Доживем до понедельника
Шрифт:
– Записывай!
– прокричал ей Костя.
– Мероприятие первое: все идем к Надьке Огарышевой… на крестины!
Надя с ненавистью посмотрела на него, схватила в охапку свой портфельчик и выбежала.
– Взбесилась она, что ли… Шуток не понимает… - в тишине огорченно и недоумевающе сказал Костя.
– Ну зачем?
– вступился за Надю Михейцев.
– Человеку и так сегодня досталось зря…
– А пусть не лезет со своей откровенностью!
– отрезал Костя.
– Мало ли что у кого за душой,- зачем это все выкладывать в сочинении?
– А сам ты что написал?
– спросил Генка угрюмо.
– Я-то? А я вообще не лез в эту тему, она мне до фонаря! Я тихо-мирно писал про Базарова…
– По науке строгой
Создан белый свет.
Бабка,
Ну, ей-богу,
Никакого бога нет!
–
– прицепилась эта песенка к Сыромятникову и не хотела отстать.
– Кончай, - сказал ему Генка.
– Батищев прав: из-за этого сочинения одни получились дураками, другие - паскудами…
– Почему?
– удивилась Черевичкина.
– Чего ты ругаешься-то?
– Ну мы же не для этого собрались, Шестопал!
– продолжала метаться Света Демидова.
– Не для этого!
– Сядь, Света, - морщась, попросил Генка.
– Ты хороший человек, но ты сядь… Я теперь все понял: кто писал искренне, как Надька, - оказался в дураках, об них будут ноги вытирать… Кто врал, работал по принципу У-2 - тот ханжа, "редиска" и паскуда. Вот и все!
– Что значит У-2?
– заинтересовалась Рита.
– Первое "у" - угадать, второе "у" - угодить… Когда чужие мысли, аккуратные цитатки, дома подготовленные, и пять баллов, считай, заработал… Есть у нас такие, Эллочка?
– почему-то он повернулся к Черевичкиной, которая мучительно покраснела:
– Я не знаю… Наверно…
– Что ж ты предлагаешь?
– обеспокоенно спросила Света.
– Разойтись, - усмехнулся Генка.
– Все уже ясно, все счастливы… - видно было: с головой накрывала его печаль оттого, что к таким и только таким оценкам с неизбежностью подводила жизнь…
Черевичкина спрятала в полиэтиленовый мешочек недоеденный бутерброд и стала собираться.
Михейцев был задумчив.
Костя тихонько уговаривал Риту идти с ним куда-то, она не то кокетничала, не то действительно не хотела, - слов не было слышно.
А Света Демидова вдруг объявила:
– Знаете что? Переизбирайте меня. Не хочу больше, не могу и не буду!… Ну не знаю я сама, чего предлагать…
Сыромятников спел персонально припев про бабку: что, хотя она и добра, самое время ее - "в утиль"… А потом у него и для Риты с Костей нашлось что спеть; он выдал этот куплет (из той же, похоже, песенки), ласково следя за ними, за их переговорами:
Выйду я с милой гулять за околицу,
В поле запутаем след…
Мы согрешим, -
Ну, а бабка помолится
Богу, которого нет.
– Самородок… - глядя сквозь него, сказала Рита.
Мельников
Была пятница. Люди кончили работу. С погодой повезло: небо освободилось от тяжелых, низких туч, вышло предвечернее солнышко, чтобы скупо побаловать город, приунывший от дождей.
Может быть, не надо нам слышать, о чем говорили, гуляя, Наташа и Мельников? Не потому, что это нескромно, а потому, что это был тот случай, когда слова первостепенного значения не имеют. И есть вещи, догадываться о которых интерес нее даже, чем узнавать впрямую. Скажем только, что идиллии не получалось, что для этого мельниковская манера общаться слишком изобиловала колючками… Трудный он все-таки человек, для самого себя трудный… - думалось Наташе. Или это оттого, что сегодня - его черная пятница, когда
Скрытая камера - неподкупный свидетель.
Она расскажет о том, как эти двое не попали в ресторан с неизменной табличкой "Мест нет", и хорошо, что не попали: наличность в мельниковском бумажнике развернуться не позволяла, мог бы выйти конфуз… А потом они ели пирожки и яблоки во дворике бездействующей церкви. Оттуда их скоро прогнали, впрочем, четыре старухи, вечно мобилизованные на изгнание дьявола и одоление соблазна; не нашлось у двух учителей ясного ответа на бдительный и колючий их вопрос: "А вам тут чаво?"
Потом они шли по какому-то парку и шуршали прелыми листьями… Дошли до Наташиного дома; она показала ему свои окна на 6-м этаже… И они уже попрощались, она вошла в подъезд, но бегом вернулась и, находясь под своими окнами, звонила из автоматной будки маме, чтоб та не волновалась и ждала ее нескоро.
А потом он повел ее к букинистическому магазину, возле которого, по старой традиции и вопреки милиции, колобродил чернокнижный рынок. Здесь у Наташи зарябило в глазах от пестроты типов и страстей. А Мельников уверенно протолкался внутрь, в полуподвальный магазинчик; там главным продавцом был старый знакомый Мельникова - лысый, похожий на печального сатира, в в профиль - еще и на больную птицу. Он спросил:
– О! Кто вам сказал, что сегодня я что-то имею для вас?
– Интуиция, Яков Давыдович, больше некому… И потом, давно не заглядывал… Как здоровье ваше?
– Мальчик, - не ответив, старик переключился на юного покупателя, который почти лег на прилавок, - ты слишком шумно и жадно дышишь.
– Поднял перекладину.
– Иди, смотри здесь…
– А можно?
– Я же говорю, ну! Так вот, дорогой товарищ Мельников. Как здоровье, вы спросили? Плохо, а что? На эту тему есть два анекдота, но я не хочу отвлекаться. Пробейте 46-70, давайте мне чек, потом мы будем разговаривать…