаю, употреблял ли героин хоть кто-нибудь из наших знакомых. Нет, мы по-простому ширяли. Галлюциногены главным образом. ЛСД. Мескалин. И прочую «дурь». За последние три месяца я раз шестнадцать «улетала». А то и восемнадцать.
— На что это
— Что вы имеете в виду? — недоуменно переспросила она.
— Именно то, что я сказал. На что это похоже — «улетать»? Или ширяться, если я правильно выражаюсь.
— Никаких особых последствий я у себя не заметила. И никаких таких страхов тоже не испытывала. Правда, один раз мне вдруг пригрезилось, что у меня лейкоз. Вот это было жутковато. Хотя в основном мерещилась всякая ерундистика. Бога я никогда не видела. И ни разу не испытывала желания покончить с собой. Или убить кого-нибудь.
Чуть подумав, она продолжила:
— Все в свое время хоть недолго, но сидели на химии. Нормальные ребята — Арт Линклеттер, например, — считают, что химия смертоносна. А вот придурки уверяют, что химия перед тобой все двери открывает. Можно даже внутри себя пещеру раскопать и найти собственную душу, как сокровище из романа Райдера Хаггарда. Вы его читали?
— В детстве читал роман «Она». Это ведь он написал?
— Да. А вам никогда не казалось, что ваша душа подобна изумруду на лбу идола?
— Никогда об этом не задумывался.
— А вот мне так не кажется, — промолвила она. — Я расскажу вам о самых замечательных и самых страшных случаях из собственного опыта общения с наркотой. Самый кайф вышел однажды, когда я сидела дома и пялилась на обои. Они были испещрены крохотными круглыми точками, которые постепенно, прямо у меня на глазах, превратились в снежинки. Я сидела в гостиной и смотрела, как передо мной разыгрывается настоящая метель. И вдруг я заметила, как прямо из снега появляется маленькая девочка. На голове у нее был повязан платочек из какого-то грубого материала вроде джута, и она держала его вот так. — Оливия сжала кулачок под подбородком. — Я решила, что она идет домой, как вдруг — бах! — и передо мной открылась целая улица, заваленная снегом. Девочка перебралась через сугробы и вошла в ближайший дом. Это было просто потрясно. Сидеть дома и смотреть телевизор. Вернее — «обоевизор». Хотя Джефф называет это глюками.
— Джефф — это ваш парень?
— Да. А самое страшное случилось со мной, когда я попыталась прокачать сток в унитазе. Сама не знаю даже, что на меня нашло тогда. Порой, когда ты под кайфом, тебе в голову лезет всякая чушь, хотя кажется, что все нормально. Так вот, мне вдруг втемяшилось в башку, что я обязана прокачать унитаз. Я взяла вантуз, начала качать, и оттуда поперло всякое дерьмо. До сих пор не пойму, какое дерьмо было настоящее, а какое — нет. Кофейная гуща. Обрывок рубашки. Здоровенные комья какой-то мерзкой черной слизи. Какая-то красная дрянь, похожая на кровь. И наконец — рука. Мужское запястье с пальцами.
— Что?
— Запястье. Я позвала Джеффа и сказала: «Слушай, кто-то тут мужика в сортир спустил». Но Джефф уже куда-то слинял, и я была дома одна. Я качала как одержимая и — выкачала предплечье. Запястье лежало в раковине, заляпанное кофейной гущей, а тут еще и предплечье поперло! Представляете? Я сбегала в гостиную, убедилась, что Джеффа по-прежнему нет, а потом, когда вернулась в ванную, руки с предплечьем и след простыл! Меня это тогда здорово ошарашило. До сих пор еще снится.