Дракон среди нас
Шрифт:
Ундва, не поднимая глаз, пересыпала ячмень из ладони в ладонь, и дракон не видел выражения её лица.
Да в конце концов! Что такого-то, если даже она поняла, что он сам был в Такароне?! Мало ли кто там шляется, в самом деле: в Гимбле ведь есть эльфские и людские посольства, Храм Солнца там годами стоял, в город пускали даже Ахнира Талая и Йеруша Найло, что вовсе не говорит о разборчивости гномов…
Но в голове Илидора всё равно родился и рос глупый, нерациональный, зряшный страх, что Ундва поняла: никакой он не человек, этот случайный странный путник, который
Впрочем, даже если сам Илидор сейчас признается: «А я — дракон», то что с того? Никакие законы не запрещают быть драконом! В самом худшем случае гномы просто выставят его вон из «Свистящего гейзера».
При мысли об этом Илидору сделалось вдруг невыносимо жалко себя, такого одинокого и забредшего кочерга знает в какую даль от найденного и оставленного дома, по кочерга пойми какой надобности. В этом большом и непознаваемом мире самыми близкими ему существами, сходными с ним, понятными ему, были гномы. И если они его прогонят — это будет всё равно что лишиться малой искры памяти о доме, да на сей раз — не по собственной воле.
Дракон развернул плечи, ослабляя хватку вцепившихся в него крыльев. И откуда только появляются такие дурацкие мысли? Не иначе как на него плохо влияют человеческие города или Йеруш Найло, или холодная почти зимняя погода, или же всё вместе!
— Спасибо что доверил мне эти чудесные истории, — произнесла наконец Ундва. Она стояла, опустив взгляд на ведёрко с зерном. — Я придумаю что-нибудь, чтобы отец показал тебе выдвижку с вещами Хардреда.
Илидор кивнул. Ундва наконец подняла взгляд, улыбнулась с какой-то непонятной дракону весёлой отважностью, как перед прыжком в глубокую воду.
— Твои рассказы про подземный город восхитительны. Но я совершенно уверена, что мои ячменные ватрушки значительно вкуснее тех, которые готовят в Гимбле из муки кустов-ползунов!
Расспросить о пропаже воды жителей пострадавших кварталов — решение верное и очевидное. Однако о чём и как их расспрашивать — на этот счёт у Тархима и Йеруша, как оказалось, мнения решительно расходятся. Тархим отирал Найло от этих людей и эльфов, влезал во всё и задавал свои, не относящиеся к делу и потому неимоверно раздражающие вопросы. У него это называлось «Брать правильный тон в общении с людьми».
— Почему ты разводишь гусей, а не кур, к примеру?
— А на цепи у тебя пёс или псица?
— Твоя жена местная?
— Когда был построен этот дом, лет сорок назад?
Люди бурчали, время утекало, Йеруш злился.
Он в который раз попытался донести до Тархима, что будет здорово, если тот попросту заткнётся: ведь когда просишь помощи у кого-то нарочно обученного, то разумнейшим поведением будет отвалиться в сторонку и не мешать этому обученному работать.
Воззвания Йеруша разбивались о Тархима, как склянка о каменную стену. Этот человек считал себя главным здесь и сейчас и гордо нёс уверенность, что всё должно развиваться в меру его собственного разумения.
— Говорят, осенняя лихота воду забрала, — дребезжаще
— Ты знаешь, что гусиные яйца следует долго варить? — в ответ спросил её Тархим.
Старушка поджала губы и не ответила.
Поскакав рядом какое-то время и не сумев задать местным ни одного стоящего вопроса, Йеруш понял, что дело безнадёжное. Пока Тархим выяснял у очередного семейства, сколько детей было в роду их дедушек и бабушек, Йеруш тихонько слился на смежую улицу.
Народу тут, к сожалению, не было, зато был небольшой перекрёсточек с колодезным журавлём. Найло сначала повис на холодном бревне, немного повыл, потом встал на колени перед пересохшей чашей и некоторое время истошно орал в неё плохое.
Немного полегчало, но почти тут же его нашёл удивлённый Тархим. Найло, всё ещё не желая затевать свару, посмотрел на него безумным взглядом через плечо и ляпнул первое, что пришло в голову:
— Искал кладбище.
Тархим, что удивительно, поверил, будто посещение кладбища отлично вписывается в расследование дела о пересохших колодцах, и повёл Йеруша в низину, где был устроен небольшой секториальный погост. В очередной раз подивившись стремлению людей держаться поближе к своим мёртвым дедушкам, Йеруш с умным видом прошёлся среди могил.
Было тут безлюдно, лишь семейная пара средних лет подновляла покосившийся частокол веточек. А ещё, быстро понял Найло, в этом квартале жил самый поэтически настроенный гробовщик Маллон-Аррая. Никакие другие надгробия, виденные Йерушем прежде, и в подмётки не годились восточным лискинским. «Здесь лежит Андорро, сын Мируны, до конца жизни сожалевший, что остался». «Тут покосится неведомый нам чужестранец, до конца жизни неуспокоенный тем, что ушёл». «Певунья Озерка, сулившая стать самым тревожным призраком на сто переходов окрест»…
Оглядывая надгробия, Йеруш подумал, что в городе буянит какая-нибудь погостная лихота. Как же было ей не приманиться на эдакую вкуснятину — глазки оближешь.
За погостом улица виляла и разбивалась о границу города, где не было ни стены, ни ворот. Тянулась бугристая балка, которую Йеруш, глянув вскользь, не счёл достойной внимания.
На улице же собралась небольшая толпа — как раз подъехала бочка водовоза. Тот балагурил, принимая в плату яйца, эль и пирожки, легко махал полными вёдрами воды. Пара мулов, запряжённых в водовозку, стояла, свесив головы и вяло гоняя хвостами воображаемых мух.
Пока Тархим не успел открыть рот и всё испортить, Йеруш громко и требовательно спросил сразу у всех:
— Какие странности у вас тут случалось в последние месяцы, м?
— Ах ты ж пряничек! — немолодая румяная эльфка умилительно сложила ладони под подбородком, разглядывая Йеруша. — А у меня дочка есть! На выданье!
«Пряничек» Найло от такого поворота опешил и даже чуточку струхнул.
— Не помню я, чтоб у тебя дочка была, — удивился водовоз.
— А увидел бы — навсегда запомнил! — эльфка, смеясь, упёрла руки в бока. — Она девка резвая, тут же стала б тебе загадки загадывать да сиськами смущать!