Дождь в полынной пустоши
Шрифт:
– Докажи, - Колин кивнул на зажатый в руке акробатки нож.
Просить и уговаривать не пришлось. Арестантка сменила хват на прямой и резво атаковала унгрийца в плечо.
Легкий упреждающий удар в горло открытой ладонью сбил дыхание.
– Так понимаю хотела испугать. Напрасно. Давай по серьезному. Не прялку держишь.
Йоррун сердито стрельнула глазами - зря про прялку сказано - и повторила нападение, целясь в лицо.
Уклон с жестким встречным, в середину грудины, откинул арестантку к стене. Лицо девушки сделалось красным, она отрывисто задышала.
– Ни то, ни се. Еще раз!
– потребовал Колин.
– Больше задора
Никаких чувств или эмоций. Злой выдох. Не менее злой взгляд и стремительный змеиный выброс лезвия.
Колин чуть повернулся от смертоносной стали....
Акробатка отлетела в угол, зажимая разбитый нос. Глаза слезились, кровь потоком залила одежду. В голове гудело, окружающее плыло и раскачивалось.
– Лично меня, не убедила. В том что выйдешь. Потому..., - Колин подобрал выпавшую альбацету, - мне нужна служанка для девочки десяти лет.
– Я неграмотная, - прогундосила Йоррун, хлюпая разбитым носом. Унять кровотечение, запрокинула голову назад.
– А грамоте не ты учить будешь.
– Тогда чему?
– Чему сама научилась, тому и научишь.
– Зачем ей?
– удивленный и испытывающий взгляд. Не обманываешь?
– За тем же, зачем и тебе. Пригодиться.
– Угу, - согласилась циркачка.
Он помог подняться, слил воды и предложил платочек. Девушка без особого недружелюбия приняла помощь.
– Я не всегда добрый, - предостерег унгриец Йоррун от глупостей. Глупости они такие, приходят в голову непрошенными, осложнить жизнь себе и другим.
Без больших доплат - пара штиверов не деньги, оформили надлежащие бумаги на циркачку и Колин вывел приобретения под чистое небо. Нумия с радостью вдыхала сырой холодный воздух осени. Йоррун это удавалось труднее. И дышать и радоваться.
Отыскать на Зеленой Версте лекаря легче легкого. В глазах пестрит от вывесок. Здесь и ,,Микстуры от Дизонье и ,,Порошок Вечности и ,,Круг Медицины и еще множество других. Колин выбрал ,,Сад Мандрагоры. На окне лавки кустик земляники с красными ягодами. Человек выращивающий землянику осенью не бесталанен.
– Осмотри. Обеих.
– ???
– Хвори, вши и срамные болезней. И нос за одно.
Через двадцать минут лекарь доложился.
– Обе завшивели, а так здоровы. По-женски все согласно их породе. Молодая еще девица, - и скорчил такую мину, словно ему за эту новость полагалось доплата.
С носом пришлось повозиться. Пальцами вправил переломы. Намотав на пинцет чистых хлопковых прядей облил воском, остудил и ввел в ноздри, зафиксировать смещение хрящей.
– Дышать сможет, - заверил лекарь довольный собственной работой.
– Походит с недельку, заживет. Почти незаметно.
От лекаря прямая дорога к галантерейщику, подобрать одежду. Женщины, и постарше и помоложе, с воодушевлением выбирали платья. Прежние надоели, воняли Ямой и напоминали о минувших нелегких временах. Душа требовала обновлений.
Повеселевших, с покупками в узелками, Колин отвел служанок в ближайшие мыльни.
– Освободитесь, ждите здесь, - наказал он женщинам, отправляясь на Утиный Сход.
Несмотря на собачий холод Альтус одет легко. В дыры грязного рубища просвечивает грязное тело, покрытое струпьями. Обычный трюк нищих. Жеваный хлеб пополам с охрой и рыбьим клеем. Выглядит ужасно, пахнет и того хуже. Колтун на голове убран в венец. Голые без листьев прутья акации в шипах и шипиках. Чело актера в запекшейся крови - смеси грязи и все той же охры.
– ....
– раздавал Альтус пожертвованные ему деньги.
– Наг предстану перед Всевышним. Зачем мне? Что купить? Прощение? Милость его? Нет того во мне! Нет! Наг предстану, но чист! Чист!
– с отчаяния, с замахом, грохнул кружку о плиты. Осколки и деньги брызгами все стороны. Рухнул на колени и поковылял к входу в храм. Стражники растерялись. Подобных Альтусу в дом бога не впускали.
– Не за себя, за них прошу!
– тыкал бывший актер грязной рукой в притихших зрителей.
– Очерствели сердцем, душами увязли в грехах, что колесница в трясине. Не с умысла. По незнанию. Нет света им, Господи! Нет дороги. Пастыри их слепы, а те, кто зрячи корыстны. Не попусти беды! Не попусти! Невинные они. Ибо некому за ними приглядеть. Некому слово твое донести.
– Альтус запутался в подоле рубища и упал на живот. Не встая перекатился на спину. Кричал в надрыве, вздувая жилы на тощей шее.
– Грядет! Грядет глад лютый! Богатый обрадуется корке, бедному не достанется и крошки. Матери не накормят детей, брат отберет у брата, отцы продадут дочерей. Сильный насытится слабым! Глад грядет! Скоро! Уже скоро!
– Альтус ткнул в небосклон.
– Не солнце не луна взойдет. Лик ужасный! В огненных небесах огнем объятый, над землей и полями парящий. В алчной пасти его огонь, а слезы смолица кипящая. Страшен лик! Страшен!
– перевернувшись со спины на живот, извиваясь пополз на брюхе.
– Прости нас, Господи! Прости! Отмолю!
Кто-то не выдержав, швырнул нищему кошель. Заткнись только! Следом упал еще и еще. Люди словно испытывали его. Как ты духом, парень? На других горазд всех собак вешать.
Побирушка не поддался. Разметал подаяния рукавами с пути. А то, захватив в жменю, швырял подаяние обратно в толпу. Что ему деньги, когда в его власти их разум, воля, судьба, сама жизнь.
– Не от сердца оно, - разбрасывался монетами нищий и обвинял.
– Мните меня от него отворотить? К себе перетянуть? Чтобы во время ЕГО, стоял с вами, страшась ответа за деяния свои. Нет, не хочу! Не бывать такому! Не мне! Ему несите! Ему!
– указывал нищий на вход в храм.
– Не сор, не злато! Любовь. Он не золото нам завещал. Любовь. А мы её разменяли на пригоршни железа.
Альтуса свела судорога, он упал, захрипел, выплевывал слова вместе с пеной, возвещая близкую беду.
– Глад Великий.... Глад.... За предательство.... Предательство....
Почувствовав легкую поживу, пророчеству вторили дурным нестройным хором многочисленные собратья по нищенскому ремеслу. Не ленились, успевали подбирать и хватать раскиданные Альтусом деньги. Случалось, ссорились и толкались.
К концу действия нищий свернулся калачиком, закрыл лицо руками и затих, будто умер. Оставив толпу взирать на него в недоумение. Отверг милостыню.... Не взял и монетки.... Говорил мало, но страшно?! Это беспокоило и тревожило. А ну как правдой окажется.
– Глад! Глад грядет!
– блажили сирые и убогие, поймав кураж. Тянули жадные запачканные грязные ладоши. Им щедро совали, кидали. Отстаньте, замолчите, заткнитесь.
Скоро ли, но Альтус очнулся. Убрал трясущиеся руки от лица. Зарыдал.
– Прости нам!
Народ ахнул кровавым слезам на скорбном лице.
В Нумии и Йоррун не признать недавних арестанток. Отмылись, приоделись. Возле них уже крутится разодетый фыферь, предлагая деньги, защиту, крышу над головой и хорошую легкую работу.