Дождь в полынной пустоши
Шрифт:
– Разный народ.
– А мне посчастливилось сойтись с королем Моффетом. Славный противник, - поделился впечатлениями об игре канцлер, к великой досаде Колина, не успел.
– Что на этот раз натворил сей милый юноша?
Камер-юнгфер выглядела как и всегда - восхитительно. Осознавала это, принимала должным и лишь немного досадовала, почему восхищение не выражается открыто. Но скарам отпускать комплементы не позволительно. Солдафонскую прямоту переварят далеко не всякие утонченные натуры. Латгард стар и способен видеть лишь изнанку человеческое ,,Я. Зачем выглядеть в его глазах большей бляд*ю, чем требуют обстоятельства.
– Саин Поллак вызвался составить компанию в шахматы, - вежлив Латгард. От всякой встречи с камер-юнгфер его тянуло залезть в ушат отмываться.
– Питаю иллюзии шахматы не единственное ваше умение, - её очередь разглядывать свое будущее развлечение. Такого ни у кого не будет!
– К вашим услугам, эсм, - заранее согласен Колин на притязания единоличницы.
– Они мне понадобятся. Скоро.
– Когда угодно, эсм, - обещает унгриец и обещанию можно верить.
Мужское крыло Серебряного дворца в плачевном состоянии и нуждается в скорейшем ремонте. Обивка вылиняла и пришла в негодность. На углах подрана, в стыки проглядывает штукатурка. Пол скрипуч, что сосновый бор в непогоду. Заметно, некоторые двери рассохлись, провисли и при открытии шаркали углом по полу, рисуя полукружье и четвертинки круга. Многие бюсты явно занимали чужие постаменты. Вокруг некоторых картин яркий не выцветший ободок на обивке. Значит, меняли и картины. Не все, но большинство.
Латгард открыл замок длинным ключом, каким в сказках отпирают заветный сундук. Пожалуй, на этаже, двери его комнат единственные запирающиеся. Ключ массивный, в бороздках с двух сторон. Замок явно не дешевая поделка. Надежен и прочен.
– И где ты освоил игру в шахматы?
– не оставлял Латгард попыток выудить полезные признания. Всякая мелочь, незначительная деталь, упомянутая вскользь, выболтанная по недомыслию, помогут лучше увидеть человека, оценить потенциал. А он у унгрийца несомненно был. Здорово вывернулся. Променял неблагосклонность гранды, на признательность баронессы Аранко. Осталось дело за малым, эту самую баронессу отмыть и пользуйся как щитом!
– Отец играл, а я смотрел. Так и научился, - пояснял Колин, любопытствуя окружением.
Комната по своему примечательна. Шкафы, поставец с серебром, на стене гобелен.
– Он хорошо играет?
– В Мюнце никто не мог одолеть.
Мюнц это конечно большая часть мира, - иронизировал Латгард.
– И лучшая в Унгрии, а сама Унгрия, бриллиант в короне Эгля.
Он не торопил Колина, позволяя оглядеться. Потом не будет лупиться по сторонам и отвлекаться. Разве что на мух.
– Заезжих купцов обыгрывал. Матушку. Но когда как. Не постоянно.
– На мой взгляд, для женщины подобное занятие скорее похвально, нежели предосудительно. Одно из немногих, в чем они могут сравниться и превзойти мужчин.
– А эсм Лисэль играет в шахматы?
– спросил Колин с самым невинным видом.
И
– По моим сведениям нет. Но лучше уточнить. За чаем. При Серебряном Дворе предпочитает другие забавы.
– Какие? Триктрак?
– И триктрак, и карты... Последнее увлечение - поэзия. Не отмечены благодатью сочинительства виршей?
– Бог миловал, - поспешил Колин осенить себя святым троеперстием. Сам бы посмеялся, да нельзя.
– Что так?
Латгард сам не находил в рифмоплетстве ничего путного. Но некоторые почитали за Божий Дар гладко излагать избитости.
Из гостиной проследовали в кабинет. Тот самый, наблюдаемый с балкона гранды.
Кресло возле камина. Стены увешаны полезной чепухой, не отвлечь, но позволить расслабиться, созерцая окружающий мир сквозь прищур усталых век. Карта Анхальта, большая и подробная, в значках. Шкаф в полстены набит томами. От тяжести старинных фолиантов в тесненной коже, прогнулись полки. Книги в основном на старом эгле. Большой плательный сундук-кассоне, в золотых накладках и в сережках замочков. Их целых три.
Латгард, оставив гостя дивиться убранству, подошел к окну, осмотреть наружный карниз. Только потом задрал раму и сыпанул зерна слетевшимся голубям. Колин отметил, с уличной стороны к канцлеру не пробраться. Рама глубоко проседает в специальный паз. Плюс задвижка. Но не будь этих трудностей, помешают голуби. Вспугнешь. Да и наследишь. Птичьего помета на карнизе в палец толщиной.
Закончив с окном Латгард подловил Колина за рассматриванием книжных корешков.
Читать умеет, - похвалил канцлер. Гость шевелил губами, проговаривая слоги названий.
– Может и на эгле?
– но это уже из категории недобрых подначек.
Шкаф интересен Колину не собранием раритетов. Девственная пыль немо свидетельствовала, книги давно не трогали. Либо спрятанное редко извлекали, либо ничего ни в книгах ни за книгами не хранили. Про тайник в столе известно. Но что мешает рассовывать секреты в другие, более надежные, места.
Из общего интерьера несколько выпадал хорошей работы маслом мужской портрет. Полный мужчина с одутловатым лицом. Капризный рот, навыкат глаза. Мимические складки в уголках губ и на лбу. И узнаваемая деталь.
– Кто это?
– Моффет Пятый Завоеватель, - торжественно ответствовал канцлер. Картина ему не нравилась. Художник перестарался с реалистичностью, не польстив самодержцу и в малом.
– Знакомьтесь, вдруг пригодиться.
И что ты с ней собираешься сделать?
– вопрос Колина не к монарху.
На его рисунке, Сатеник держала не тамбурин и не бубен, а корону - причудливо выполненный обруч.
Отняла? Или должна одеть? Или сняла и хочешь отдать? Или дело вовсе не в ней, а во мне? Я должен корону передать. В качестве Утреннего дара?
Цепочку ,,или можно тянуть в бесконечность.
– Какими предпочитаете? Красными?
– спросил Колин, прогоняя волну мыслей. Не к сроку они.
Латгард выбрал желтые.
– Люблю атаку.
– Кто атакует, уже проиграл, - изрек Колин, расставляя свою линию ратников. За ней, от флангов башни, всадники, лучники, стратег и король.
– Сколько военачальников с тобой не согласятся, - произнес Латгард.
– Их дело.
Сейчас оценим твои непревзойденные полководческие таланты, - в нетерпении сделал первый ход канцлер.