Драко Малфой и Невозможное счастье
Шрифт:
За что это случилось с вами? Или ты, Господи, действительно так ненавидишь геев, и готов наказывать этих парней за то, что они любят друг друга?
– Прошу прощения, мисс, вы мне не… Что-то случилось, мисс?
Она подняла голову. Молодой человек. Голубые глаза, светло-соломенные волосы… Хорошенький…
– Что-то хотели?
– в нос спросила она.
– Да, я к пациенту из двенадцатой «А», - он замялся. - К Гарри. Заблудился. Никак не могу запомнить все эти коридоры…
–
– Я знаю. Да, я знаю, - поспешно произнес парень.
– У меня разрешение. От мистера Мэнора и главврача. Вот… - он полез в сумку. Джулия равнодушно
наблюдала, как он извлекает на свет бумажку с печатями. Даже если бы вместо справки он достал пистолет - ей было бы решительно все равно. Вот живу я,
никчемная, одинокая, как сова, никому не нужная, живу, живу, живу… А Драко умер, а Гарри сошел с ума… За что?
– Вот, - в дрожащих пальцах юноши - справка. Все верно, у него разрешение.
– Пойдемте.
Она привела его в блок «А» к палате номер двенадцать. У двери спросила:
– Вы давно знаете Гарри?
– Учились вместе, - ответил он.
– А Драко вы знали?
– Знал, - после небольшой паузы.
– Что с ним… что с ним сталось?
– Он… - губы юноши, нежные, припухлые, розовые, неожиданно становятся жесткими.
– Он бросил Гарри. После того, как тот покалечился. Ушел с другим парнем.
Обошелся с Гарри как с вещью. Бросил… Скотина… - Мгновением спустя до него доходит, с кем он говорит.
– Стой, погоди! А ты откуда знаешь Драко?!
Но она отступает дальше, в глубь коридора, и глаза ее говорят: «Лжешь! Все ты лжешь! Ты бы хотел этого, но это не так, и ты лжешь!»
* * *
Сквозь небьющееся стекло окошечка в двери он смотрел на пациента палаты номер двенадцать блока «А». Вместо левой кисти – некрасиво зажившая культя. Черные
волосы отросли и спутались в колтун. Подбородок зарос бородой… Когда ему разрешали войти в палату, он чувствовал вонь давно не мытого тела…
Но все это было ему безразлично.
Он делал то, о чем так давно мечтал… Он зарывался руками в черные волосы, целовал любимое лицо и улыбался, улыбался…
Вот я сижу рядом с тобой, целую тебя, обнимаю тебя… Я хожу по улицам и счастливо улыбаюсь… Никогда солнце не было таким ярким.
На меня оглядываются люди - оттого, что я свечусь счастьем.
Я все бросил ради тебя. Родителей. Страну. Человека, который меня любил.
Я предавал и лгал ради тебя.
Глупая девчонка, она смотрит на меня и думает, что я лгу… Я не лгу. Твой так называемый муж и правда бросил тебя. Он бросил тебя. Иначе почему его нет
здесь? Ты плачешь? Не плачь, Гарри. Он бросил
меня. Я никому тебя не отдам.
Я люблю тебя, Гарри.
Глупая девчонка… откуда она знает твое имя?
* * *
Ему снились руки, теплые, нежные, сильные, руки на всем теле, руки, снимающие усталость, руки, дарящие наслаждение.
Ему снились губы, надменные, но нежные, кривящиеся в усмешке - и ласковые, губы, цедящие слова, губы, шепчущие страстные глупости, губы целующие.
И глаза - серые, то сталь, то жемчуг, то лед, то туман, остро заточенные клинки, серебро; глаза, просящие поцелуев, которые он не мог им дать.
Потому что он - псих.
Он начал в это верить. Возможно, его убеждали слишком долго. Ему говорили о чьей-то смерти - они утверждали, что именно эта смерть свела его с ума. Нет,
они так не выражались - свела с ума. Они говорили - расстроила. Он не мог понять, кто же умер.
Ему говорили, и он понимал - это тот, чьи руки, и губы, и глаза…
Драко.
Он помнил имя.
Но то, что они говорили, не было правдой. Просто не могло быть правдой. Он не помнил этого. Он же должен был помнить? Один раз он спросил - а Сольвейг? Но
они ничего не могли ему сказать про Сольвейг. Он объяснил: Сольвейг - наша дочь. Ему сказали, что он расстроен, и попросили принять лекарство. Он не стал.
Ему сказали, что он придумал Сольвейг, что никакой Сольвейг не существует. Он разнес кабинет, и ему сделали укол, связали и вновь заперли в эту ужасную
комнату, где не обо что было разбить голову.
Драко, думал он. Драко…
Иногда, совершая кошмарное, до дикой головной боли усилие, он вспоминал - хотя бы затем, чтобы не сойти с ума окончательно. Он вспоминал, и воспоминания
его были - большой дом, нет, не дом, замок, сад, парк, озеро, прогулки верхом, девочка с белыми волосами, и Он. Тот, чьи были руки, и губы, и глаза.
К нему прикасались чужие руки, и это было нестерпимо. Они не имели права к нему прикасаться, и он вырывался, и крушил все, что было вокруг, пока его не
связывали вновь.
Иногда к нему приходили другие люди, которые не хватали его, и не связывали, и не давали ему лекарств, но их он ненавидел еще больше, чем своих мучителей.
Мужчина с короткими волосами и в очках - его лицо, а особенно голос, вызывали такую дрожь ненависти, что он убил бы его, если бы смог освободиться.
И еще один, моложе; он тоже был светлым, как и Тот, он смотрел с тоской и нежностью, и за все это хотелось растерзать его. Он не имел права здесь быть. Он