Довод Королей (Хроники Арции - 4)

Камша Вера Викторовна

Сквозь кровавую пелену Артур разглядел двух всадников, бок о бок на всем скаку проскочивших мост, с которого в обе стороны, как испуганные лягушки, посыпались коричнево-зелено-красные.

Эстре и Кэрна! Конечно! Они же увлекаются атэвскими штучками неполные доспехи, по-особому выезженные кони, молниеносные движения... Артур попробовал повернуть голову. "Волчата"... Серо-черные плащи Рорика... Но где же он сам? Бэррот попробовал поискать глазами "лосиный" шлем, отчего-то это казалось важным. Не найдя Ра-Гвара, виконт попытался повернуться к герцогу, но в это время спаситель начал снимать измятые доспехи. Запредельная боль пронзила плечо, и рыцарь мешком свалился на руки племянника господина Игельберга.

Нэо

Рамиэрль.

Норгэрель мог уклониться от участия в судилище, так как в отличие от Рамиэрля и Аддара не имел никакого отношения к потасовке с поднявшим руку на Ильгэйбэ человеком. Кстати, у черноволосого стрелка было имя, его звали Альмиком. Узнав сие, сын Ларэна и Залиэли пожал плечами: язык и обычаи Луцианы все еще казались странными. Хотя вряд ли отыщется слово, которое на одном языке означало бы что-то красивое, на другом - наоборот, а на куче остальных и вовсе никакого смысла не имело. В любом случае родители Альмика, назвав сына "Смиренным", дали маху. Чем-чем, а смирением тот не отличался.

Рамиэрль был искренне огорчен, что все так случилось, хоть и постарался казаться равнодушным. Нэо был искренне признателен Норгэрелю за то, что родич разделил с ним неприятное.

Судя по всему, судить и карать преступников эльфам приходилось нечасто, и делали они это без всякого удовольствия. На владыках были траурные одежды цвета увядающей листвы. напомнившие о Тине и Клэре. Знать бы, чем занят рыцарь Осени, все легче... Или, наоборот, тяжелее. Рамиэрль надеялся, что Клэр присматривает за горбатым братом Эдмона Тагэре.

Сначала эльф-разведчик всего лишь исполнял данную Эдмону клятву, но потом почувствовал в сероглазом мальчике что-то из ряда вон выходящее. Александра нужно было сохранить ради Тарры и ради Рене. Впрочем, как и его отца и брата, которых спасти не удалось... Альмика тоже не спасти, глупая смерть и никому не нужная!

Как всегда, Рамиэрль обуздал свои эмоции с помощью ста рой как мир уловки. Он принялся запоминать все, что видит - лица и одеяния Солнечных, бьющуюся в окно осу, тени на белоснежной стене, тыквоносцев, по случаю судилища стянувших высветленные волосы особым образом заплетенными тоненькими косичками и сменивших золотые сандалии на нечто среднее между сапогами и чулками из мягкой узорчатой кожи. Когда Рамиэрль осмотрел последний старательно замазанный прыщ на шее младшего из соратников Илгора появились владыки.

Аддар, на голове которого был украшенный золотистыми топазами обруч, терявшийся в золоте волос, сел по правую руку от отца, Тэноллиан по левую, а владычица опустилась в стоящее особняком причудливое кресло, напоминавшее выловленную в Сером море раковину. Эльрагилл был задумчив, Ильгэйбэ печальна, выражение лица Тэноллиана разобрать было трудно. Солнечный принц утратил обычную приветливую оживленность, он старался сохранять спокойствие, но это у него получалось не слишком хорошо. Рамиэрль постарался подбодрить приятеля взглядом. Аддар благодарно улыбнулся в ответ, но зеленые глаза оставались печальными и настороженными.

Альмика ввели последним. Старательно передвигая ноги и опустив темноволосую голову, он шел меж двух других стрелков из рощи, впереди шествовали четверо паладинов, сзади двое эльфов с непроницаемыми лицами. Преступника подвели к центру алого круга, выделявшегося на беломраморном полу. Стражи повернулись и отошли: эльфы грациозно и незаметно, стрелки неловко, словно стесняясь самих себя, паладины попробовали скопировать эльфийскую легкость, вызвав у Рамиэрля очередной приступ отвращения. Тэноллиан поднял руку, и на краю алого круга возникла золотая черта, а освобожденный от сковывающего заклятия Альмик пошатнулся и чуть не упал.

На допущенных на террасу Мечей людей происходящее произвело впечатление, хотя ничего особенного в фокусе

Тэноллиана не было. Алый круг, видимо, давным-давно использовался в качестве места, предназначенного для опасных гостей, а водворили Альмика туда примерно тем же способом каким сам Рамиэрль подозвал ареху. Разве что сила заклятия была побольше: воля у человека крепче. Хотя определенная неуверенность в бунтаре все же ощущалась, иначе Тэноллиа ну не удалось бы так легко замкнуть вокруг него защитный круг Шарло Тагэре сопротивлялся бы дольше, а уж Рене... Хватит думать о Рене! Он далеко, так же как выжившие сыновья Шарло, Эмзар, Клэр, Жан-Флорентин и все остальные. Ради того, чтобы к ним вернуться, придется вытерпеть казнь очередного дурака, решившего, что удар кинжала может изменить мир.

Действо между тем развертывалось по всем правилам и отчего-то до боли напоминало происходивший когда-то во фронтерской деревне Белый Мост суд над знахаркой Лупе, во время которого эльф-разведчик впервые столкнулся с ройгианской магией. На первый взгляд общего было мало. Роскошный чертог не походил на жалкую сельскую площадь с деревянным помостом, а эльфийские владыки отличались от тройки синяков, как небо от земли. Да и вместо хрупкой, ни в чем не повинной молодой женщины был яростный сильный мужчина, совершивший именно то преступление, в котором его обвиняли. И все равно Роман не мог отделаться от мысли о сходстве давно минувшего и ныне совершаемого. Наверное, дело было в том, что и Лупе, и Альмик были осуждены еще до суда, который был не более чем представлением, затеянным для испуганных и потрясенных зрителей. Тогда это были фронтерские селяне, сейчас - стражи Рощи и десятка два луцианских нобилей. И тем и другим судьи решили напомнить о благости Добра и наказуемости Зла и его соучастников. Только вот не были синяки, воевавшие именем придуманного клириками Творца с не менее выдуманным Антиподом, Добром. А эльфы, верящие Свету и его именем превратившие прозябавшую во тьме и невежестве Луциану в цветущий мирный сад? Были ли Добром они?

Рамиэрль запутался в несвоевременных мыслях, пропустив и слова Эльрагилла, несомненно, мудрые и справедливые, и Душераздирающий рассказ Ильгэйбэ о побоище в цветнике. Из не очень приятных размышлений Нэо вырвал низкий, гневный баритон, совершенно не похожий на мелодичные эльфийские голоса. Подсудимый не стал хранить гордое молчание, решив высказать ненавистным Перворожденным все, что он о них думает. Роман достаточно овладел луцианским, чтобы оценить речь бунтаря. Как он и думал, Альмик ненавидел эльфов за то, что они лишили людей права выбора, навязав им Свет.

Да, для малых детей и дряхлых стариков такая жизнь удобна, но Перворожденные держат всех за жалких и неразумных. Принц Таир, про которого черноволосый стрелок говорил с тем же благоговением, с каким соратники Анхеля толковали о мятежном Руи Аррое, поднял восстание против эльфов и их приспешников. Повстанцы отстаивали собственное право на жизнь или на смерть, но такую, которую они сами себе изберут.

Разумеется, Дети Звезд получили от Альмика и за бессмертие, и за вечную молодость, и за магию, с помощью которой могли отрешиться от низменных дел, начиная от лечения хворей и кончая изношенными сапогами и немытыми тарелками. По мнению бунтаря, эльфы не должны были совать людям в лицо их убожество и несовершенство, а именно это они и делали самим фактом своего существования. Рядом с Перворожденным смертный поневоле чувствовал себя жалким и обреченным. Чтобы вернуть людям гордость, эльфов следовало изгнать или уничтожить. Именно это и собирался сделать Альмик, захватив Ильгэйбэ. Вынуждая владычицу отвести его к Эльрагиллу, бунтарь намеревался пленить и его, а затем завладеть главным талисманом клана и, имея на руках столь ценных заложников, потребовать от Солнечных навеки покинуть Луциану.