Доставка
Шрифт:
зернистым. Я продолжал бредить, думая, что вижу Бризу, что она снова была с нами. Затем
моя мама спасла мою жизнь. Не важно, как много неправильных вещей она совершила позже, я никогда не мог ненавидеть ее. Я знал, что она любила меня, даже если она не всегда могла
показать это.
– Что она сделала? Как все закончилось?
– я впервые прервала рассказ Мози. Я была
полностью захвачена его историей и меня трясло.
– Ты действительно хочешь, чтобы я продолжал?
–
Он передвигается и перемещает руки на руле, а затем смотрит сквозь горизонт. Он
сосредотачивается на дороге и затем снова начинает говорить.
– Кто-то действительно умер. Пожилой мужчина. Взрослые перенесли его в конец,
насколько у них хватило сил. Мы положили на него наши вещи, пытаясь умерить запах. Но в
такую жару, это продлилось не долго. Мы старались не плакать, чтобы еще больше не
обезвоживать себя. Возможно, это были всего лишь двадцать четыре часа, но эти часы шли
целую вечность, и это были самые темные дни на земле. Это было бесконечное путешествие.
В конце концов, она проснулась, и как я уже сказал, я таял на глазах. Я знал, что должен
попытаться сдержаться. Я хотел оставаться живым, только чтобы защитить ее. Помню, я
продолжал держать ее за юбку. В какой-то момент я потерял сознание, затем моя мама
приложила меня к своей груди. Бризу все еще кормили грудью. В основном ночью и чтобы
успокоить, но мы были бедны, а мама знала, что грудное молоко сделает ее сильной и крепкой
– что это лучшая еда, которую она могла ей дать. В тот момент она распадалась на части, но у
нее были хорошие намерения. Она всегда хотела для нас самого лучшего. Грудное молоко
вернуло меня к жизни. Когда я полностью проснулся и понял, что я делал, мне стало так
стыдно, что я отодвинулся от нее. Она прошептала мне на ухо на испанском: «Бог дал мне
молоко, чтобы я смогла прокормить своих детей». Дело не в том, что мне было стыдно сосать
грудное молоко в шесть лет. Меня не смущало грудное вскармливание в задней части
грузовика, набитой еще и другими двадцатью беженцами. Мне стало стыдно, что я краду
молоко моей сестренки. Молоко принадлежало Бризе и я чувствовал себя ужасно, потому что
оно должно было поддерживать ее, а не меня. Это было самым худшим чувством на земле -
голод и рыдание, за то, что я забрал. Прекрасно понимая, что моя мама умирала изнутри, думая о том же, и что я забирал эту связь, что была между ними, забирал то, что не было
моим, обкрадывая их обоих. И это история о том, как я выжил, а Бриза не смогла или, по
крайней мере, не так, как Бриза. История о том, как мы поднялись на борт, присоединяясь к
американской
История о том, как Мойзес Роблез де ла Круз украл молоко его маленькой сестрички и стал
таким испорченным.
Глава 26
Сидение машины промокло от моих не прекращающихся слез. Я плачу молча, потому
что будет не честно по отношению к нему заставить его прервать свой рассказ и попытаться
унять мою боль, вызванную его историей. Правда о Мози. Самая печальная история, которую
я когда- либо слышала. Потребовалась храбрость чтобы рассказать это - храбрость, которую я
возможно больше никогда не встречу. Я и до этого любила Мози, но теперь я боготворю его.
Как он стал таким замечательным, когда то через что он прошел было не только болезненным, это было мучительным?
– Спасибо, что рассказал мне это, - говорю я, вытирая сопли с носа задней частью
своего рукава.
– Это и вправду поразительная история.
– Ты говоришь, как соцработник, Лана. Скажи мне, что ты на самом деле думаешь?
Разочарованна тем, на сколько это жалко? Это заставляет тебя видеть во мне слабого
человека?
– Не злись за то, что рассказал мне, Мози. Ты сам сделал выбор и поделился со мной.
Это история об огромной силе, а не о проявлении слабости. У всех есть история об их
происхождении, и не у всех она хорошая. Дело в том, что это твоя отправная точка и по ней
нельзя судит о тебе. Это поразительная история и ты стал невероятной личностью.
Мы съезжаем с шоссе к зоне отдыха, которая предлагает топливо, ванные комнаты и
кое-что из еды. После стольких миль, в которых были только мы вдвоем, мы внезапно
возвращаемся в цивилизацию. Мози выходит из машины и захлопывает дверь, не делясь
планами по поводу нашей остановки, или того что мы будем здесь делать. Ему ненавистно то, что он сделал себя уязвимым. Он хочет, чтобы я видела в нем сильного человека.
Я знаю, исходя из моих навыков социального работника и всех лет опыта этой сфере,
что Мози ненавидит собственное начало, а это значит, он ненавидит себя самого. Это то, что я
могу принять - конечно, не так категорично как он сам. Но я тоже слишком часто чувствую
пятно тени моего собственного начала. Это неизменяемое чувство, которое хочется стряхнуть
с листа собственной истории и самолично переписать все сначала.
Я тащусь в сторону ванных комнат, расположенных на стороне заправки. Они воняют с
внешней стороны, так что я уверенна, там будет не так хорошо. Там нет столешниц, только ряд