Дождь в полынной пустоши
Шрифт:
На два... Колющий в лицо. Сдирая нёбо, сталь вошла в глотку. Выход вбок, разрезав щеку.
На три... Удар раскромсал кисть. Меч упал вместе с четырьмя обрубками пальцев.
– За Дрэго аф Гарая, - объявил Колин и отработанным, поставленным пинком снес последнего противника к фонарю. Хрустнули ребра.
Унгриец привычно резко взмахнул шнепфером, стряхивая кровь и давая раненому время отдышаться.
– О ком ты?
– выдавил из себя канальщик. Он еще только осознавал что бой закончен.
– Да, так. Не о ком, - Колин протянул раненому платок.
– Перетяни.
Сердобольный какой....
Повидавшего
Канальщик следил, ничего не предпринимая. Звука лишнего не издал. Да и что он собственно мог? Однорукий и раненный? Вчетвером не сподобились, сейчас-то чего дергаться? Дать повод скорее себя прикончить? Что бы потом, вот так же, черепушку ободрал?
Закончив сбор трофеев, Колин раскромсал реквизированный плащ, завернуть ночную добычу.
– Поправляйся, - пожелал унгриец затаившемуся канальщику, и пошутил, будто со старым приятелем.
– И не лежи долго на земле, простудишься.
Раненный стиснул зубы. Стучат от страха, что армейский барабан атаку. Поборол искушение послать шутника подальше. Ненависть достойное чувство, но жить хотелось.
Всхлипнул и обмяк Ринго, отходя в лучший мир. Ему и на этом жилось неплохо. Но вот кто же знал, что так сложиться.
Отомщу!
– пообещал канальщик и заткнул обещанием глотку не заскулить. Душегуб присел потрепать его за космы.
– Надо же! Рыжий!
– восхитился он шевелюрой полумертвого от страха канальщика.
В груди не сердце раскисшая глина, не душа - грязная лужа...
Виффер потребовал глупость - объяснений очевидному.
– Что это?
– Правосудие. Прошлый раз я ошибся.
– Ошибся?
– возмутился Ллей чинимому унгрийцем беспределу.
– С кем не бывает, - легкое недоумение, способно привести в бешенство и статую святого.
– А в этот раз?
– Может и в этот, - не стал отрицать Колин возможность повторной ошибки.
– Будь моя воля...
– А уж будь моя, - попрощался он с рассерженным виффером, оставив последнего ругаться и скорготать зубами.
В коридоре, у дверей комнаты, Колина поджидала Нумия.
– Случилось чего?
– Нет, саин.
Он открыл дверь и впустил прислугу. Любые вопросы, не только семейные, следует решать подальше от сторонних ушей и глаз.
– Ну и...
– У меня полтора года не было мужчины, - запросто призналась Нумия.
– Это мешает.
Она не добивалась его согласия. Подобрала подол, прижала подбородкам, освободить руки снять с себя панти.
Люди прячутся за чувства, не признавая инстинктов. Но непризнание не означает их отмены. Вмененные природой обязательства, человеку не отменить.
– Кровать не предлагаю. Разве только стол.
Нумии все равно, где она получит то, зачем пришла.
12. День св. Поплия (22сентября).
,,...Кто подставит под удар правую щеку, подставит и левую. Не будьте из их числа. Не подставляйте ни правой, ни левой щеки.
Тоскливый перезвон колоколов потревожил неприветливые
Дурные вести - откуда хорошим взяться? отобьют аппетит и ввергнут в гневливость. Остывает сливовый соус, теряет аромат молотый кориандр, вянет зелень, черствеет хлеб. Растопленное масло превращается в ком. Над запеченным зайцем нагло кружат мухи, садятся, липнут в жир. Любимая борзая пачкает слюной и лапами белую скатерть. Но что с того? Саину Акли крошка в рот не лезет! Пережив безумие шесть бунтов черни и три не менее безумных смуты аристократии, бейлиф научился предчувствовать недоброе. Вот и мается сердце, быть худшему неурядью из всех им виданных. Придется опять топить рвань в канале, доверху, под самый мост. Возами свозить благородные головы в ближайший овраг, ссыпая вровень с краями. Не спать неделю, вылавливая уцелевших и хитрых, и приглядывать за отправляющими закон, удержать от неумеренности служения. Усугубляло взвинченность бейлифа и старая рана. Разболелась, хоть волком вой. Удар меча стесал ухо и покорежил челюсть. Слегка свернутая морда выглядела по-собачьи свирепо. Люди общавшиеся с Акли, плели меньше небылиц и умеряли фантазии, предпочитая придерживаться сухой и короткой правды, в надежде побыстрее отделаться от въедливого собеседника.
– Подтверждения?
– Акли отрешился от блюд и поманил гриффьера в соседнюю комнату. Плюхнулся за рабочий стол и по многолетней укоренившейся привычке, тут же схватился за перо. Чернильные кляксы полетели во все стороны. На сукно, чистую бумагу, подписанные прошения, одежду и лицо подчиненного.
– О явлении огненного монстра свидетельствуют не только лапотная чернь, но и люди глубоко трезвомыслящие, достойные всякого уважения. Торговец сукном Арённ видел тварь над обителью кармелитов. Глава гильдии швей Поцик Мойли столкнулся с исчадьем неподалеку от Кроличьих Нор. Старший огранщик Эл Спитти у канала, - перебирал гриффьер свитки, готовый предъявить их по первому требованию.
– И куда оно подевалось?
– бейлиф оставил в покое перо, но не успокоился душевно.
– Опять же, по свидетельствам очевидцам, коснувшись купола церкви Святого Маврия, сгорело.
– И попы растрезвонили о великом чуде!
– Святой Маврий покровительствует воинам и путникам.
– Но хоть что-то осталось? Кости, шерсть, хвост? Рога, копыта, клыки? Хоть что-то материальное? Есть ли ваше страхолюдство из плоти и крови, а не плод богатого воображения или помешательства, - не верил Акли ни россказням, ни свидетельствам.